Семь шагов к Сатане - Меррит Абрахам Грэйс - Страница 9

Когда должен был родиться великий Будда, Гаутама Всезнающий, – нараспев говорил Сатана, – он был как драгоценный камень, горящий огнем в чреве его матери. Он так был полон светом, что тело его матери превратилось в светильник, а он сам был в этом светильнике святым пламенем.

Впервые в голосе Сатаны появилось выражение, нечто вроде сардонической елейности.

– А когда пришло ему время родиться, он вышел из бока матери, который чудесным образом закрылся за ним.

Семь шагов сделал ребенок Будда, прежде чем остановился перед поклонявшимися деви, гениями, риши и всей небесной иерархией, которая собралась вокруг. И остались семь сияющих следов, семь очертаний детских ступней, сверкавших, как звезды, на мягком газоне.

И вот! Когда Будде начали поклоняться, эти семь следов зашевелились, двинулись и пошли в разные стороны, открывая дороги, по которым позже пойдет Святой Будда. Пошли перед ним семь маленьких Иоаннов Крестителей – ха! ха! ха! – Сатана рассмеялся своим неизменяющимся лицом и неподвижными губами.

– Один след пошел на запад, другой – на восток, – продолжал Сатана. – Один на север, другой на юг. Они открывали пути спасения на все четыре стороны света.

Но как же остальные три? Увы! Мара, король иллюзий, с дурными предчувствиями следил за рождением Будды, потому что в свете слов Будды только правда имеет тень и тем самым может быть узнана, и все обманы, при помощи которых Мара держал в своих руках землю, становились бесполезными. Если победит Будда, Мара будет уничтожен. Королю иллюзий эта мысль не нравилась, поскольку больше всего он ценил развлечения, а для этого нужна власть. В этом, – продолжал Сатана, по-видимому, совершенно серьезно, – Мара был очень похож на меня. Но интеллект у него был гораздо слабее: Мара не понимал, что правда, с которой искусно манипулируют, создает лучшие иллюзии, чем ложь. Однако…

Прежде чем эти три увальня смогли уйти далеко, Мара овладел ими!

А затем при помощи лжи, хитрости и колдовства Мара совратил их. Он научил их греховности, воспитал на великолепных обманах – и послал дальше!

Что же произошло дальше? Что ж, естественно, мужчины и женщины шли за этими тремя. И дороги, которые они выбирали, были несравненно приятней, восхитительней, гораздо мягче, ароматнее и прекрасней, чем каменистые, жесткие, суровые, холодные пути, избранные неподкупными четырьмя. Кто же обвинит людей в том, что они шли за тремя? К тому же внешне все семь отпечатков были одинаковы. Различие, разумеется, выяснялось в конце. Души, которые следовали за обманчивыми тремя следами, неизбежно возвращались в самое сердце обмана, во внутреннюю сущность иллюзий, и там блуждали вечно; те же, что шли за четырьмя, обретали свободу.

И все больше и больше людей шли за порочными отпечатками, а Мара веселился. Пока не стало казаться, что уже не осталось никого, кто шел бы путем Просвещенного. Но Будда рассердился. Он отдал приказ, и четыре святых отпечатка устремились к нему со всех сторон света. Они выследили заблуждавшихся троих и пленили их.

Но тут возникло затруднение. Поскольку три заблуждавшихся были все же следами Будды, их невозможно было уничтожить. У них были свои неотъемлемые права. Но настолько глубоко их растлил Мара, что очистить их от этого зла тоже было невозможно.

И вот они в заключении до конца света. Где-то поблизости от грандиозного храма Боробудур на Яве есть меньший, скрытый храм. И в нем трон. Чтобы добраться до этого трона, нужно подняться по семи ступеням. На каждой ступени сияет один из детских отпечатков Будды. Один неотличим от другого – но как же они на самом деле различны! Четыре из них, святые, охраняют трех других, нечестивых. Храм тайный, и путь к нему полон смертельными опасностями. Но тот, кто останется живым и достигнет храма, может подняться к трону.

Но – поднимаясь, он должен поставить ногу на пять из семи сияющих отпечатков!

