Абсолютное зло - Мазин Александр Владимирович - Страница 44

Оксанка, оставив ему клок сарафана, бросилась в комнату.

– Стой! – взревел Слава.– Стой! Куда?

«Не уйдет! – шепнул дьявол.– Она твоя! Я отдал ее тебе!»

Слава влетел в комнату, увидел девочку, увидел, как мелькнули ее загорелые ноги, когда она вскочила на подоконник.

– Ах ты дрянь! – заорал он, услышал хруст росших под окном жасминных кустов, ринулся вперед, одним махом перелетел через окно и приземлился на траву.

Оксанка с визгом мчалась прочь – только пятки мелькали. Ничего не видя, кроме этих пяток и яркого пятна сарафана, Слава огромными прыжками несся за ней. Даже со сломанной ключицей он бегал намного быстрее…

– Стой! – закричал кто-то. Слава не услышал. Он уже почти догнал ее, споткнулся, потеряв несколько метров, наддал…

– Стой, сказано! – Кто-то схватил его за гипсовую повязку.

Слава, не глядя, пырнул ножом, почувствовал, как нож воткнулся во что-то упругое… В голове вспыхнуло, и мир угас.

– Ну ни хрена себе! – Омоновец яростно пнул бесчувственное тело.– Отморозок хренов!

Его напарник подобрал согнувшийся от удара нож.

– Говно сталюга,– сказал он со знанием дела.

– Говно-то говно, а без броника пропорол бы за милую душу! – резонно отметил первый.

Слава ничком лежал на земле. Из рассеченной головы сочилась кровь. Перепуганная десятилетняя девочка в разорванном платье дрожала и всхлипывала в объятьях незнакомой пожилой женщины. Вокруг постепенно собиралась толпа.

– Маньяк,– уверенно сказал кто-то.

– Давай, вызывай наряд,– сказал первый омоновец, недовольно оглядевшись. Не будь вокруг народа, он бы вломил этому психу так, что мало не показалось бы. Едва на пику не посадил, козел! Ладно, еще успеется.

– Эй, погодите! – пропыхтела, выбираясь вперед, старуха с накрашенными губами.– Товарищ милиционер! Я его знаю! Я Караскина Глафира Захаровна. Мне ваш офицер еще задание дал – за ним следить! Он на наркомафию работает!

– Кто? Офицер? – равнодушно спросил омоновец. После трех лет службы он уже ничему не удивлялся.

– Почему офицер? – удивилась старуха.– Этот! Плятковский! А офицер мне номер оставил. Звонить.– Старуха показала клочок бумаги.

Второй омоновец поглядел.

– А, наш номер! – проговорил он.– Точно наш. А этот – вроде прокурорский… Слышь, Клим, а мы с тобой, выходит, жирную птичку словили. Может, позвонить?

– Ловят триппер,– буркнул Клим.– Я этой птичке крылышки-то пообломаю,– пообещал он вполголоса.– Дай только в машину закинуть…

Логутенков узнал о задержании Плятковского только через шесть часов. А сам Плятковский, доставленный в отделение в бессознательном состоянии после оказания ему первой помощи в дежурной больнице, четыре часа провалялся на полу в «обезьяннике», ожидая, пока за ним приедут из следственного изолятора. Однако прибывшая за Плятковским машина отвезла его не в изолятор, а в специальную «нервную» клинику на Васильевском острове. На психиатрическое освидетельствование. Озадаченный Логутенков узнал, кто выписал направление на психиатрическую экспертизу, позвонил коллеге домой и поинтересовался: какого дьявола тот лезет в чужое дело?

– Твое, что ли? – удивился коллега.– А я откуда знал? Между прочим, меня твой друг попросил, Величко.

Величко, заместитель районного прокурора, действительно был другом Логутенкова. Но связаться с ним Логутенкову не удалось. Величко уехал на выходные из города, причем отключил мобильный телефон. Была у него такая привычка.

Логутенков не успокоился и позвонил в клинику, где ему сообщили, что побеседовать с больным Плятковским следователю нельзя, так как последний в очень тяжелом состоянии.

– Мальчик сильно избит! – довольно агрессивно заявил дежурный врач.– Ваша работа?

Логутенков бросил трубку.

В происходящем без труда прослеживалось вмешательство чьей-то волосатой лапы. И как назло – вечер пятницы. Озадачить Онищенко? Черт! Онищенко же отстранен от работы! Подумав, Логутенков сделал единственное, что мог сделать: позвонил «убойщику» Филькину. И с удивлением узнал, что старший лейтенант находится в реанимационном отделении госпиталя ГУВД на Северном проспекте, и состояние больного оценивается как крайне тяжелое.

