Я – инквизитор - Мазин Александр Владимирович - Страница 78

– Гордиев узел,– невпопад произнес Потмаков.

– Что?

– Запуталось все. Прости, Андрюша, не могу я быть судией! Боюсь я. Чувствую – нет мне от Господа на такое благословения. Не мое это. Мое – добро делать, людей вразумлять, понимаешь?

И страх мой – не страх, а Страх Божий! Умом понимаю, что нужно его уничтожить, сердцем же – нет, не понимаю. Сердцем я неправильность чувствую. Вот даже и дом этот… Раньше нечистым местом считался и славу дурную имел. А теперь?

– То дом,– возразил Ласковин.– А то – враг. И если вы не знаете, то я сам решу, можно?

– Решай,– согласился отец Егорий.– Бог тебе в помощь, а я помолюсь, чтобы не оставил тебя и укрепил на благое дело!

– Спасибо,– проговорил Андрей, и ему стало легче. Теперь все зависело от его решения. А решать Ласковин умел. Или полагал, что умеет.

Вечером этого же дня, когда стемнело, Ласковин поехал на набережную Мойки, к дому, где жил Пашеров.

И, прихватив с собой бинокль, с крыши дома, расположенного на другом берегу речки, почти четыре часа наблюдал за времяпрепровождением господина депутата.

Утром следующего дня он получил у Смушко причитающиеся ему деньги, но жертвовать их на нужды общины не стал. Эти деньги ему были нужны для дела.

Андрей позвонил Митяю.

– Не слышал,– спросил он,– машину никто не продает недорого? И срочно!

– Нет,– сказал Николай. И тут же предложил: – Хочешь, возьми мою. Она, правда, не очень, но отдам штуки за полторы. Тебе. Не дорого же? Оформим хоть завтра, а деньги отдашь, когда будут!

– У меня есть,– сказал Ласковин.– Спасибо. А что у нее не очень? Бегала же прекрасно.

– Бегает и сейчас хорошо. Днище подгнило. Надо было осенью подсуетиться, а я прохлопал.

– Мне – лишь бы бегала,– заверил Андрей.– А сам-то как?

– В смысле жизни – хорошо. В смысле колес – присмотрел себе новую «девяточку».

– А почему не «форд»? Ты же «форд» хотел?

– То, что хотел, еще не потянуть. Потерплю годик-два. Ну так мы договорились? Может, тебе пока доверенность напишу?

– Давай прямо сегодня,– сказал Андрей.—

И деньги тебе сразу отдам, а то мало ли что.

– Типун тебе на язык! Жду тебя через час за Казанью.

Вечером этого же дня Ласковин припарковал свое приобретение в Кирпичном переулке и провел еще шесть часов, наблюдая за Пашеровым. В два часа ночи Андрей уже знал все, что ему требовалось. Оставалось выспаться, подготовить необходимое… а там – как повезет! Если повезет.

Глава двадцать третья

Три окна квартиры Пашерова выходили на набережную. Остальные – во двор. Стекла последних были украшены витражом. Двойной эффект: во-первых, избавляет от вида облупившейся стены напротив, во-вторых, исключает возможность наблюдения извне. Почему то же не было проделано с окнами, выходящими на набережную, было неясно. Возможно, хозяин полагал, что с противоположной стороны Мойки следить за ним невозможно. Или пренебрег осторожностью ради вида из окна, который, как известно, при продаже квартиры оценивается отдельно. Ласковину это было кстати. Равно как и то, что расположение спальни господина депутата давало хозяину возможность по утрам любоваться старинной архитектурой, Ласковину с помощью сильного бинокля – без помех изучать интерьер пашеровских апартаментов. За время, которое Андрей провел на крыше дома с другой стороны речки, а господин депутат – в намного более комфортных условиях, Ласковин убедился, что Анатолий Иванович отнюдь не избегает мужских развлечений. Андрей созерцал настоящий спектакль, который две отменные красотки играли специально для господина депутата. До тех пор, пока последний не вдохновлялся достаточно, чтобы принять в нем непосредственное участие. И способностям (а равно – возможностям) господина Пашерова в празднике плоти можно было позавидовать. Сам Ласковин с удовольствием сменил бы свой пост на железной крыше на титанических размеров кровать и пару блестяще подготовленных «артисток». Но – увы. И по многим причинам.

