Заблудившийся во сне - Михайлов Владимир Дмитриевич - Страница 23

Кто же мог заставить? Ответ прост: человек, знающий не только о существовании самой системы, но и о подробностях пользования ею, в том числе и о сигналах.

Но об этом знают только люди из нашего Института – ну и, разумеется, из соответствующих Бюро в других странах.

Иными словами, предполагаемый «свой» был и на самом деле своим. Своим – и в то же время не только чужим, но (что намного хуже) враждебным.

Противник – или один из них.

Так или иначе, дочка попала в переплет. И надо ее выручать».

…Короче говоря, когда я остановил машину перед моим домом, я был уже готов ко всякого рода неожиданностям.

Я запер машину, включил защиту, тоже особого рода – транспорт представителей других бюро и нашего собственного начальства был оборудован не хуже, чем квартиры, – и вбежал в подъезд, понимая, что в своей больничной униформе являю собой зрелище не только комичное, но и вызывающее подозрения у нашего многократно обокраденного и битого населения.

По счастью, ни в подъезде, ни в лифте мне не встретился никто. И я добрался до двери без приключений.

Еще о себе

Я умею многое. Мне приходилось летать на всем, что способно подниматься в воздух: легкомоторных и тяжелых самолетах, ракетах, дельтапланерах и просто планерах, а также оседлав птицу – или вообще без всяких подручных средств. Плавать на воде и под водой, на таких глубинах, какие (принято думать) недоступны человеку, даже вооруженному самой хитроумной техникой. Прокладывать ходы в земле – и под самой ее поверхностью, и в глубине, в странном царстве сверхвысоких давлений и температур, в котором рождаются алмазы. Мне приходилось пировать с императорами и кутить с убийцами. Преследовать – и скрываться от погони, верхом ли на лошади, в автомобиле, на мотоцикле, а то и бегом на своих двоих. Убивал и, бывало, без малого умирал сам.

Хотя ничего этого я не люблю и никогда не любил. Просто служба складывалась так, что мне приходилось – и сейчас еще порой приходится – пользоваться этими моими способностями и умениями.

Люблю я другое. Тишину. Спокойное дыхание природы, ее голоса во всем их многообразии – от едва уловимого шелеста до грома и грохота, от каких меркнет сознание. Ощущение близости женщины, все равно – вблизи ли она, или очень и очень далеко.

Люблю свободу и покой. Не люблю приказов. И не люблю спать.

Но приходится.

Бесплатный сыр

Приготовился я, как выяснилось, все-таки не ко всему.

Это я понял сразу же, как только оказался перед дверью: малозаметный для постороннего глаза индикатор недвусмысленно свидетельствовал о том, что за время моего отсутствия в квартиру никто не входил. Даже и не пытался. Ни посторонний. Ни свой.

Иными словами – дочки здесь не должно было быть. И тем не менее она звонила отсюда. На индикаторе аппарата внизу, в Наблюдательном посту, я своими глазами видел именно мой номер.

Рисковать я не собирался. Оружия при мне не было. И перед тем, как привести в действие систему входа, я запросил информацию отсюда, с лестничной клетки.

И получил ясный ответ: квартира была пуста. Меня никто не ждал. Можно было входить без опаски.

Я выполнил все необходимые действия. Замки сработали без осечки. Я вошел. Лампочка контрольного поля в прихожей помигала и выключилась; это означало, что я опознан и признан хозяином своего дома.

Я прошел в кабинет, испытывая некоторое волнение. Там было тихо, царил порядок (в той степени, в какой у меня вообще может существовать порядок). Я открыл стенной сейф, вынул пистолет в кобуре и надел под халат. Так, на всякий случай. Хотя здесь, в Производном Мире, мне еще не случалось применять оружие – во всяком случае, в связи с делами нашей Системы.

Почему-то стараясь ступать бесшумно (хотя в общем я технике скорее доверяю, чем наоборот), я прошел в спальню. На кухню. В ванную. В туалет. Держа оружие наготове, распахнул дверцы стенного шкафа в прихожей, потом другого – в спальне. Все это я делал скорее для того, чтобы какими-то простыми действиями успокоить себя и сосредоточиться на решении внезапно возникшей задачи: qui prodest? Кому выгодно?

