Ночь черного хрусталя - Михайлов Владимир Дмитриевич - Страница 7

– Интересно, – пробормотал Милов. – Откуда же они взялись?

– О, на этот вопрос я, к сожалению, могу ответить совершенно точно: это были местные жители, фермеры, сельскохозяйственные рабо­чие… Да, как ни постыдно, это были намуры. А ведь мы испокон веку отличались спокойным, уравновешенным характером. Если бы это совер­шили фромы, я, откровенно говоря, не очень удивился бы; поверьте, мне чужда всякая национальная ограниченность, я ни в коем случае не расист, но фромы есть фромы, это вам скажет кто угодно… Но это были намуры, господин Милф…

– Так что судьба остальных жителей вам неизвестна?

Ответила Ева:

– Люди бежали, как я заметила, главным образом к Центру; а куда еще можно было де­ваться? Надеюсь, им удалось добежать. В пеще­ре, кроме нас двоих, никого, кажется, не оказа­лось, и туда за нами никто не погнался.

– Поселок далеко от Центра?

Ева встала, вытянула руку:

– Примерно там… Обычно его легко опоз­нать: над ним тоже как бы световой купол, осо­бенно когда в небе облака. А сейчас совершенно темно…

Граве снова икнул. Ева подошла к нему, села рядом, обняла, сказала:

– Грейтесь, а то мне даже жарко стало от таких воспоминаний. А вообще, когда вы в по­следний раз были у психоаналитика? – Граве не ответил. Налетел ветер, принес удушливо-тошнотворный запах. Ева фыркнула, Граве за­кашлялся, потом пробормотал:

– Это снова органики что-то такое выплес­нули.

– Какая разница? – отозвалась Ева.

– Да нет, я просто так.

Милов краем уха слушал их разговор, думал же о другом. Нет, это все к нему отношения не имело. «У меня другая задача, – думал он. – Главное – оказаться в нужное время в нужном месте, не то груз опять уйдет – и канет неизве­стно куда, как и в прошлый раз. Нет, чую, це­почка не зря ведет через этот самый Центр. Но если там сейчас беспорядки… Ну, все равно, его-то я разыщу…»

– Простите? – спохватился он, поняв, что обращаются к нему.

– Я говорю: скорее всего, это месть ферме­ров. Центру не следовало отказываться от заку­пок. Это было так неожиданно и для фермеров столь болезненно… Нет, я не оправдываю их, не поймите превратно, но ведь они на это рассчи­тывали, и вдруг…

– Вовсе не вдруг, – не согласилась Ева. – Мы их уже не раз предупреждали: содержа­ние нитратов в овощах выше всяких допустимых пределов. У Центра достаточно денег, чтобы по­лучать за них доброкачественную пищу.

– Простите меня, доктор, но это эгоизм, – сказал Граве обиженно. – Конечно, вы ино­странка, но мне, намуру, не все равно, как бу­дут жить наши фермеры. Поверьте, им не так-то легко, и в какой-то степени их можно – нет, не оправдать, разумеется, но во всяком случае по­нять логику их мышления…

– Понятно, – сказал Милов, хотя рассуж­дения Граве его совсем не убедили. Впрочем, че­го не случается на свете… – Значит, поселок они разгромили? – Он встал, с удовольствием потянулся. – Ну, кажется, мы достаточно от­дохнули… Глядите-ка, а ведь там уже не так темно, как было только что!

И в самом деле, облака над местом, где на­ходился поселок, словно бы посветлели.

– Ну, слава Богу, – сказала Ева. – Зна­чит, все кончилось, люди вернулись. Может быть, и мне?.. – подумала она вслух. Милов смотрел на облака, они становились все ярче.

– Нет, – сказал он, – думаю, это не обычное освещение. Может быть, это и не поселок вов­се?

– Но там именно Сайенс-виллидж, – сказа­ла Ева, – ничего другого там нет.

Зарево раз­горалось неровно, как бы играя – но упорно.

– Если это поселок, то он горит, – сказал Ми­лов, – другого объяснения не вижу.

После этих слов они смотрели молча. Потом Граве ска­зал:

– Да, это, несомненно, пожар. Колоссаль­ный. Какой смысл был исправлять компьютер, который все равно сгорит – даже и то, чего они не успели разбить?

– Господи, – пробормотала Ева, – почему, почему? За то, что мы не купи­ли у них сколько-то тонн капусты или томатов? Это же немыслимо и бессмысленно, это невоз­можно понять!

