Люди Приземелья - Михайлов Владимир Дмитриевич - Страница 2

– Ну, ну?

– Я подумал: ведь будь там, в корабле, я сам – ну, вообще живой человек, – он заметил бы все значительно раньше автомата. И спас бы положение. Но почему вы никогда не соглашаетесь с тем, чтобы послать человека? Почему все машины, которые конструирует наш институт, целиком автоматизированы? Всегда ли это нужно? А если человек хочет сам…

Меркулин жестом приказал ему замолчать.

– Я понимаю тебя. Мне приходилось выслушивать такое и раньше. Молодость нередко задает себе такие вопросы. Молодость горяча – но, к сожалению, как правило, слишком мало знает и далеко не все понимает даже в тех вещах, которые ей уже знакомы. Послать человека… Да, самое легкое. Но человек – не чернорабочий. Он повелитель. Лучшие умы работают над тем, чтобы продлить жизнь человека, охранить ее от всяческих случайностей. А ты хочешь послать человека туда, где ему будет угрожать множество опасностей. Вернуться чуть ли не в каменный век – вот чего хочешь ты, по сути.

Кедрин задумался. Слова Учителя звучали убедительно.

– И кроме того: попытайся объективно оценить обстановку, в которой ты живешь. Представь себе хоть на миг, что ты очутился в мире, в котором отсутствуют все наши многочисленные средства обслуживания и защиты. Во что превратилась бы твоя жизнь?

– Но это не одно и то же.

– По существу одно. Но довольно, вернемся к работе.

Меркулин повел рукой, словно отталкивая все лишнее.

– Ты использовал все традиционные возможности, и они ничего не дали. Но вот взять хоть старый «Джордано». Насколько мне известно, автоматы на нем остались: их не было смысла демонтировать. Сходи посмотри на них. Последи за ходом мысли конструктора – и, весьма возможно, найдешь что-нибудь полезное и для нас. Этот корабль строил Велигай. Очень талантливый конструктор…

Меркулин произнес это с уважением. Но одновременно в голосе его прозвучала нотка неприязни. Если только Кедрин не ослышался.

– Да, очень. Но, к сожалению, ему не хватает дисциплины разума. Подчас – просто логики. Очень жаль.

Меркулин нахмурился.

– Впрочем, это не имеет значения. Когда он работает, он работает хорошо.

«Странно, – подумал Кедрин. – Как будто человек может не работать».

– У них свое бюро, – сказал Меркулин. – Мы для них делаем лишь немногие машины. Иди и посмотри. Завтра доложишь.

Дверь института растворилась; зажмурив глаза, Кедрин кинулся в зеленый, и золотой, и звенящий день.

Рабочие часы кончились. Медленная волна времени отхлынула, унося на своем гребне аналитиков, операторов, конструкторов, профессоров и лаборантов. Взмывали в воздух небольшие лодки и солидные профессорские аграпланы, непоколебимо устойчивые в полете. В гондолу вакуум-дирижабля набилась молодежь, разинутые до ушей рты виднелись во всех иллюминаторах: кто-то, торопясь, растянулся на дорожке, это было страшно смешно. Дирижабль уже расправил свое угловатое тело и медленно всплывал над вершинами сосен.

Кедрин пошел пешком, потому что только так можно было скорее всего добраться до «Джордано».

Широкая аллея текла плавно, как река; гигантские сосны бросали на нее сложное сплетение теней. В воздухе плыл густой запах устоявшейся весны. Идти было весело. Дул легкий ветерок, и солнце то выглядывало из-за вершин, то скрывалось за ними.

Кедрин шагал, заложив руки за спину. Первые несколько минут мозг по инерции еще работал в ритме лаборатории; потом напряжение спало.

Аллея сделала поворот, и перед Кедриным открылся памятник «Джордано». Кедрин попытался представить, что видит корабль впервые.

Громадная машина. Огромная до нелепости. Интересно, чем можно набить такой объем.

Но все-таки решено блестяще. Кажется, это даже и не механика больше, это архитектура.

Ну, хорошо. А где же у этой архитектуры люки?

Кедрин поискал глазами и присвистнул: люки находились на высоте метров этак двухсот. И к ним не вело ничего. Не было ни лифта, ни скоб-трапа, ни даже простой веревки.