Окончательно убедившись, что в квартире являюсь единственным живым существом, я вернулся в кухоньку, уселся за стол и стал рассуждать.

Что я мог сейчас считать установленным?

Первое: кому-то понадобилось либо на какое-то время устранить меня из Института и тем самым отсрочить выход в ПС на задание, либо же опять-таки на непродолжительное время заставить меня вернуться в мое жилище.

Второе казалось мне менее вероятным. Выманить меня сюда стоило бы разве что в том случае, если бы мне подстроили тут какую-то неприятность. Меня мог, например, ждать киллер в подъезде или около него. Или дверь оказалась бы заминированной. Но меня не ждали. И дверь не взорвалась, поскольку никакого заряда не было.

Какие еще варианты? Попытаться убрать меня выстрелом через окно, наподобие того, что было устроено на пороге Института? Но если вся эта кампания осуществлялась или хотя бы направлялась человеком из Института, то такой вариант был бы отвергнут ими в самом начале: во всех наших квартирах стоят пуленепробиваемые стекла.

Значит, нужно было удалить меня из Института. Выиграть час-другой времени. Видимо, там, в ПС, у них дела складываются не очень благоприятно, и им просто необходимо задержать меня здесь. У них есть какой-то график, и они в него не укладываются. Связано ли это с операцией против Борича? Или?..

Я зевнул. Очень хотелось спать. Голова была наполнена густой смазкой, мешавшей шарикам крутиться. Я так и не успел отдохнуть. Не дали. Вытащили из леса, из чудесного зеленого леса, где негромко журчит ручей…

Что-то стукнуло. Я успел еще понять, что это моя собственная голова упала на стол, за которым я сидел. Нет, ее не отрубили. Просто не осталось сил, чтобы держать ее прямо.

Какие там были еще варианты?..

Наверное, они были. Но меня уже не было в Производном Мире.

Мышеловка – это было последним, что успел подумать я въявь. Меня насильно вытаскивают в Пространство Сна, в не мною выбранное место и время. Кто же?..

Потом был привычный туман переходного состояния.

Бархатный солдат

…Я оделся, сунул пистолет в карман куртки и вышел на улицу.

Стояла московская ночь семидесятых годов, тусклая и слякотная. Поток машин на Кольце иссякал, и кандидаты в самоубийцы яростно бросались на мостовую, чтобы остановить левака. Скворечники ГАИ опустели. Выключилась и многоцветная реклама страхового общества на двух языках. Желто мигали светофоры. Почти не было прохожих. Никто не хотел рисковать без нужды. В урне близ подземного перехода догорал мусор, и урна казалась алтарем после языческого жертвоприношения. Только пахло не туком, а паленой газетой.

Засунув руки в карманы куртки, я шагал быстро и уверенно, как будто твердо знал, куда иду, и как если бы идти туда мне было очень нужно.

Я и действительно знал.

Через минуту-другую я, как нередко бывает в ПС, оказался совсем на другом конце города. Было совсем темно, однообразные девяти– и двенадцатиэтажки спали, дорога была в ямах, выбоинах, порою мусор хрупал под ногами. Я шел все быстрее, словно меня ждали, а я опаздывал. Часы показали половину третьего. Я уверенно вошел в подворотню и там толкнул низкую, меньше роста, дверцу, над которой смутно виднелось забранное решеткой окошко. Вошел, пригнувшись. Каморка была примерно два на два метра. Это я увидел, нашарив выключатель; когда я щелкнул им, возник слабый свет, я обернулся – это свеча загорелась на табурете. Еще из мебели в каморке помещалась вроде бы лежанка, на ней, поверх тряпья, валялись черный бараний тулуп и широченная шляпа с плюмажем. Рядом со свечой стоял котелок с кашей и бутылка. Каша оказалась пшенная с салом, кондер, в бутылке же – не то, чего я ждал, но просто фанта. А на лежанке сидел мужик в черном бархатном камзоле, коротких – выше колена – широких штанах с прорезами, сшитых из чего-то блестящего, и мягких, с низко спущенными голенищами, верховых сапогах. Обеими руками он опирался на упертую в пол винтовку прошлого века, одновременно ими же поддерживая подбородок, украшенный буйной распутинской бородой. Глаза человека были устремлены на меня.