Приют ветеранов - Михайлов Владимир Дмитриевич - Страница 64

Что же все это в конечном итоге значит? Вывод один: в самом недалеком будущем Милф наведет сюда бахутских головорезов. Это плохо. Очень. Потому, что те нападают всегда многочисленным отрядом, действуют решительно, и живых после них не остается. То есть, сейчас возник такой риск, который правилами игры не был предусмотрен. И нужно незамедлительно думать и принимать решение.

А тут думать, собственно, особо и не о чем. И решений напрашивается два, простых и ясных.

Первое: тех, кто сейчас на дорогах и тропах, назад не отзывать, а, напротив, приказать затаиться и ждать, с какой стороны появятся налетчики. И незамедлительно предупредить при малейших признаках опасности.

И второе: начинать срочно паковать весь груз по контейнерам. Если начать, скажем, через полчаса, то – в четыре руки – к утру можно будет закончить. И сразу же в путь. Пусть тогда налетает Армия Бахуту; найдет пустой Приют. Побесятся, конечно. Могут даже сжечь. Но это как раз не самое страшное: строения застрахованы. Хорошо, что не пожалел на это денег, хотя, честно говоря, рука каждый раз с трудом поднималась, когда надо было вносить очередной взнос. Ну, что ж, я платил, теперь пусть платят они в случае чего.

Вот и весь план действий на ближайшие часы…»

Урбс кивнул сам себе. Позвонил в гараж. Приказал найти Вернера и передать: чтобы задний мост через час, от силы – полтора стоял на месте, все машины заправить всем, что нужно и готовиться к выезду.

Потом Урбс перешел на радиотелефон. Всех, кто шарил по дорогам и лесам, он должен был предупредить лично: такое дополнение к программе никому, понятное дело, не понравится, и только он, со своим авторитетом, мог добиться того, чтобы распоряжение это выполнялось всерьез.

«Прежде всего надо связаться с Гуроном. Вероятнее всего, Армия Бахуту появится именно с той стороны, где уже находятся их разведчики. А кроме того, надо этих парней не терять из виду, чтобы они не нагрянули сюда как раз во время погрузки и отъезда. Все должны думать, что здесь все тихо и мирно, полный покой и никаких опасений.

Да, вот еще. Как только все будет готово к движению, каким-то образом сообщить Берфитту в Москву – по спутниковой связи, скорее всего, что графики меняются, и пусть ответит, остается ли в силе маршрут и готов ли он будет принять груз раньше условленного срока. Если нет, пусть укажет место, желательно в другой части света, где можно будет переждать эти десять-пятнадцать дней. Берфитт, понятно, взбесится, однако поймет, что другого выхода просто нет. Да конечно, нет».

Он кивнул сам себе и принялся вызывать Гурона.

Докинг и Милов переглянулись. Радиотелефон зажужжал снова. Докинг пожал плечами. Милов решился:

– Эй, ты… Как отзываешься на вызов?

Гурон, связанный, сидевший, привалясь спиной к колесу джипа, только усмехнулся. Телефон прожужжал еще раз. Докинг взял кинжал – его, Гурона кинжал, каким бриться можно. Попробовал на ногте. Спросил:

– Щекотки боишься, а?

Гурон сперва не поверил. Но глянул в темные, напряженные глаза англичанина, и увидел в них холодную решимость. Разжал губы:

– Шестнадцатый, шеф.

– Пароли, коды?

Гурон качнул головой:

– Обходимся.

Тогда Милф вытянул антенну, включил аппарат. Губы прикрыл носовым платком.

– Шестнадцатый, шеф…

Докинг подумал, что Милову, к счастью, не нужно имитировать акцент: произношение его, в чем-то неуловимом не английское, было похоже на речь Гурона, для которого этот язык тоже явно не был родным.

– Где ты там? Я тебя искал там, куда тебе было сказано…

«Ага, пользуется направленной антенной».

– Там пусто, шеф. Я вернулся к машине.

– Почему не сразу ответил?

– Могли бы услышать. Слишком близко было от этих.

– Они все там? Что делают?

Милов очень естественно вздохнул.

– Обедают, с выпивкой.

– На связь с кем-нибудь выходили?

– Да нет, не слышно было.

– Ты хорошо укрыт?

– Надежно.

