Тело угрозы - Михайлов Владимир Дмитриевич - Страница 10

Например, председатель Пенсионного фонда – годится, его проблемы не имеют общих точек с вопросом ядерных боеголовок; а вот председатель Федерального Совета профсоюзов может заговорить о том, что ликвидация, по сути дела, всей ядерной составляющей оборонной промышленности приведет к неизбежному и достаточно болезненному сокращению рабочих мест, увеличению безработицы и прочим отрицательным эффектам; поэтому он в список никоим образом не войдет. И такой достойный и значительный человек, как генерал-полковник, командующий космическими стратегическими войсками, например, в ближайшие дни и недели увидеться с президентом не сможет: его войска – те самые, что должны вскоре пойти под нож.

Так. А это кто еще? Нахимовский? Незнакомая фамилия. Директор астрономической обсерватории? Тоже мне государственный деятель… Впрочем, он-то, может быть, как раз и кстати – такой визитер годится для передышки, для расслабления… Оставим его в списке? Ах черт! Астроном!

Он вскочил и быстро направился к двери. Но уже в секретарской перешел на нормальный – неспешный, солидный шаг.

В кабинет протокольного помощника глава администрации вошел неожиданно, без предупреждения, как делал часто – словно бы старался поймать кого-то из подчиненных за недозволенным занятием. Помощник – как всегда в таких случаях – внутренне усмехнулся: он что – думает, мы здесь в рабочее время выпиваем? Или взятки берем?.. Но вежливо встал навстречу начальству.

Вошедший ткнул пальцем в список:

– Это что?

– Это? Звездочет. Ученые вот жалуются, что им уделяют мало внимания…

– С ума сошел? – проговорил глава администрации тихо, угрожающе. – Ты кого это наслушался? У нас тут дела мало – займемся звездами, да? Ну даешь.

И своими руками вымарал фамилию.

– Кто у тебя там еще просится? Ага… ага… Поставь вот этого – армянина. Президент в августе туда едет – может быть, встреча окажется кстати. И никаких астрономов!

Сказав это, глава повернулся и пошел к двери. Помощник пожал плечами: астроном-то чем ему не угодил?

Но у самого выхода глава администрации повернулся:

– Впрочем, с астрономом я сам побеседую. Интересно: чем это он решил порадовать руководство? Что у него за глобальные проблемы возникли? Пусть его пригласят… на семнадцать часов.

Чиновник с готовностью кивнул. А про себя соображал: значит, у астронома может оказаться и что-то серьезное – у шефа чутье феноменальное, и уж если он заинтересовался – что-то там есть такое…

А в общем – наше дело петушиное: пропел – а там хоть не рассветай.

Глава же администрации возвращался к себе медленнее обычного, размышляя на ходу.

Вообще-то страстями своими он был уже не здесь; доставшийся президенту в наследство от прошлой администрации, он отлично понимал, что будет заменен на кого-то, более «своего»; обижаться на это не приходилось, как не обижаются на смерть – поскольку она неизбежна. Но тут, слава Богу, не о смерти речь, которой нет альтернативы; поэтому он вот уже два года (после того, как окончательно понял, что в «свои» его так и не зачислят), служа верой и правдой, одновременно выжидал удобного случая, чтобы подать в отставку: для него держали кресло вице-президента крупной телефонной компании, и кресло это было куда мягче кремлевского и уютней. И обещали быстрый рост. А чтобы связь эта оставалась достаточно прочной, нужно было, чтобы она имела характер мезонной: как между атомами идет обмен мезонами и это удерживает их в связке, там и тут. И вот эта любопытная новостишка – чем не мезон?

Но, конечно, не телефонщикам. А повыше них. Самому.

И без промедления.