Глава двадцатая

Кассета кончилась, и сразу же, неожиданно, вспыхнул свет. Юра вздрогнул.

– Понравилось кино?

Это был не хозяин квартиры, другой. Круглолицый толстяк с короткой стрижкой. Черная рубаха, светлая цепь на жирной груди, широкая добродушная улыбка.

Юра молчал.

Толстяк потрепал по холке ротвейлера, уселся в кресло, развернулся к Юре.

– Так понравилось кино?

– Нет! – отрезал Матвеев.

– Наверное, ты думаешь, что так делать нельзя, да? – участливо спросил толстяк.

– Да, нельзя! – с вызовом произнес Юра.

Ротвейлер зарычал, толстяк шлепнул его по морде.

– Можно, Юра. Можно все, что ты можешь. А если не можешь, то нельзя. А теперь скажи: можешь ли ты бороться с Николаем?

– Он – псих!

Толстяк засмеялся.

– А я? – поинтересовался он.– А этот господин? – кивок на возникшего в дверях хозяина.

Юра молчал.

– Меня зовут Дефер,– сообщил толстяк.– Знаешь английский?

– Достаточно.

– А ты назвал себя – Титан, верно? И нам это понравилось. Титан – это сила. Я – титан. Действующий титан. Квинтэссенция силы. А что есть квинтэссенция силы? Знаешь, что такое квинтэссенция?

– Знаю.

– Так что такое квинтэссенция силы?

– Власть?

«О чем мы говорим?» – подумал Юра.

– Смерть.– Дефер сжал кулак.– Только смерть, друг мой, властна надо всем. Значит, что есть самое ценное?

– Смерть?

– Жизнь! Только жизнь, друг мой. Поэтому мы, мастера, берем себе самое ценное. Но, как ты понимаешь, жизни бывают разные. Моя. Твоя… И ее!

Толстяк вынул из кармана конверт и вытряхнул на колени Юры сложенную пополам фотографию. Вскрытый труп девушки.

Юра похолодел.

Лица не было видно и он подумал: Даша!

– Разогни,– посоветовал Дефер.

Даша была на второй половине. На таком же столе. Невредимая.

У Юры задрожал подбородок.

– Смерть,– сказал толстяк,– бывает разная. Ты понимаешь меня, мальчик?

Юра кивнул.

– Мы – хозяева смерти. Наш Господин дал нам власть над ней. Поэтому мы делаем, что пожелаем. И никто не может нам помешать. Потому что помешать нам – это значит помешать нашему Господину. А кто ему может помешать? – Он сделал паузу.– Ты думаешь – Бог?

Юра ничего не думал в этот момент. Совсем ничего.

– Думаешь – Бог,– уверенно произнес Дефер.– Но ты видел фильм. Николай – мелкая рыбешка. Таких, как он,– сотни. Но он – наш. И ему тоже дарована власть от Господина. Поэтому он делает то, что ему нравится. И Бог не может ему помешать. Бог! А ты, дурачок, думаешь, что ему помешает милиция! – Дефер рассмеялся, и хозяин квартиры тоже присоединился к нему.– Милиция! – толстяк хлопнул в ладоши.– Милиция у нас в кармане. И милиция, и ФСБ, и все они! – Широким взмахом Дефер указал на стену с фотографиями.– Конечно, не лейтенанты и майоры, а генерал-майоры и генерал-лейтенанты. Ты можешь написать хоть сотню заявлений. И сотня майоров и лейтенантов может устроить на нас охоту. Но… – Дефер многозначительно поднял палец.– Сверху скажут «Фу!» – он погладил ротвейлера,– и свора отправляется обратно в псарню! Если бы ты, мальчик, не поторопился махать кулаками, то когда-нибудь ты пришел бы к нам. Все сильные когда-нибудь приходят к нам. Но ты оказался слабым. И упустил свой шанс! – Дефер развел руками.– И теперь ты уже никогда не будешь сильным! Мне жаль тебя. И мне жаль твою девушку! А теперь иди. Мне больше нечего тебе сказать.

– Вы ее отпустите? – спросил Юра с надеждой.

– Наверное,– весело произнес Дефер.– Ты можешь на это надеяться. Можешь надеяться, что мы тебя не тронем. Надеяться, что мы не тронем ее. Может быть. Если вы больше никогда не попадетесь нам на глаза. Если вы забудете о нас, то мы, может быть, тоже забудем о вас. Навсегда.– Толстяк рассмеялся.– Или только на время. Иди, мальчик. Ты мне больше не интересен. Я оставляю тебе надежду. И жизнь. На время, конечно. Или навсегда! – Он снова засмеялся.– А фото возьми. На память!