Тени Королевской впадины - Михановский Владимир Наумович - Страница 44

– Можно, и я пойду с тобой? – спросил Талызин. – С билетами сейчас туго…

Вероника кивнула.

По дороге они не разговаривали. Иван смотрел на ее бледное, усталое лицо, ставшее таким дорогим, и чувствовал: в его жизни что-то непоправимо рушится. И снова остро ощутил вновь надвигающееся одиночество.

Хорошо бы разрубить этот узел одним ударом. Но как это сделать? Уехать куда-нибудь, все поменять в жизни? Немного отдает ребячеством… Нет! Бросать институт глупо: учеба заканчивается, осталось совсем немного. И есть у него две-три идеи насчет разведки полезных ископаемых, профессор признал их заслуживающими внимания.

Троллейбус, в котором они ехали, медленно вползал на Крымский мост. Монументальный вход в Центральный парк культуры и отдыха остался по левую руку.

Вероника смотрела на Москву-реку, но мысли ее витали где-то далеко.

С билетами действительно оказалось трудно – начались школьные каникулы, и все поезда были забиты.

Талызин безрезультатно простоял полтора часа в воинскую кассу, затем отвел в сторонку задерганного начальника вокзала и несколько минут о чем-то с ним толковал.

Вероника, присев на краешек освободившейся скамьи, безучастно наблюдала за его действиями. Наконец Талызин подошел к ней.

– Понимаешь, какая штука, – растерянно пробормотал он. – Билет можно взять только на сегодня. На кассу предварительной продажи надежды нет.

– На сегодня? – оживилась Вероника. – Это еще лучше! Тогда я смотаюсь домой за вещами.

– Не успеешь, – покачал головой Талызин. – До отхода поезда, – он глянул на часы, – тридцать пять минут.

– Собственно, мне и не надо ничего, – решила Вероника. – Поеду так.

– Места – только в общем вагоне.

– Боже мой, да какое это имеет значение?! – воскликнула Вероника. – Я готова пешком идти в Новосибирск, по шпалам…

– Ладно, беру билет.

Иван отошел и, вернувшись через короткое время, вручил Веронике твердый картонный прямоугольник.

– Только не потеряй, – сказал он. – Ты в таком состоянии…

– Я совершенно спокойна, – возразила Вероника, но лихорадочно блестевшие глаза выдавали ее волнение.

– Пойдем буфет поищем, кофе попьем, – предложил Талызин, посмотрев на вокзальные часы.

– Пойдем, – безучастно согласилась она.

Они пили кофе из бумажных стаканчиков, стоя у захламленного столика.

– Послушай, может, я с тобой поеду? – неожиданно предложил Иван. – Ты совсем какая-то отключенная…

– Нет-нет, что ты, это невозможно! А со мной все в порядке, – заверила Вероника.

– Хорошо, только возьми себя в руки.

– А ты заскочи к маме… – Вероника запнулась. – Скажи, как сложилось. Ладно? И сообщи на работу.

– Само собой, – кивнул Иван.

На какой-то миг все это показалось ему нереальным: и куда-то спешащие толпы пассажиров с узлами, чемоданами и детишками, и длинная молчаливая очередь в буфет, и сизые клубы табачного дыма, плавающие между столиками…

– Не грусти, Ваня. – Вероника пригнулась к Талызину, чтобы перекрыть вокзальный гул. – Кто же виноват, что так сложилось? – Она положила ладонь на его руку. – Так даже лучше…

– Пойдем на перрон.

Они нашли ее вагон и стали в длинную очередь, ждущую начала посадки.

Талызин вытряхнул из бумажника все деньги, что были у него при себе, и отдал Веронике.

– Возьми хоть на обратную дорогу, – сунула она ему в карман смятую купюру. Сзади успел вырасти немалый хвост. Билетов в общий вагон было продано явно больше, чем он мог вместить.

– Если нужна какая-то помощь… – начал Талызин. – В общем, если что, дашь мне телеграмму, помогу.

– Я знаю, – просто сказала Вероника.

Когда им удалось протиснуться в вагон, свободных мест уже не было.

Какой-то инвалид с костылями подвинулся, освободив для Вероники местечко. Он был навеселе и то и дело отгадывал залихватский чуб, закрывающий глаза. Инвалид хотел что-то сказать, но посмотрел на ее лицо и промолчал.