– Ну, – сказал Граве, – люди бежали в спешке, кто-нибудь забыл выключить нагревательный прибор, а от этого до пожара – один шаг.

– Пожалуй, нет, – сказал Милов, – очень уж бойко горит. – Случайный пожар не рас­пространяется так быстро: ветра почти нет. Тут скорее поджог, с разных сторон одновременно. Очень благородно с их стороны, что хоть людей выгнали из домов.

Ева усмехнулась, сказала:

– Ну, меня вот не очень выгоняли – наоборот, несколько молодых людей хотели задержаться со мной в доме. Юнцы, физиономии в прыщах, ре­шили, видимо, познакомиться вплотную. Да, вот еще что: на груди у каждого из них был при­шпилен дубовый лист – по-моему, не настоящий, а то ли пластиковый, то ли матерчатый… Отличительный знак, так сказать.

– Нет, – ска­зал Граве уверенно, – наши фермеры так не стали бы.

– Как же вам удалось избавиться? – поинтересовался Милов.

– Помог хозяин дома, каратист, между прочим.

– Понятно, – сказал Милов, – а почему он не убежал с вами?

Ева ответила не сразу:

– Потому что я убежала сразу. Очень испугалась. Сейчас мне самой противно.

– Как бы там ни было, господа, – сказал Граве и тоже встал, – надо идти. Машины на­ши, вероятно, погибли, но моя застрахована, и ваша, доктор, тоже, я надеюсь? Воспользуемся ранним автобусом, только не пойдем на обзор­ный холм, а прямо к мосту, там он делает оста­новку. Да-да, я понимаю, очень прискорбно, но сейчас мы никому и ничем помочь не в состоя­нии – кроме наших семей. Вот и поспешим к ним. Или вы собираетесь оставаться здесь до скончания веков?

– Боюсь, – сказала Ева, – что скончание веков уже наступило.

Мужчины повернулись к ней. Она стояла, вся подавшись вперед, глядя туда, где за лесом, едва проступавшим на левом берегу, в отдале­нии (за эти годы лес медленно, но решительно отступил от реки, которая вместо жизни – или вперемешку с нею – несла все более концент­рированную гибель; у деревьев, надо думать, есть какой-то свой инстинкт, и если каждое в отдельности уйти от опасности не может, то лес в целом такой способностью обладает, так же, как и противоположной: возвращаться, когда уг­роза миновала и враг леса – цивилизованный человек – оказался вынужден убраться прочь) стоял город, хотя отсюда не увидеть было и вы­сочайшей из его кровель или башен, но и над ним должно было светить ночное зарево. Однако сейчас в той стороне было совершенно темно, и для всех, исключая Милова, в этом было нечто неестественное и страшное.

– Ни искорки, – сказала Ева почти жа­лобно. – Ни проблеска…

– Наверное, перебои с энергией, – успо­коил Милов. – Это лучше, чем пожар.

И сделал было шаг, чтобы спуститься к реке. Однако оба его спутника по-прежнему стояли, словно в оцепенении: минувший день закончился неожиданно недобро, и от ночи следовало, на­верное, ожидать каких-то новых и не менее уг­рожающих сюрпризов.

– Знаете, господа, – неожиданно откро­венно сказал Граве, – мне страшно. Не напрас­но ли мы успокаиваем себя?

Ева вцепилась пальцами в его плечо, тоже напуганная молчаливым мраком, которого даже горящий поселок не мог одолеть.

Милов остался как бы в одиночестве. Он был чужаком тут, и не его город это был, и дела у него были – свои, особенные, его спутников со­вершенно не касающиеся. Наверное, пора было прощаться с ними и следовать своим путем; го­род пока его не интересовал: его очередь, города, должна была наступить позже. Все было тихо, так что оба спутника Милова, у которых город создавал чувство общности и единой судьбы, на­верняка смогут спокойно добраться до дома на своем автобусе. Надо было уходить, иначе он рисковал попасть в жестокий цейтнот. И все же что-то мешало вот так сразу повернуться и дви­нуться своим путем. Может быть, как раз пото­му, что был он здесь посторонним, он сохранил способность думать трезвее и, не имея пока ни­каких доказательств, как-то нутром, что ли, чувствовал: что-то не так, не в отказе покупать капусту было дело, а значит, инцидент мог ока­заться не единственным, и опасность, какой бы она ни была, далеко еще не миновала – интуи­ция говорила так, а он привык доверять ей. Зна­чит, рано еще было уходить? Он уже повернулся было, чтобы поторопить их, но тут горожане и сами вышли, наконец, из своей бездвижности.