– Молодец. Теперь слушай: крайняя внимательность! Ожидается, что с той стороны, где ты с ними находишься, пойдет отряд таких же, как они, бахутских парней. Пойдет на нас. Твое дело – вовремя заметить и предупредить меня. Усвоил?

Милов стрельнул глазами на Докинга. Тот – на Гурона:

– Согласие и выполнение? Быстро и тихо!

Тот сообразил.

– Так точно, шеф!

Милов повторил слова в микрофон.

– Плохо тебя слышу, – сказал Урбс.

– Они не так далеко, шеф.

– Ага, понял. Значит, не забудь: как завидишь – доложишь немедленно и с подробностями, насколько сможешь. Сколько, как вооружены… И тогда – за ними по пятам, со всей осторожностью. Как только ты просигналишь, дам команду всем остальным, чтобы стягивались к тебе. Окажетесь у них за спиной, дальше видно будет. Вопросы есть?

– Никак нет, шеф.

– Действуй.

Урбс отключился. Милов утопил антенну в корпусе рации.

– Он предполагает нападение Армии Бахуту. Боюсь, как бы это нам не помешало.

Докинг улыбнулся.

– В этом районе вся Армия Бахуту – это мы с тобой.

– Ах, вот как? Ну, тогда все в порядке. Можно готовиться к визиту. Как только стемнеет…

– Нет, Дан. Ближе к утру. Когда сон крепче.

– О'кей.

– Да как же ты!..

Больше Урбс ничего не мог выговорить от возмущения, от злости. В руке его был скальпель, и он поймал себя на том, что начал уже заносить эту руку – для удара, наверное? – забыв о пациенте, что лежал на столе со вскрытой грудной клеткой, причем уже не в первый раз вскрытой. Движение шефа не ускользнуло и от доктора Курье. Он выставил руки перед собой, словно защищаясь, и в правой руке у него тоже был скальпель, потому что и доктор оперировал сейчас за другим столом. Со стороны это, пожалуй, было похоже на начало поединка: два фехтовальщика в стойке друг против друга, только вместо шпаг оружием служат хирургические ножи… Урбс первым опомнился, опустил руку.

А причина его срыва была и в самом деле значительной. Вот уже пятый час подряд они оперировали, как на конвейере: грудная клетка, где одного легкого уже не было (его удалили раньше). Грудина – ребра – заполнитель извлечь – нужное поместить – закрывать – шить. И еще раз. И еще. И еще. Все шло благополучно до последнего мгновения, когда доктор Курье позволил себе сделать неудачное движение тем самым скальпелем, что он держал сейчас в пальцах. Нет, он не сделал никакого дополнительного, не обязательного или вовсе ненужного разреза. Гораздо хуже. Он задел острием инструмента то, что было уже аккуратно помещено в грудную полость. Необычайно прочный на разрыв пластик оказался легко уязвимым для хорошо заточенной стали; он рассёкся, и в образовавшуюся прореху немедленно посыпалось содержимое – мелкие, вроде песка, темные кристаллики. Заскользили, влажнея от неизбежной крови, слипаясь в комочки. Растерявшийся доктор ухватил пакет, но, вытаскивая, просыпал еще больше – на стол, на пол, уже достаточно грязный. Тут-то Урбс, обернувшись на невольный вскрик Курье, и едва не набросился на него.

– Я устал… – пробормотал доктор; единственное, что он смог сказать в свое оправдание. – Нельзя же так…

Урбс даже не стал ему отвечать, от презрения. С полминуты постоял, напряженно размышляя. Этот пакет потерян безвозвратно: не станешь же собирать все просыпавшееся, вытаскивать из операционной раны… «Господи, ну и послал ты мне специалиста!.. – в аварийной ситуации Урбс вспомнил и Бога, без мыслей о котором до сих пор прекрасно обходился с молодых лет. – Ну, что ж, одно место потеряно. Как объяснить это, будет время подумать, во всяком случае – не рассказом о том, что на самом деле только что произошло. Мало ли было таких возможностей: и то нападение, от которого они ухитрились отбиться, и то, которое еще только предстоит…»

– Ну, что вы стоите, как пугало! – прикрикнул он на врача. – Действуйте! Время идет!

Совсем струхнувший доктор присел, стал сгребать кристаллики на полу в кучку…