Приют ветеранов - Михайлов Владимир Дмитриевич - Страница 46

– Я не специалист, Сергей Симонович. Запросить медиков?

– Тут надо еще подумать, кого именно… Ладно, это я возьму на себя. Но выстраивается интересная цепочка… Сифоров скончался от удушья. Не исключено при этом, что задохнуться ему помогли. Но сделали это настолько квалифицированно, что доказать убийство не удалось. Допустим, речь шла о заказном убийстве. И в знак благодарности – а также с прицелом на будущее – исполнителю устроили возможность сделать такую вот пересадку. После чего он может жить спокойно. На всякий случай, он прибирает к рукам – или ему отдают – документы покойного, с которыми он вряд ли может появляться там, но которые вполне срабатывают здесь, в другой стране. И тут он живет – един в двух лицах – и, быть может, даже время от времени выполняет такого рода заказы. Поскольку личность он весьма достойная, на месте не попадается, то его никто и не подозревает – до того самого мгновения, когда он наталкивается на опытного англичанина, которого, весьма вероятно, тоже по заказу должен был устранить. Звучит?

– Вроде бы логично, Сергей Симонович.

– Хорошо. Теперь подумаем, к кому обратиться по поводу шрамов.

– А что пока с ним?

– Пусть продолжают в том же духе. – Мерцалов помолчал. – С ним можно было бы, конечно, закончить быстро. Но есть у меня предположения, что здесь, в нашей конторе, кто-то ему весьма сочувствует. И грызет любопытство: кто бы это мог быть? Поэтому потомим его еще – заставим искать какой-то выход.

– Слушаюсь.

– Откровенно говоря, – сказал Докинг Милову, сидя рядом с ним на койке в камере, куда россиянина упрятали до лучших времен, – я вам, коллега, не завидую. Мне очень жаль, но боюсь, что вы, пусть и без всякого умысла, впутались в какое-то неприятное дело.

Было это уже после того, как каждый из них – не в первое мгновение, правда – опознал другого, после всех полагающихся в подобных случаях слов и действий. Несколько минут ушло на воспоминания о делах, в которых они участвовали в свое время плечом к плечу. Впрочем, неправильным было бы видеть в этом лишь проявление сентиментальности, свойственной порою людям зрелым при воспоминаниях о былых временах, которые всегда представляются почему-то безмятежными и едва ли не счастливыми; то была прежде всего дополнительная проверка: а в самом ли деле это он или подставка? А помнит ли он такую вот деталь… А вот эту? А то, что было потом?

И лишь когда этот своего рода ритуал завершился, они перешли на темы сегодняшние, гораздо менее веселые.

– Пожалуй, да, – согласился Милов. – Хотя летел я в Африку действительно без всяких умыслов такого рода. И тем не менее… Послушайте, Докинг, мне представляется, что я нащупал там что-то весьма интересное. Вы ведь еще на службе?

– Конечно, я все-таки моложе вас, Милф. Да и у нас не так бездумно разбрасываются людьми… И все же объясните мне: какого черта вы решили подменить собою местную полицию? Честное слово, она не так уж плоха.

– Да не впутывался я. Меня впутали, так будет точнее.

– Ну. С вашим опытом…

– Единственная ошибка, которую я совершил действительно, заключается в том, что я решил отдохнуть, приятно провести время в тех местах, где когда-то уже бывал – давно, еще до нашего знакомства с вами. Теперь я понимаю, что этого делать не следовало; лучше было бы махнуть… ну, хоть в Австралию, на Тасманию куда-нибудь… Но мне чудилось, что все, связанное с этими местами, происходило так давно, что кроме меня об этом не помнит уже никто на целой планете. Ошибка, свойственная людям моего возраста, вероятно. Но мое поколение оказалось живучим; там, куда я приехал, возник человек, с которым мне приходилось встречаться в другие времена, но в этих же местах. Он узнал меня, я – его.

– Ну и черт с ним. Пусть бы шел своей дорогой.

– Вы говорите так, словно это я его зацепил; а было все наоборот: он – меня.

– То, что он вас опознал, я понимаю. Но что значит – зацепил? Он что, собрался, быть может, отомстить вам за какие-то давние обиды?

