Ночь черного хрусталя - Михайлов Владимир Дмитриевич - Страница 5

«Да, странных людей они послали, – поду­мал он, – хотя и знают, что я ухватился за це­почку…»

Нервная пальба заглохла, когда Милов снял еще одного, засевшего в отдалении – выстрелил по вспышке. Наступила пауза, и тогда он не­громко скомандовал своим:

– Ну, бегом!

Он знал, что у них сейчас было несколько секунд времени: находившиеся снаружи чуть от­ступили, решая, какую теперь применить такти­ку, и можно стало промелькнуть мимо хода. А вот ему самому придется еще выждать и отсту­пать медленно: наверняка те сейчас все-таки ре­шатся вскочить и стрелять в упор… Граве прото­пал мимо, Ева тоже – и вдруг остановилась прямо перед ним, подставляясь под пули, упала на колени – и он почувствовал прикосновение губ; поцелуй пришелся в висок.

– С ума сошла! – сдавленно крикнул он. – Дура! – забывшись, выругал он по-русски. Но она уже вскочила, кинулась дальше, и вы­стрелы извне опоздали на долю секунды.

«Сумасшедшая девка, – подумал Милов с невольным одобрением, хотя и зол был на нее сейчас. – Ну, можно и самому…» – И снова замер: судя по звукам, двое подкрадывались к выходу с разных сторон, держась вплотную к склону, в котором был выход – чтобы не под­ставиться. Те замерли у самого проема – он слышал их дыхание. Прошла секунда, другая, десятая – тогда Милов шумно вскочил, затопал ногами, оставаясь на месте. И мгновенно один из затаившихся влетел в ход, чтобы ударить в спи­ну убегающему. Милов свалил его – в упор, наповал. И выметнулся наружу, и прикончил последнего, не дав ему опомниться.

«Самооборона», – подумал он, представив, как ему потом достанется за лихую стрельбу, ес­ли удастся выкрутиться живым, конечно. А нет – что же, никто особенно не пожалеет, Ал­лочка уже замужем, только коллеги разве что…

Ну, что сейчас снаружи – может быть, здесь и выйти, путь-то расчищен…

Он замер на секунду – и выстрелы снова прозвучали, хотя и с дистанции: видимо, заслышав перепалку, сюда начали стягиваться и ка­кие-то другие люди. Милов подхватил пистолет свалившегося у входа – плоский браунинг, ору­жие непрофессиональное; подскочил к первому убитому – у того был винтовочный обрез, и вовсе ненужный, зато у лежавшего в пещере оказался армейский пистолет.

«Странно, – подумал Милов, – ни одного автомата; нет, как-то не так все происходит, не­привычно, любительство какое-то, а меня ведь ориентировали на специалистов… Да, надо как-то разобраться в этой обстановке, а то, может быть, я вовсе не в свое дело ввязался?..» – Но больше думать было некогда, и Милов побежал вдогонку своим. Надо было правым ходом проби­раться к реке, пока те еще не принялись травить всерьез. Спасение было в скорости, и он припу­стил так, что снова противно застучало в голове.

Двое ждали его, как и было условлено. Он подошел к ним, как умел, бесшумно. Те приглу­шенно разговаривали.

– Чужой человек, – говорил Граве, – по-моему, не заслуживает доверия. Не будь он еще русским… Не надо ждать его, я надеюсь, мы и сами тут выберемся, я сделаю все, чтобы вы вер­нулись домой, к мужу, целой и невредимой.

Милов застыл: интересно было, что прозву­чит в ответ.

– Подите вы к черту, Граве, – ответила женщина спокойно, – мы ведь не по схеме компьютера пробираемся, там я бы вам довери­лась… Да и все равно: своих не бросают. Вы стойте тут, а я вернусь: может быть, его рани­ли…

– Может быть, убили, – ответил в свою очередь Граве, – и вы попадете прямо в руки этим…

– Чем это здесь пахнет? – спросила Ева. Милов невольно принюхался: и в самом деле, воздух здесь был немного другим, отдавал чем-то этаким – не бензином, не кислотой, но что-то было в нем постороннее.

– Да, – сказал Граве, – что-то такое есть на самом деле…

– Это запах вашей трусости, – сказала Ева.

Граве обиженно засопел, Милов усмехнулся: сказано было не по делу, но весьма определенно. Он беззвучно ступил.

– Нет, без меня вам не выбраться, господин Граве, – сказал он, – тут впереди лабиринт, и вы проплутаете в нем до конца жизни, а мне маршрут известен. Тут озерцо впереди, подзем­ное – видимо, в него натекло всякой дряни – вот оно и пахнет. Ваш Центр, думаю, что-то сбрасывает не по адресу.

– Ох, Дан, – сказала Ева, – и он с непо­нятным удовольствием уловил в ее голосе ра­дость. – Наконец-то, а то я уже испугалась.

– Спасибо, Ева, – сказал Милов. – Те­перь поторопимся: похоже, что становится все более сыро, словно бы вода выступает снизу – не знаю, отчего. Готовы?