Последние минуты тянулись особенно медленно.

– Ой, чуть с собой не увезла… – Вероника открыла сумочку, достала продуктовые и хлебные карточки и протянула их Талызину.

– Вишь, забывчивая у тебя жинка, гражданин-товарищ, – подмигнул инвалид Талызину.

Народу в купе все прибывало. Под скамьями места для вещей уже не было, и груда узлов и чемоданов росла на полу.

– Ты выбраться не сможешь, – забеспокоилась Вероника.

– А что, по стопочке? – предложил Талызину инвалид и, не дождавшись ответа, обиженно отвернулся, что-то пробормотав.

– Знаешь, Ваня, что меня больше всего мучает? – еле слышно произнесла Вероника.

– Что?

– Он ведь так и не увидит Сережу. Никогда…

Толстая проводница, протискиваясь по коридору, объявила, что до отхода поезда остается пять минут и провожающих просят покинуть вагон.

Едва Талызин соскочил с подножки, поезд тронулся. Двигался он медленно, словно нехотя.

Иван шел рядом с вагоном, заглядывая в окно. Сквозь пыльное стекло тускло просматривалось печальное лицо Вероники.

«Словно лик скорбящей богоматери», – подумал Талызин.

На следующий день, выполнив все поручения Вероники, Талызин отыскал телефон-автомат и позвонил Андрею Федоровичу. Он почувствовал вдруг настоятельную потребность встретиться и поговорить с ним.

Сначала он позвонил ему на работу. Телефон не отвечал. Тогда, без особой надежды, Иван набрал его домашний номер. Против ожидания, Андрей Федорович оказался дома. Разговор, однако, получился каким-то странным. В голосе Андрея Федоровича, обычно сдержанного и спокойного, сквозили тревожные нотки.

– Добрый день, Андрей Федорович, – начал Талызин. – Мне хотелось бы спросить…

– А, узнаю, узнаю, – поспешно перебил собеседник, не называя его по имени.

– Нельзя ли…

– Я приехал домой на обеденный перерыв. Выхожу через двадцать минут. Так что времени у меня нет, – ровным голосом проговорил Андрей Федорович и повесил трубку.

Иван некоторое время слушал короткие сигналы, не в силах постигнуть, что произошло. «Заболел? Не узнал меня? Или, может, я чем-то провинился перед ним?»

Повесив трубку, Талызин машинально оглянулся. К телефону-автомату уже выстроилась очередь, и кто-то из самых нетерпеливых стучал в стекло пятнадцатикопеечной монетой.

Он вышел из кабины как в тумане. Быстро перебрал в памяти весь короткий, сумбурный разговор, в голове всплыла фраза: «Выхожу через двадцать минут». «Через двадцать минут», – вслух повторил Талызин.

В следующее мгновение он подскочил к краю тротуара и остановил такси. Назвав адрес, попросил водителя:

– Гони вовсю! Очень тороплюсь. У нас – восемнадцать минут.

Шофер покачал головой и тронул машину.

Талызин выскочил из такси в тот момент, когда Андрей Федорович выходил из дома. Заметив Ивана, он жестом отпустил свою машину и, едва та скрылась за углом, подошел и предложил:

– Пройдемся?

Они свернули на набережную, где из-за пронзительного ветра не было ни души. Молча миновали баржу, превращенную в плавучий ресторан.

– Я приехал, потому что очень огорчился нашим телефонным разговором, – первым нарушил молчание Талызин.

Андрей Федорович промолчал, ограничившись кивком.

– Что случилось?

– Пока не случилось, но может случиться, – проговорил Андрей Федорович. – Теперь, Ваня, многое случается… Но об этом говорить не будем.

– А о чем будем?

– О тебе. Как идет учеба в институте?

– Нормально. Курс фактически закончил, осталась только преддипломная практика да защита диплома.

– Это хорошо. – Казалось, эта одобрительная реплика относится не к словам Талызина, а к каким-то затаенным мыслям Андрея Федоровича. – Удачно, Иван, что ты позвонил. Я сам собирался разыскать тебя. А на разговор по телефону не обижайся. Суть, сам понимаешь, не в форме.

Когда они повернули на другую улицу, Андрей Федорович остановился.

– В нашу страну, я узнал, из-за рубежа приходят запросы на специалистов. Есть и из Южной Америки. Больше всего требуются, представь себе, горные инженеры.