Прозрение - Михановский Владимир Наумович - Страница 13

Из переписки явствовало, что были у Гуго Ленца и противники, но и последние глубоко уважали его. Предположить, что кто-то из них мог убить доктора Ленца? Чистая нелепица. И потом, каким образом?…

Всесторонние медицинские исследования тканей, лимфы, крови Ленца ничего не дали.

О, как казнила себя Ора Дерви, что не настояла в свое время на том, чтобы Гуго Ленц лег в клинику святого Варфоломея! Он был бы жив. Она не допустила бы его смерти.

А теперь в память о Гуго Ленце ей только и осталось, что тоненькая пачка писем да еще голос Гуго, записанный на пленку, – повесть о том, как король вручал ему премию. Когда Гуго рассказывал об этом, нельзя было удержаться от смеха, и Ора с разрешения Ленца включала магнитофон.

Кроме писем Ленца и магнитной ленты с его голосом, у Оры Дерви оставались еще воспоминания. Она часто перебирала в памяти свои встречи с Гуго и все, о чем они говорили.

Письма и ленту Ора берегла как величайшую драгоценность.

Со дня смерти Гуго Ленца шеф полиции не знал ни минуты покоя.

Чья теперь очередь? Кого умертвит тюльпан? Иву Соичу убийца отмерил определенный срок. А ему, Арно Кампу, – нет. Значит, он может быть умерщвлен в любое время. Тем более думать об этом бесполезно – надо действовать. Пока он жив, ответственность за общий порядок в Оливии лежит на нем.

Большие надежды возлагал Камп на разоблачение Ардониса. Но филигранная слежка агентов пошла прахом: ничего подозрительного в поведении помощника доктора Ленца обнаружить не удалось.

Впрочем, Имант Ардонис по распоряжению Кампа продолжал оставаться под наблюдением. Арно Камп не так-то просто расставался со своими подозрениями.

…Поставив полуувядший цветок в стакан с водой, Ора Дерви еще раз внимательно перечитала только что полученное с утренней почтой письмо. По стилю оно, на ее взгляд, не отличалось от того, которое три с небольшим месяца назад получил Гуго Ленц.

Гуго, обладавший феноменальной памятью, несколько раз цитировал ей наизусть большие куски из полученного им письма, и Ора Дерви в конце концов тоже запомнила их. Ей врезались в память обороты вроде: “общество Оливии неизлечимо больно”, “оно катится в пропасть”, “земная жизнь – плесень, которая легко может погибнуть”, “киборги не люди, но они…”

В письме, полученном Орой Дерви, были другие слова, но смысл оставался прежним.

Анонимный автор хотел от Оры Дерви, чтобы она “навела порядок” на своем участке общественной жизни – в медицине. Автор требовал, чтобы Ора Дерви своей властью запретила пересадку органов. “Такие пересадки чудовищны, недостойны человека, наконец, неэтичны, – негодовал автор. – Человек – не машина, у которой можно по произволу заменять детали”.

Испугалась ли Ора Дерви, получив письмо с тюльпаном? Нет, чувство страха было чуждо ее атомному сердцу. Просто Ора безмерно удивилась – не самой угрозе, а философскому содержанию письма. На какой-то миг Оре Дерви показалось, что с ней со страниц письма беседует воскресший Гуго Ленц.

Она некоторое время перебирала четыре листка, отпечатанных на машинке, всматривалась в цифру 1, вписанную от руки. Ровно один год отмерил ей автор письма для выполнения обширной программы, изложенной на листках; повсюду закрыть пункты пересадки органов, уничтожить фабрики, выпускающие хирургические инструменты для трансплантации, закрыть в медицинских колледжах факультеты киборгической медицины, предать огню всю литературу по проблемам киборгизации.

Ора Дерви закрыла глаза. Она сидела одна в пустой ординаторской клиники святого Варфоломея. Покачиваясь в кресла, размышляла.

Кто бы ни был автор письма, он наивен в высшей степени. Он хочет, чтобы она, Ора Дерви, своей волей сделала то, и другое, и третье. Как будто в ее власти закрыть, например, фабрики, производящие хирургическое оборудование по киборгизации. Да управляющий “Уэстерна” вышвырнет ее на следующий же день за двери клиники.

В чем-то и автор письма, и Гуго правы. Буржуазный порядок вещей в Оливии довольно гнусен. Но вот как изменить его? Тут их идеи против торгашества вызывают лишь улыбку.

Если говорить всерьез, только коллективные усилия могли бы что-либо изменить в обществе. Но на кого можно опереться?

Незаметно для себя Ора склонилась к мысли, что надо действовать – не для собственного спасения, а во имя светлой памяти Гуго Ленца.

Гуго рассказывал ей о рабочих, с которыми встречался на заводах, когда наблюдал за производством приборов для Ядерного центра, о студентах, с восторгом ловящих каждое живое и свободное слово, слетающее с кафедры.

Но как ей найти тех, кто умеет мыслить и действовать? Стать с ними в одном строю.

Надо сделать так, чтобы Гуго, будь он жив, был доволен ею.

Работы – непочатый край. Одного года может не хватить.

Значит, для начала нужно все-таки подумать о письме с тюльпаном.

“Сначала послушаем, что скажет шеф полиции Арно Камп”, – подумала Ора Дерви, протягивая руку к видеофону.

Разбирая документы Гуго Ленца, Ора Дерви рассчитывала, что, возможно, какие-нибудь записи смогут пролить свет на обстоятельства дела, которое она расследует. Черновики следовало разобрать, зачеркнутое восстановить – нелегкая и кропотливая работа.

Хорошо было бы привлечь на помощь жену Гуго Рину Ленц. Но она после смерти мужа до сих пор не могла оправиться, хотя прошел месяц. Ни с кем не разговаривала, была почти невменяемой.

Среди черновиков Ора нашла несколько листов бумаги, исчерканных вдоль и поперек. Здесь были в основном мысли о себе и для себя. Автор, видимо, не предназначал их для чужих глаз.

Все, что удалось разобрать, Ора перепечатала на машинке.

“…Итак, мне остается жить три месяца. Всего три. Нелепо все и неожиданно. А жизнь вчера еще казалась бесконечной.

Живой не думает о смерти. Он может планировать свое будущее, прикидывать, что будет с ним через год, три, а то и через двадцать лет. Математик сказал бы, что двадцать лет для человека равносильны бесконечности. Естественно: для мотылька-однодневки бесконечность равна всего-навсего суткам.

А что сказать о мезоне, время жизни которого – миллионная секунды?