Вот задача для альпинистов – и о чем они только думают?

Ну и конструкция! Хотя там, в пространстве, все равно. А с Земли этот корабль, кажется, и не стартовал никогда. Такие рождаются и умирают в космосе.

Взгляд Кедрина медленно опустился до главного рефлектора и скользнул по его опрокинутой полоскательнице. И в этот миг из-под рефлектора вышел человек.

Было слишком далеко, чтобы различить его лицо; но это было и не важно. Человек торопливо пересек площадь, удаляясь. «Словно за ним гонятся», – подумал Кедрин. Затем он разглядел, что человека ждала лодка. Она сразу же поднялась в воздух и устремилась не к висячему городу, как ожидал Кедрин, а в противоположном направлении.

Ну, счастливого пути.

Он вышел из-под рефлектора, этот человек. А может быть, там тоже есть какой-нибудь ход? Ведь и в полете люди должны были как-то попадать на внутреннюю поверхность отражателя – конечно, при выключенном двигателе. Для осмотра хотя бы.

Что же, заглянем под рефлектор.

Кедрин неторопливо направился к тому месту, откуда минуту назад вышел человек. Вблизи это совсем не хотелось сравнивать с опрокинутой полоскательницей.

Корабль опирался на богатырски раскинутые амортизаторы; к их высокомерно блестящему металлу льнули цветы. Но уже отсюда было видно, что под гигантским куполом Главного рефлектора сумеречно и прохладно. Там цветы не росли; похоже, они боялись проникнуть даже под тот край рефлектора, который поднимался над площадкой, словно приглашая войти.

Миновав амортизатор, Кедрин зачем-то начал считать шаги. На тридцатом он остановился. Край Главного рефлектора навис над ним. На границе света и тьмы Кедрин невольно закрыл глаза и вытянул перед собой руки. Пальцы не встретили препятствия. Кедрин открыл глаза и сделал еще несколько шагов.

Он находился в странном зале; здесь не было ничего, кроме сумерек и шепота, непрерывного и тревожного. Гиперболические зеркальные стены смыкались наверху. Там сумерки превращались в ночь, но в ней угадывалась блестящая поверхность циклопического отражателя.

Было время, когда этой гладкой, как лоб юноши, поверхности приходилось встречать и отбрасывать прочь непрерывные потоки квантов. Потоки, по сравнению с которыми и само Солнце показалось бы всего лишь серым пятном на небосводе (если бы, конечно, кто-нибудь смог увидеть своими глазами излучение двигателя «Джордано» и после этого остался в живых – хотя бы на краткий миг, необходимый для сравнения).

Но пролетает молодость кораблей, и вот уже человек заходит под Главный рефлектор, и разгуливает там, и улавливает таинственный шепот… И пусть бы человеку еще казалось, что шепот этот – язык Вселенной, на котором и должен говорить такой корабль. Но человек отлично знает, что старость металла молчалива, в отличие от старости людей. А шепот этот – всего лишь голоса окружающего мира, уловленные и перемешанные рефлектором, огромной раковиной, выброшенной на Землю океанским прибоем мироздания.

Все это так: отсюда не открывается ход в бесконечность, и штрихи на стенах – не загадочные письмена. Они означают просто, что рефлектор изношен. И однако… странное чувство охватывает человека. Словно здесь, под этим куполом, он вдыхает иной воздух. Словно здесь начинается незнакомый мир, мир иной доблести и других законов.

Кедрин почувствовал, как учащается дыхание. Теперь он видел лучше, глаза притерпелись к сумеркам. Он приближался к центру зала. Внезапно из пустоты навстречу ему выдвинулся человек. Кедрин вздрогнул: встречный ступал по воздуху, стремительно увеличиваясь в размерах и поднимаясь все выше. Вот фантом взвился к вершине, занял весь купол целиком… Кедрин застыл, глядя вверх. Огромные глаза озадаченно смотрели на него с вогнутого потолка.

Может быть, это Вселенная решила поглядеть на него?

Кедрин принужденно засмеялся и качнул головой. Чудовищный глаз колыхнулся, посмотрел косо. Вот оно что! Это всего лишь сам Кедрин отразился в зеркале, в которое некогда гляделась бесконечность.