12

Доехали, можно считать, благополучно, несмотря на некоторые волнения; джип в роще благополучно потерялся – то ли отстал, то ли снова, развернувшись, покатил прежним своим маршрутом. Давя чужие следы своими покрышками, Минич въехал во двор, подрулил к самому крыльцу и остановился. Вылез не сразу; когда мотор умолк, такая неожиданная тишина вдруг упала на приехавших, что не по себе стало и Миничу, и, наверное, попутчице – судя по тому, что она тоже не торопилась выйти, вдохнуть свежего воздуха, но продолжала сидеть на месте смертника, снова уронив веки; может быть, впрочем, просто печальные мысли заставили ее не смотреть вокруг и даже не шевелиться, словно впав в кому или (что было вернее) войдя в медитацию…

Минич покосился на нее, еще с минуту посидел, потом поднял брови, пожал плечами, как если бы удивлялся собственному поведению. Вылез наконец; дверцу захлопывать не стал – пусть салон проветрится. Вытащил из кармана полученные в клинике ключи. Зачем-то позвенел ими, словно колокольчиком, – как если бы хотел предупредить о своем появлении здесь кого-то, кого простым глазом и не увидеть было. Может быть, он полагал, что Люциановы тонкие тела уже переместились сюда и их нужно хоть как-то приветствовать перед тем, как вторгнуться в чужое – но теперь уже в каком-то смысле и принадлежащее ему самому жилье.

Отпер один замок, затем второй; второй при этом тихонько то ли проскрипел, то ли провизжал, на что-то жалуясь, но всерьез сопротивляться не стал. Ни собак, ни кошек Ржев не держал, для него все последние годы телескоп был единственным сожителем, и не исключено, что Люциан Иванович про себя думал о нем и воспринимал его как существо одушевленное – как водитель машину, например. Так что никто больше не мог ни встретить нового (пока еще предположительно) хозяина, ни помешать ему войти внутрь.

Минич, однако, прежде чем сделать это, вернулся к машине и подошел на этот раз с правой стороны. Распахнул дверцу, видя, что пассажирка сама выходить вроде бы не собиралась. Легко, одним пальцем, прикоснулся к ее плечу – но не там, где оно было оголено сарафаном, чтобы она ничего такого не подумала, чего у Минича и в самом деле в мыслях не было.

– Девушка… Да, кстати: как вас зовут? Обращаться-то к вам как прикажете?

Она повернула голову; спокойно-отчужденное выражение лица не изменилось.

– Можете называть Джиной, если вы не против.

Эти последние слова – «расширение», как он определил их компьютерным термином, Минич оставил без внимания.

– Зайдете? – спросил он. – Вы же не для того ехали, чтобы с порога повернуть назад?

– Не для того. Но я ведь не знала… Хотя я, конечно, зайду. Там остались кое-какие мои мелочи… случайно. – Она проговорила это, словно убеждая в чем-то саму себя. И вылезла из машины, решительно захлопнула за собой дверцу, словно отрезая себе путь к отступлению. На мгновение задержалась.

– Может быть, я пойду прямо… туда? Посмотрю, как там, все ли цело. Не бойтесь: чужого не возьму.

«Что, бельишко свое осталось? В чем спала?»

– Да подождите…

– Поняла: ответ с отказом. Но хоть туда-то мне можно?

И кивнула на обсерваторную вышку, что находилась позади дома, но верхняя часть ее с кустарно изготовленным куполом была хорошо видна и отсюда.

«Разрешать работать тому, кто захочет», – вспомнил он. Вот, значит, кого Ржев имел в виду. Да, не вовремя они поссорились…

Но и в этой просьбе Минич отказал, сам не зная почему:

– И туда, и сюда пойдем вместе.

Джина едва заметно пожала плечами:

– Как скажете.

И направилась к крыльцу. У самой двери Минич обогнал ее.

– Простите – я войду первым. Мало ли что там может быть…

По его расчетам, он был тут последним – когда увозил Люциана в больницу. И хотел убедиться в том, что в отсутствие хозяина дом не посещали гости.

Первым он вошел в небольшую прихожую с вешалкой на стене и галошницей на полу. На вешалке по-прежнему висели старый синий плащ Ржева и заношенная спортивная куртка, что он надевал для работы в огороде. Направо короткий коридорчик вел на кухню и к удобствам, прямо – другой, подлиннее, одна комната была слева, вторая – впереди. После яркого дня было темновато; Минич щелкнул выключателем – свет зажегся. Джина вошла вслед за ним. Остановилась. Минич достал сигареты, сунул одну в рот. Протянул пачку девушке.