«Если это именно то, что подразумевается господином депутатом под словами „возрождение нации“, то с его программой стоит ознакомиться подробней!» – подумал Андрей и усмехнулся.

Приятно и то, что Пашеров оказался на редкость пунктуален. Не позднее половины первого дамы удалялись (вместе с хозяином). А еще через тридцать – сорок минут Анатолий Иванович возвращался один. Возможно, за это время он успевал напиться их крови («актрисы» менялись ежевечерне), но, скорее всего, просто принимал ванну. Примерно в четверть второго господин депутат укладывался спать. Так можно было предположить, потому что света ночника было недостаточно для наблюдения.

Под вопросом оставалось: сколько еще человек ночевало в квартире, кроме хозяина? Впрочем, учитывая скромное телосложение Пашерова и то, что спал он один, можно было рискнуть. Конечно, идеальным вариантом для киллера был бы точный выстрел из хорошей винтовки: расстояние не так уж велико. Но Ласковин не был киллером. И не умел стрелять из винтовки с необходимой точностью. И еще желал побеседовать с господином Пашеровым раньше, чем отправит его в преисподнюю. Чтобы убедиться. И убедить себя.

«Трассу» Андрей наметил еще днем. Квартира Пашерова занимала часть четвертого этажа пятиэтажного дома. На крыше, прямо над окном спальни, очень кстати возвышалась телевизионная антенна. Двумя этажами ниже – балкон с каменной оградкой.

В общей сложности до земли – больше восьми метров. Если спуститься до балкончика – примерно три с половиной. Высоковато, но приемлемо. Андрей прыгал и с пяти. Правда, на землю, а не на асфальт. Итак, Ласковин спустится с крыши по веревке, свернет шею господину депутату, по веревке же доберется до балкончика, спрыгнет и очень быстро побежит к своей машине, номера которой (на всякий случай) залеплены грязью. Было бы неплохо, если б в машине его уже ждал напарник, готовый рвануть с места. Но можно управиться и одному. Не впервой.

Собственный план Ласковину нравился. Настораживало одно – окна на набережную. Человек, который выходит из подъезда не иначе как под прикрытием торсов трех телохранителей и даже на «великосветский прием» является в обществе «волкодавов», вдруг настолько «небрежен» у себя дома? Ведь то, что Ласковин не умеет стрелять из снайперской винтовки, еще не значит, что умельцев придется долго искать.

Наблюдать в бинокль за тискающими и облизывающими друг друга девушками, учитывая наложенную отцом Егорием епитимью, для Ласковина было немалым соблазном. Поэтому он наблюдал за Пашеровым. Господин депутат в чем мать родила развалился на подушках. Лицо его было задумчивым. Словно у критика, подсчитывающего количество строчек в рецензии.

Ласковин отложил бинокль и, встав, начал разминать мышцы. Он с удовольствием пробежался бы вверх-вниз по скату, но грохот кровельного железа переполошит всю округу.

Когда Андрей возобновил наблюдение, толстенького тела господина депутата почти не было видно в переплетении великолепных ног и не менее великолепных спин. Ласковин поспешно опустил бинокль и взглянул на часы. Без пятнадцати двенадцать. Есть время, чтобы поужинать.

Через десять минут Андрей уложил термос и обертки от чизбургеров в полиэтиленовый пакет и, стараясь ступать как можно мягче, направился к пожарной лестнице.

На крышу пашеровского дома Ласковин перебирался с соседнего здания, так что без шума не обошлось: понадобилось прыгнуть через четырехметровую щель с двухметровой высоты. И отчаянно цепляться за скользкие стыки, чтобы не загреметь вниз, в провал между домами.

Крыша над искомым окном была еще круче. Выручила антенна. Ласковин пропустил вокруг мачты трос, свободно, так чтобы можно было снять снизу, потянув за один из концов.

Подобравшись к краю, он глянул вниз. Каменный балкончик оказался прямо под ним. Совсем крохотный. В окнах пятого этажа горел свет. Плохо. Андрей как-то не подумал о том, что может быть замечен обитателями верхней квартиры. Ну, Бог даст – обойдется. Ноль сорок шесть. Рано. Пользуясь тросом, Ласковин взобрался на «гребень» и улегся с противоположной стороны, где не было ветра. Выждал еще сорок минут.