– Да, – ответила Ева, а он нашел в тем­ноте ее руку и положил на свое плечо.

– Двинулись, – сказал он, и они пошли. Сзади было тихо. Под ногами уже ощутимо хлю­пало, хотя уровень реки находился намного ни­же, это Милов помнил.

«Сплошные загадки, – подумал он, идя с вытянутыми вперед руками – одна прямо, дру­гая чуть выше головы, чтобы не налететь ни на что сослепу. – Ничего, выскользнем; но что все-таки тут творится? Очень невредно было бы понять…»

Выбраться удалось благополучно: три мягких всплеска, прозвучавших почти слитно, не нару­шили черного безмолвия ночи ни окриком, ни выстрелом. Вода была не холодной, но какой-то скользкой, маслянистой, противной по ощуще­нию, и пахла дурно. В этой реке уже пять лет не купались – наука и техника своего доби­лись. Трое поплыли к противоположному, право­му берегу не быстро и бесшумно, равняясь по женщине. Она плыла медленнее других, и Милов все время держался рядом – греб он одной рукой, другую, со своей и ее одеждой, держал над головой. Вода слегка обжигала, раздражала кожу. «Интересно, чего только ни сбрасывали в нее за последние годы, – думал Милов, – а ведь тут еще аккуратисты. Другие, выше по те­чению, и вовсе совесть потеряли…»

Добравшись до берега, трое вздохнули облег­ченно: пусть и бессознательно, в воде они каж­дую секунду ожидали выстрелов вдогонку, а здесь уже можно было как-то укрыться. Пригнувшись, пробежали в прибрежный кустарник. Граве на бегу закашлялся.

«Нет, все-таки в пещере воздух был чище», – подумал Милов. Среди кустов он, не одева­ясь, стал рвать жухлую траву, обтираться ее пучками: кожа требовала, чтобы с нее сняли грязь – экскременты цивилизации. Глядя на Милова, стали вытираться и те двое, только Ева отошла чуть подальше, заслонилась кустом, Гра­ве же просто повернулся спиной. Милов поко­сился туда, где двигалось тускло-белое, невольно сбивавшее с нужных сейчас мыслей женское те­ло. Вдруг вспомнилось, как они с Аллочкой вот так, среди ночи купались в Оке: сколько же это уже времени прошло? Он не стал подсчитывать, ни к чему было. Одевшись, все трое поднялись на пригорок и присели, чтобы оглядеться и со­браться с мыслями. Ева же – еще и для того, чтобы растереть совершенно окоченевшие ступ­ни; просить об этом мужчин ей сейчас почему-то не хотелось, хотя и естественно было бы.

Отсюда, с холмика, открывался хороший вид на Научный центр, и можно было залюбоваться гигантским, хорошо ограненным, сияющим огня­ми монолитом хрусталя: именно таким представ­лялся отсюда главный корпус. На Центр денег не пожалели, начиная уже с проекта, строили всем миром и собрали в него едва ли не все луч­шее, что только существовало в современной на­уке – чтобы умерить национальные и держав­ные амбиции и принести побольше пользы всем, а не сидеть по углам, общаясь через журналы. Время на Земле вроде бы спокойное, разоружа­лись искренне, снова начали ощущать забытый было вкус к жизни, без сердечного сбоя подни­мать глаза к небу, не опасаясь, что безоблачная глубина вдруг разразится дождем из тяжелых се­мян, из которых вырастают гигантские грибы, дышащие ветром пустынь. Из оружейной науки пошло в цивильную так много, как никогда еще: демонтировали ракеты и боеголовки, но техноло­гии оставались, и оставались мозги: серое веще­ство требовало нагрузки. Международный штиль позволял людям из разных, порой очень различ­ных стран общаться и работать без задних мыс­лей; не то, чтобы все противоречия в мире раз­решились, этого придется – все понимали – ждать еще долго-долго – но все же человечест­во куда больше почувствовало себя чем-то еди­ным, планету – неделимой территорией, где границы, оставаясь на своих местах, перестали быть стенами или занавесами – если и не для политиков, то уж для ученых – во всяком слу­чае. Поэтому такие вот центры – и отдельных наук, и синтетические, и технические – возни­кали все чаще: ведь и с деньгами в государствен­ных бюджетах стало полегче – демонтаж ракет обходился все-таки дешевле, чем их строитель­ство и испытания. В науку и технику пришло немало и военного народа – правда, чаще ад­министраторами, чем учеными, однако без хоро­ших менеджеров в наше время науке не процве­сти – это давно стало понятным. Так что золо­той век если и не наступил, то уже, по крайней мере, мерещился где-то не в самом далеке. В об­щем, много уже было сделано полезного, и даже такое многотрудное дело, как нахождение взаи­моприемлемого компромисса между цивилизацией и природой, начинало казаться в конечном итоге осуществимым – но не сразу, не сразу конечно.