Тобор первый - Михановский Владимир Наумович - Страница 7

Они вышли из сферозала и расположились в фойе.

– Каковы же ваши выводы, уважаемый коллега, учитывая все неполадки в пробирной палатке? – спросил Аким Ксенофонтович подозрительно спокойным тоном.

Суровцев, знавший старика, понимал, сколько стоит ему деланное спокойствие.

Собеседник Петрашевского потер массивный подбородок.

– Лично я думаю, – осторожно начал он, словно ступая по тонкому льду, – что модель «Тобор Первый» задумана институтом интересно. Видимо, есть смысл продолжать начатую работу. Обо всем увиденном я доложу Большому космическому совету. Думаю, товарищи со мной согласятся.

Альпинист оказался расторопнее всех. Он взял стопку бумажных стаканчиков, наполнил их из автомата кофе и теперь оделял каждого ароматным напитком. Суть происходящих разговоров он не очень-то понимал. Ему казалось, что с Тобором все в порядке: худо-бедно, но препятствия он все преодолел, а коли так, есть ли смысл вникать в детали? И еще он подумал, что за несколько дней разлуки успел здорово соскучиться по Тобору, огромному, плотному и в то же время легкому – то ли существу, то ли машине. С Тобором он крепко сдружился на Тянь-Шане, во время альпинистской практики, которую белковый завершил столь успешно.

– Значит, Тобор не полетит на Бета Лиры? – упавшим голосом спросил вестибулярник.

– Пустой разговор, – сказал представитель Космосовета, сделав глоток кофе. – Экспедиция на Лиру, как вы знаете, почти сформирована, корабль принят технической комиссией, так что счет до старта идет, можно сказать, на часы и минуты. Конечно, подвели вы их со своим Тобором, но что делать? Будем искать другой выход.

– У меня есть все протоколы учебных испытаний, – шагнул к нему Суровцев. – Я могу доставить их к вам в гостиницу сегодня же.

По тону своего друга альпинист понял, что происходит что-то неладное, и, опустив поднос со стаканчиками на кресло, начал напряженно прислушиваться к разговору, который все более накалялся.

– Протоколы учебных испытаний? – недоуменно заморгал представитель Космосовета.

– Да, все протоколы, – упрямо мотнул головой Суровцев, – а также микропленки, и данные аэрофотосъемки учебных поисков, и…

– Простите, Иван Васильевич, – перебил его представитель Космосовета, – я не совсем понимаю, зачем мне все это нужно.

– Из этих данных вы увидите, что даже в самом сложном поиске, двенадцатой степени трудности, который проводился накануне нынешних злосчастных испытаний, Тобор не набирал и десятой доли штрафных очков, которые нахватал сегодня.

– Когда мы проводили последнюю прикидку, Тобор превзошел самого себя, – добавил вестибулярник.

– В эти протоколы можете селедки заворачивать, – отрезал представитель Космосовета. Он резким движением поставил недопитый стаканчик кофе на подоконник, так что коричневая жидкость выплеснулась на розовый пластик. – Вы ведь сами видели, как проходили сегодняшние испытания. С каждым часом Тобор вел себя все хуже, все неувереннее.

– Но он преодолел все препятствия, – напомнил Суровцев.

Представитель Космосовета кивнул.

– Преодолел, вы правы, – согласился он, – но сделал это на пределе своих возможностей. А если он загубит звездную экспедицию, в которую его пошлют, тогда что? В комнате воцарилось тяжелое молчание. Помрачневший альпинист подумал, что, как ни крути, логика на стороне представителя Космического совета. Но, пожалуй, уж слишком они приуныли, зеленогородцы. Испытания-то ведь еще не закончены. Завтра третий, заключительный день. Тобор соберется, как говорится, с духом и все наверстает…

– Что ж, нам остается, товарищи, подвести итоги, – нарушил паузу представитель Космосовета.

Словно подслушав мысли альпиниста, Аким Ксенофонтович произнес:

– Не слишком ли рано, уважаемый коллега, итоги подводить? У нас еще сутки в резерве.

– Ну, вот мы и подошли к главному, – сказал представитель Космосовета. – Нужны ли они, завтрашние испытания? Я лично думаю, что нет. Он обвел взглядом погрустневшие лица ученых и продолжал: – По-моему, счастье, что Тобор не погиб сегодня, свалившись в вулкан. А завтра испытания еще похлеще. Так следует ли подвергать его ненужному риску? Вы не хуже моего знаете стоимость этой белковой системы.

