Восточный конвой - Михайлов Владимир Дмитриевич - Страница 27

– Люди меня тоже интересуют, – ответил Милов. – Хотя бы Орланз, о котором вы упоминали. Он здесь?

– Он здесь никогда не бывает. Это человек совсем другого уровня, в Круге он царь и бог.

– Тем больше для меня необходимость проникнуть за ограду – если только там можно его увидеть. Пролезть. Хотя один джентльмен предупредил меня, что лучше не пробовать.

– Он совершенно прав. Хватит Мирона.

Милов кивнул, словно соглашаясь, весело рассмеялся и проговорил:

– Ну конечно, на рожон я не полезу – однако попытку сделаю, не заходя слишком далеко.

– Лучше не делайте, прошу вас. Со временем найдете решение.

– Времени у меня как раз нет. – Он не стал объяснять ей – почему. – На худой конец, попробую прицепиться к этому, как вы назвали, конвою.

– Это еще опаснее – они стреляют при малейшем подозрении, им все сходит с рук: База – очень серьезная система.

– Ладно, – сказал Милов, – поживем – увидим. В любом случае постарайтесь в дальнейшем держаться поближе к дому – может быть, вы мне понадобитесь, дела должны развиваться быстро.

– Вы уверены?

– Если они не будут развиваться быстро, то можно вообще ничего не делать: результат будет столь же плачевным.

– А почему…

Милов прервал ее.

– И держите рацию в постоянной готовности. Слушайте наших. Я буду с вами связываться ежедневно в два ночи по местному.

– Вы запомнили номер моего телефона?

– Разумеется.

– Звоните в любое время: у меня в сумочке – сотовый аппарат, в стокилометровом радиусе вы меня найдете.

– Ну, мне пора, – пробормотал Милов с подлинным сожалением. Технет-сипо уже медленно продвигался по залу в их направлении.

– Буду ждать, – страстно возгласил Милов и выскользнул в дверь, к которой они как раз приблизились. Оглянувшись, он встретился с пристальным взглядом спецтехнета, но через миг дверь, затворившись, позволила Милову почувствовать себя если не в безопасности, то во всяком случае на пути к ней.

«Надо же, какая чертова темнота, – подумал Милов, – такая ночь даже не каждый год выпадает, того и гляди загремишь на землю, мало ли обо что здесь можно споткнуться… Хотя с другой стороны это и полезно: меня тоже можно увидеть только с ноктовизором, а он наверняка не у каждого здесь найдется. Хотя у того плешивого – может быть. На слух он меня не определит, передвигаться бесшумно я еще вроде бы не разучился…»

Милов и в самом деле шел без единого звука, напрягшийся до крайности, держа полусогнутые руки перед собой, словно был хирургом и приближался к операционному столу. Порой он даже закрывал глаза – все равно ничего не увидеть было, но тогда слух острее воспринимал малейшие нарушения тишины. Однако закрывал он глаза даже не столько ради этого, а чтобы яснее различить схему этих дорог, которую постарался запечатлеть в памяти, когда шел сюда. «Так, – думал он, – сейчас я приближаюсь к той самой развилке, о которой говорил Силенс и где тяжелые колеса свернули налево, я же – направо. Теперь надо решить, как вести себя дальше. Двигаться по этим следам значит излишне рисковать: то, что говорун наплел относительно автоматической стрельбы, вернее всего, соответствует истине. Пусть в меня даже не попадут – хотя могут ведь и попасть, – все равно, лишняя реклама мне ни к чему, я не на телевидении работаю… С другой же стороны, – если сейчас возвращаться к станции, то это будет как раз то, чего от меня ждут, и на пути туда меня наверняка станут поджидать. Вообще вроде бы нет оснований для такой уверенности в том, что меня опознали и хотят взять; чистая интуиция, всего лишь. Однако она меня редко подводит… Да и очень странно все это: случайного прохожего чуть ли не силой затаскивают на вечеринку, кормят-поят на халяву – не в такие времена мы живем, чтобы кто угодно проявлял столь щедрое гостеприимство. Ну, а варианты? Да нет, если хорошо подумать, становится ясным: случайных прохожих здесь быть вообще не может, слишком наивно было бы полагать, что посторонних станут подпускать так близко к секретному объекту, на котором люди время от времени получают количество рентген выше допустимого. Тут наверняка все просматривается и прослушивается как минимум от самой станции. Значит, меня видели и вели, и подпустили. Зачем? Чтобы выяснить, какие проблемы меня волнуют? Не исключено; но для этого они должны если не знать, то хотя бы предполагать, кто я такой на самом деле и какие задачи решаю. А откуда у них быть такой информации? Ладно, Леста меня заложила, предположим, от излишнего страха – но это им дает только факт, что появился на сцене некий человек, плохо знакомый с условиями и, значит, пришлый из-за кордона. Ну что же: и этого достаточно, чтобы начать интересоваться вплотную. Убедившись, что из города я исчез, они могли дать установки по всем своим объектам, которые могут интересовать пришельца – элементарный и естественный ход мысли. Хорошо, но если так – почему меня не взяли сразу же, почему позволили вечерок порезвиться? Трудно сказать. Разумное объяснение одно: они сами не вправе были принять решение, им не было приказано брать, но лишь – доложить. Они и доложили и получили какое-то указание; это всегда требует времени, технология принятия решений нам знакома… Вот и прошла эта пара часов. Предположим, им скомандовали: брать. Значит, мне нужно сделать какой-то финт ушами, чтобы ничего у них не получилось. Какие же финты можно сейчас пустить в дело?..

