Спящий дракон - Мазин Александр Владимирович - Страница 15

– Пошли бегуна к Шинону, светлейший,– посоветовал Нил.– Только сначала успокой свое сердце.

– Хочешь, я сыграю тебе? – предложила Этайа.– Чуть позже.

– Хочу.– Голос светлорожденного сразу потеплел.

За занавесом послышались шаги, и женщина поспешно закрыла лицо.

– Господин? – Сильный низкий голос принадлежал явно не гостиничному служке.

Занавес разошелся, и в нишу шагнул молодой офицер – тот, с кем они вчера завтракали у Начальника Гавани.

– Приветствие! – произнес он, коснувшись шлема.

– Привет тебе, Конон! – добродушно отозвался Нил.

Эрд и светлорожденная промолчали.

– Здоровы ли твой скот, дети, жена? – осведомился великан.

Он шутил.

Если ритуальная формула пастухов Хуриды и была известна Конону, конгай этого не показал.

– Благодарю, достойный. Я не женат.– И – Эрду: – Носитель Бронзового Дракона Шинон прислал меня к тебе, светлейший. Не соблаговолишь ли посетить его?

Нил ухмыльнулся.

– В час послеполуденной трапезы? – недовольно спросил Эрд.

Он не любил, когда другие опережали его планы.

– Так скоро, как тебе будет угодно.

– Благодарю. Принимаю. Можешь идти.

Лицо офицера окаменело. Это было неуважение.

«Хорошо еще хоть монету не бросил!» – подумал Нил.

– Не хочет ли достойный Конон позавтракать с нами? – вежливо спросила Этайа.

Черты мечника смягчились.

– Благодарю, светлейшая, нет.

– Вина? – пророкотал Нил.

– Благодарю. Я дал обет не пить кровь винограда до праздника Плодов.– Он поклонился и вышел.

Нил догнал его в дверях, положил руку на закованное в броню плечо.

– Не бери в голову, командир! – сказал он дружелюбно.

Удивленный подобным обращением не менее, чем словами, офицер зыркнул снизу вверх на безбровое лицо гиганта.

– Мой господин опечален,– сказал Нил.– Этой ночью пропал наш друг, маленький воин Биорен!

Взгляд конгая стал острее его кинжала.

– Пропал?

– Его не было утром в апартаментах. И никакого сообщения. Мы обеспокоены. Очень обеспокоены, командир!

– Мой начальник также обеспокоен! – произнес конгай.

– Чем же?

– Богам известно. Благодарю тебя, достойный! – офицер резко поклонился. Гостиничный слуга подвел к нему парда, Конон вскочил в седло и пустил своего зверя рысью в сторону Гавани.

Комнаты Этайи внешне ничем, кроме размеров, не отличались от апартаментов Эрда. Но каждый раз, когда он входил сюда, то неизменно ощущал нечто, присущее только ей, Этайе. Шелковые ленты на деревянных панелях, запах цветов, ставший уже и не запахом, а тем особенным ароматом, которым отличны составленные настоящим мастером духи. Воздух, пятна света на ткани, все отдельные цвета, запахи, звуки вдруг приобретали гармонию, гармонию ее самой, Этайи. И всякий, в ком живо было ощущение прекрасного, мгновенно и безошибочно понимал: вот Единственное! Эрд знал: даже после того как светлорожденная покинет эту гостиницу, стены комнат будут помнить, будут хранить ее след.

Тонкие пальцы Этайи с жемчужными лепестками ногтей, нежные, почти светящиеся, поплыли над серебряными струнами. Тихие, осторожные, бережней первых ласк влюбленных, звуки плавали в теплом мире, смешивались, отдельные еще, но уже знающие о своем единстве.

Собственная сила гнала их, толкала, подхватывала…

Когда Эрд вновь ощутил себя, последние радужные шарики флажолетов таяли на поверхности тишины. Смутное недовольство, изнурявшее его, ушло и не оставило после себя опустошения – только бледную память, холодноватую и зыбкую, как лунный свет.

Когда желание перестает быть прихотью, оно становится Целью. Этайа, положив на колени чернолаковую ситру[9] , смотрела на светлорожденного искрящимися глазами, и Эрд понимал ее молчание лучше, чем собственные мысли.

Пламя полуденного солнца разбивалось о глянцевые листья деревьев. Два парда, низко опустив головы, отчего шерсть на их загривках вздыбилась пыльной щеткой, неторопливо бежали по шероховатым шестиугольным плитам. Всадники мерно покачивались в высоких седлах под монотонный скрип седельных пружин. Зной опустошил улицы Фаранга. Рубашка Эрда намокла от пота. Он с завистью поглядывал на Нила, на котором не было ничего, кроме набедренной повязки и сапог для верховой езды. Ни одной капли пота не выступило на коже гиганта, все такой же бледной, несмотря на свирепость прямых солнечных лучей. Причудлива воля богов: удивительней магхара спутник светлорожденного Эрда. И страшнее магхара – если стоять против него с обнаженным мечом.

Всадники въехали в ворота, и прохлада парка укрыла их.

Три молодых длинноногих пса выскочили на аллею и, вихляя костлявыми задами, запрыгали впереди. Парды недовольно зарычали.

На этот раз Шинон не встретил гостей лично, а прислал домоправителя, долговязого тонколицего конгая с морщинами на лбу и разводами смытого потом грима на осунувшемся лице.

«Должно быть, в это утро ты побегал немало!» – подумал светлорожденный.

Учтиво поклонившись, конгай проводил их на террасу второго этажа. Обменявшись приветствиями с хозяином, гости расположились в высоких креслах, обитых черным холодным шелком. Две молоденькие девушки-прислужницы подали гостям фрукты: виноград, маленькие сладкие бананы, красно-зеленые манго, гладкие, почти фиолетовые, конгские персики.

– Рад вновь встретиться с тобой, светлорожденный Эрд! – жизнерадостно произнес хозяин.

– Как и я, достойный Шинон!

– Слышал, ты потерял слугу?

– Друга.

– Пусть так! – согласился Начальник Гавани.

Он взял круглую чашу с двуцветным лаковым рисунком, налил в нее сваренного с корицей холодного кофе, добавил подслащенного лимонного сока, сделал глоток.

– Я могу помочь тебе.

– Был бы признателен,– спокойно ответил светлорожденный.

– Он – в храме Быкоглавого! – без всякой интонации произнес Шинон. И откинулся на спинку кресла, наслаждаясь произведенным эффектом.

– Да? – вежливо удивился светлорожденный.– И что же он делает там?

– Полагаю, подметает полы. Или задает корм быкам.

– Не думаю, что это так,– столь же вежливо возразил Эрд.– Это работа мелкого служки, а не воина.