Послушайте, что произойдет после этого. Если три из пяти отпечатков, на которые он наступил, нечестивые, когда он достигнет трона, все земные желания, все, что может предоставить Король иллюзий, в его распоряжении. Естественно, цена – порабощение, а, возможно, и уничтожение его души. Но если из пяти отпечатков три – святые, тогда он свободен от всех земных желаний, неподвластен судьбе, Носитель Света, Сосуд Мудрости – его душа вечно с Пречистым.

Святой или грешник – вступивший на три нечестивых следа обладает всеми земными иллюзиями!

И грешник или святой – если он наступил на три святых отпечатка, он свободен от всех иллюзий, вечно благословенная душа в нирване!

– Бедняга! – пробормотал Консардайн.

– Такова легенда, – Сатана снова оторвал свой взгляд от меня. – Я никогда не пытался отыскать эти интересные следы. Они мне ни к чему. У меня нет желания превращать грешников в святых. Но легенда подала мне такую интересную мысль, какой я не помню… скажем за много столетий.

Жизнь, Джеймс Киркхем, это долгая игра между двумя безжалостными игроками – рождением и смертью. Все мужчины и все женщины играют в нее, хотя большинство из них плохие игроки. У каждого мужчины и у каждой женщины хотя бы раз возникает желание, за которое они добровольно отдали бы душу – а часто и жизнь. Но жизнь – такая грубая игра, управляемая наудачу, если вообще управляемая, и с такими запутанными, противоречивыми и безвкусными правилами.

Что ж, я усовершенствую эту игру для немногих избранных, буду играть с ними на их величайшие желания, и для собственного развлечения использую в качестве модели эти семь отпечатков ноги Будды.

А теперь, Джеймс Киркхем, слушайте внимательно, потому что дальнейшее касается вас непосредственно. Я соорудил два трона на возвышении, к которым ведут не семь, а двадцать одна ступень. На каждой третьей из них сверкает след – всего таких следов семь.

Один из тронов ниже другого. На нем сижу я. На другом лежат корона и скипетр.

Теперь дальше. Три из этих отпечатков – несчастливые. Четыре – счастливые в высшей степени. Тот, кто играет со мной, поднимается к трону, на котором лежат корона и скипетр. Поднимаясь, он должен поставить ногу на четыре – не пять – из этих семи отпечатков.

Если все четыре отпечатка, на которые он наступит, окажутся счастливыми, любые желания этого человека, пока он живет, исполняются. Я его слуга – и к его услугам вся мощная организация, которую я создал и которая служит мне. Ему принадлежат мои миллиарды, и он может поступать с ними, как хочет. Ему принадлежит все, что он пожелает, – власть, женщины, титулы – все. Тех, кого он ненавидит, я наказываю… или уничтожаю. Ему принадлежат корона и скипетр на троне, который выше моего. В его власти вся земля! Он может – все!

Я взглянул на Консардайна. Тот нервно сгибал и разгибал сильными пальцами серебряный нож, глаза его сверкали.

– А если он наступит на другие?

– А – тут уж моя сторона в игре. Если он наступит на один из моих – он сослужит мне одну службу. Сделает то, о чем я его попрошу. Если наступит на два – будет служить мне год.

Если же наступит на три моих, – я чувствовал, как огонь голубых глаз жжет меня, слышал сдавленный стон Консардайна, – если все три следа мои – тогда он мой, телом и душой. Я могу, если захочу, убить его в любую минуту, и убить так, как захочу. Могу позволить ему жить, если захочу, и столько, сколько захочу, а потом убить, и опять, как я захочу. Мой! Душой и телом! Мой!

Раскатистый голос гремел, становился непереносим. Передо мной действительно был Сатана, с этими сверхъестественными глазами, жгущими меня, как будто за ними пылал огонь ада, имя хозяина которого он принял.

– Следует помнить несколько правил, – голос неожиданно вновь стал спокойным. – Не обязательно наступать сразу на четыре ступени. Можно наступить на одну и остановиться. Или на две. На три. Следующий шаг делать не обязательно.

Если вы наступите на один след и он окажется моим, а вы дальше подниматься не будете, вы выполняете мою службу, я хорошо плачу вам за нее, и вы снова можете совершить подъем.