– Я категорически против прекращения испытаний, – негромко, но веско произнес Петрашевский.

– А если Тобор погибнет? – сощурился представитель Космосовета. – Вы представляете, чем рискуете?

– Знаете, уважаемый коллега, без риска не было бы прогресса, – сказал Аким Ксенофонтович. – Землю до сих пор населяли бы стаи обезьян, перепрыгивающие с ветки на ветку. Да и при таких прыжках приходится рисковать, вот ведь какая штука получается-то!..

– Ценю ваше остроумие, академик, но мне кажется, в данном случае оно неуместно, – сказал представитель Космосовета и побарабанил пальцами по подоконнику.

– Ну, почему же неуместно? – возразил Петрашевский. – Между прочим, без риска Юрий Гагарин не взлетел бы в космос 12 апреля 1961 года.

– Я требую прекратить демагогию!.. – покраснев, высоким фальцетом прокричал представитель Космосовета. – Властью, данной мне, я прекращаю дальнейшее проведение испытаний!

– Хочу вам напомнить, коллега, что мне тоже дана кое-какая власть, – сказал Петрашевский.

Они стояли друг против друга, словно два петуха, готовые к бою.

Первым опомнился оппонент Петрашевского.

– Ох, Аксен, Аксен, горячая головушка, – произнес представитель Космосовета, и в его устах прозвище, данное академику изобретательным Тобором, прозвучало настолько неожиданно, что Суровцеву показалось, будто он ослышался. – Мы сколько с вами знакомы, Аким Ксенофонтович? – продолжал представитель Космосовета. – Лет тридцать? Да, пожалуй, никак не меньше.

– Пожалуй, – согласился Петрашевский.

– И всегда, сколько помню, вы голову готовы сунуть под топор.

– Готов, если этого требуют интересы дела, – упрямо боднул воздух Аким Ксенофонтович.

– Интересы дела! – повторил представитель Космосовета. Можно подумать, что я, – ткнул он себя пальцем в грудь, только о собственном благе пекусь.

– Не знаю, не знаю, дорогой коллега, – пробурчал Аким Ксенофонтович.

– Кстати сказать, зря вы меня, милый мой Аксен, «дорогим коллегой» честите. Право, я этого не заслужил.

– Зря так зря, – охотно согласился Петрашевский. – Так что, проводим завтра завершающее испытание Тобора?

– Боже, ну до чего вы настырны, академик, – досадливо поморщился представитель Космосовета. Он уже не казался Суровцеву таким моложавым, как в полутьме сферозала, а выглядел постаревшим и обрюзгшим.

– Под мою ответственность, – сказал Петрашевский.

– Господи, ну до чего человек неразумный, – покачал головой представитель Космосовета и величаво оглянулся, словно призывая в свидетели всех, кто безмолвно слушал их спор. Мне ли говорить, во сколько обошелся государству Тобор? Его стоимости достаточно, чтобы выстроить целый городок в пустыне… Ну зачем вам, друзья, горячку пороть? Разберетесь сообща, в чем там дело, устраните неполадки, доработаете модель и тогда выходите снова на испытания, милости просим!

– Тобор конструктивно исправен, и мы завтра же докажем это, – отрезал Петрашевский.

– Слова, слова… – протянул представитель Космосовета. А знаете что, друзья мои? Давайте-ка оставим вопрос открытым до утра. Я вновь просмотрю все материалы, прикину… Вы уж мне все материальчики подкиньте, – обратился он к Петрашевскому. Тот кивнул с озабоченно-просветлевшим лицом.

На улице было сыро. Осенний ветер гнал по асфальту опавшие листья. Вечерело, и разноцветные пластиковые дорожки, бегущие к дальним куполам зданий, начинали наливаться светом.

– Какая роскошь – открытый мир!.. – пробормотал вестибулярник, плотнее запахиваясь в плащ.

Люди двигались плотной озабоченной гурьбой, над которой, казалось, незримо витало облако усталости, разочарования и недоумения.

Суровцеву асфальта не хватило, и он шагал прямо по увядшей траве, влажной от поздней свинцовой росы.