– Не знаю уж, чем это было вызвано; однако, судя по тому, что мне удалось услышать, он решил, что я нахожусь там не для отдыха, а по заданию. Он явно представил, что я еще состою на активной службе.

– Так ли уж он был неправ?

– Докинг, Докинг… Мне ли вам объяснять, как это бывает; вы сами не мальчик и не хуже меня все понимаете. Но, насколько я могу судить, я не предпринимал никаких действий, которые могли бы натолкнуть его на такую мысль. Он, скорее всего, просто не представляет, что такие, как вы и я, можем когда-нибудь отстраниться от работы, и поэтому, увидев нас в любое время и в любой обстановке, чувствует себя в опасности. Вероятно, именно так все и произошло: он почувствовал себя в опасности, опасность исходила – должна была исходить – от меня, и незамедлительно принял меры к тому, чтобы от этой угрозы избавиться. Поскольку угроза воплощалась во мне, он решил избавиться от меня и от моей спутницы заодно. Ни с тем, ни тем более с другим я согласиться не мог: это было бы не в наших традициях, не так ли?

Докинг усмехнулся.

– Пожалуй, да. Но из соприкосновения можно было выйти без шума…

– Этого я и хотел. Но мне не позволили. Нас хотели взорвать, когда это не получилось – примитивно подстрелить. Но я, как вы, быть может, помните, человек не мстительный, и был согласен даже в таких условиях просто унести ноги. Однако к тому времени я стал уже соображать, что дело вовсе не только в ностальгических воспоминаниях; суть в том, что я действительно не был подключен ни к какому делу, но вот он был. И дело это – какая-то часть его – делалась именно там, где меня угораздило оказаться. Я понял, что, судя по тем усилиям, какие прилагались, чтобы избавиться от меня, дело там было достаточно серьезное. Если бы сезон охоты на меня открыл он сам, я бы счел, что все это происшествие не стоит и выеденного яйца; но они пустились за мною стаей. А мне удалось, в процессе отступления на заранее не подготовленные позиции, разжиться кое-чем, что вполне можно было расценивать, как вещественные доказательства, и они это знали. Мы с моей подругой все-таки унесли оттуда ноги, но нам не дали покоя даже здесь – сидели на хвосте. Вот почему я решил прибегнуть к помощи здешней полиции – знакомство с которой у меня развивается, как вы сами видите, отнюдь не лучшим образом.

– Два убийства, Милф. Чего вы хотите?

– Объективности. Одно – не мое; другое – чистой воды самооборона. И не нужно быть гением сыска, чтобы разобраться в этом.

– Мне очень хотелось бы хоть как-то помочь вам, Милф, но до сей поры у меня все-таки не создалось сколько-нибудь связного впечатления обо всем этом деле.

– Да, я рассказываю, наверное, слишком обрывисто, комкаю… Просто потому, что у меня еще не было времени как следует собраться с мыслями. Видите ли, если идти от того человека, который меня опознал и подал сигнал к началу охоты…

– Вы помните его имя, кстати? Может быть, я…

– Помню, разумеется. Берфитт. Он…

– Берфитт?

– Да. Лет пятнадцать тому назад…

– Стоп.

Впрочем, Докинг тут же поправился:

– Извините, Милф. Но если вас не затруднит – помолчите немного…

– Ага, – сказал Милов. – Это имя вам что-то говорит.

После этого он действительно умолк, потому что Докинг досадливо крутнул головой, словно сгоняя надоедливую муху.

Молчание продолжалось не менее двух минут. После чего Докинг перевел дыхание – тяжело, словно только что одолел двадцать этажей без помощи лифта.

– Итак, вы сказали – Берфитт?

– Могу повторить, если нужно.

– Думаю, вам придется еще не раз… Берфитт. Теперь объясните мне: где все это было?

– Не так уж и далеко отсюда. В Раинде. Рядом с южной оконечностью парка Кагера. Там есть такое заведение – Приют Ветеранов. Давным-давно в тех местах находился Приют Бисмарка – так он некогда именовался; потом это хозяйство называлось просто Фермой, а теперь – так, как я только что сказал.

– Приют Ветеранов в Раинде… Скажите, Милф, а он появился там – я имею в виду Берфитта – еще до вас, или вы уже успели приехать?