…Вот она, развилка. Стой. Три секунды паузы. Слушай. Внимательно слушай. Может быть, кто-нибудь громко дышит? Правда, вряд ли они могли успеть сюда; скорее всего, двинули по прямой, чтобы пересечь дороги где-то, куда я, не знающий местной топографии и вынужденный пользоваться наезженными путями, не мог еще попасть. Ну, что там? Тишина. Пошли дальше. Но если можно, раза в два осторожнее, пожалуйста, – попросил он сам себя и действительно пошел еще осторожнее. – Теперь принять левее – и бережно, бережно… Тут, конечно, есть одно обстоятельство в твою пользу: от тебя не ждут рекордов, они тебя еще не раскусили до конца. Стоп! Вот теперь действительно – умри, и не шевелись! Теперь я кого-то несомненно ощутил. Ну-ка, попытаемся локализовать его… Приблизиться – легко, как весенний ветерок, чтобы хотя бы понять: один ли там, двое ли, а может, и больше… И, кстати, откуда уверенность, что они не вооружены приборами? Но до сих пор они меня не видят. Значит – нужно подобраться до предела возможного и затаиться, потому что в таком положении самое безопасное место – под самым боком противника: другие станут искать тебя где угодно, только не тут. Зато если там начнется какой-то разговор – я, пожалуй, услышу. Капсула-то у меня с собой, жаль, что ноктовизор пришлось оставить – уж очень он выпирал бы из кармана… Вот так. Дальше не ходить. Лечь на землю. Прижаться, как к любимой женщине…»

Он так и сделал. Что-то и на самом деле стало слышно. Хотя о связности думать не приходилось: даже капсула доносила лишь отдельные звуки. Но уже ясно было, что разговаривают двое. «Придется одним ухом слушать разговор, другим – все остальное. Что у них там за диалог выстраивается? Ну-ка, ну-ка…»

Один голос:

– …не очень поддался, хотя… может быть… действительно… (бур-бур-бур).

Другой:

– …и все же… не свернет… конвой должен… засвечивать… (бур-бур-бур) отправить на базу…

– В таком случае надо… (и вовсе неразборчиво ).

– А если… женщина… крик ночью… (дальше каша ).

– (Бур-бур-бур) женщина… (дальше не понять ).

– Женщина… (невразумительно ).

– З-з-з-з-з… Орланз… Женщина… З-з-з-з…

– Время… Но я… конвой… женщина… и он… (бур-бур-бур)…

«Да, – подумал Милов. – Могли бы все-таки говорить и более членораздельно. Подумать о моих удобствах. Пока я понял только, что женщина их очень интересует, только не знаю, какая и по какому поводу. То ли это ссылки на Лесту, а может быть, речь о Зиле – тогда надо ожидать, что и она тоже вступит в игру. Да, к этому надо быть готовым. Ну, а что там были за упоминания о конвое и времени? Можно выстроить такое умозаключение: через какое-то время, не слишком, видимо, долгое, конвой должен снова тронуться в путь – на Базу, вероятно. И они, по-видимому, не очень хотят, чтобы я был тому свидетелем. Им нужно или убедиться, что меня тут уже нет, или, наоборот, что я есть – и тогда сделать так, чтобы меня и на самом деле здесь больше не стало.