Гвен Винн. Роман реки Уай - Рид Томас Майн - Страница 37

На сатанинский юмор священника браконьер отвечает слабой улыбкой6

– Понял, отец Роже, все понял.

– Прекрасно. А теперь, mon bracconier, мне пора идти. Но перед уходом еще немного воспользуюсь вашим гостеприимством. Еще одна капля, чтобы защититься от холодного ветра.

С этими словами он наливает себе еще бренди – кстати, это лучший коньяк из «Уэльской арфы», выпивает, говорит «bon soir!» и выходит.

Проводив его до двери, браконьер стоит на пороге и смотрит ему вслед. Он думает о разговоре, и мысли его отнюдь не приятные. Никогда не радовался он так уходу гостя. Правда, дела обстоят не так плохо, как он опасался и мог ожидать. Однако все равно они плохи. Он в западне, в прочной сети, которую в любой момент могут затянуть; и трудно решить, кто лучше: полицейский или священник. Для собственных целей священник позволяет ему жить, но это все равно что жить, продав душу дьяволу!

Рассуждая так, он слышит звук, который делает его мысли еще более мрачными. По поляне разносится умоляющий голос – дикий стонущий крик, словно в крайнем отчаянии. Кораклу почти кажется, что это крик тонущей женщины. Но слух его слишком привык к лесным звукам, чтобы он мог обмануться. То, что он слышит, лишь слегка изменено ветром.

– Ба! – восклицает он, узнав крик малой ушастой совы, – Это всего лишь проклятая птица! Каким дураком страх делает человека!

И с этим пошлым замечанием он возвращается в дом, закрывает изнутри дверь и ложиться в постель – не спать, но долго лежать без сна, испытывая все тот же страх.

Глава двадцать восьмая

Игра в обиду

Солнце зашло в день рождения Гвен Винн, ее двадцать первый день рождения, но в поместье продолжается грандиозный праздник – бал!

Вечер темный, но тьма не мешает развлечениям; напротив, она усиливает их великолепие, подчеркивая иллюминацию. Вдоль всех прогулочных дорожек развешаны разноцветные лампы, они висят на деревьях, окна первого этажа дома открыты, и в них заходят и выходят, как в двери. Гостиная в этот вечер отведена для танцев; ее ковер убран, пол натерт воском и стал скользким, как каток, – отвратительный обычай! Хотя комната большая, она вмещает не больше половины желающих потанцевать; и, чтобы исправить этот недостаток, кадриль можно танцевать и снаружи, на газоне; струнный и духовой оркестр из соседнего городка играет так громко, что слышно всем.

К тому же не все заняты этим великолепным развлечением. Роскошно накрытый в столовой стол, с превосходным выбором вин, привлекает немало гостей; Другие предпочитают прогуливаться по дорожкам, даже за пределами света ламп; некторые не считают, что здесь темно: напротив, для них чем темней, тем лучше.

Присутствует по крайней мере половина элиты графства, и мисс Линтон, которая все еще хозяйка, в превосходном настроении осуществляет верховное правление. Поскольку это последнее развлечение в Ллангоррене, на котором она официально является старшей, можно было бы подумать, что она воспримет его по-другому. Но она остается жить в Ллангоррен Корте, привилегии ее нисколько не уменьшаются, и она может не опасаться будущего. Напротив, эту ночь она живет, как жила в молодости; ей кажется, что она вернулась в Челтхем, в дни своей славы и танцеут с «первыми джентльменами Европы». Если ее звезда заходит, то заходит она во славе, как знаменитая песня умирающего лебедя.

Странно, что на таком празднике, со всеми связанными с ним обстоятельствами, старая дева, до этого бывшая хозяйкой поместья, счастливей, чем молодая, будущая хозяйка! Но так оно и есть. Несмотря на красоту и богатство – теперь оно не в будущем, а на самом деле принадлежит ей, – несмотря на окружающие ее веселье и великолепие, на дружеские приветствия и теплые поздравления со всех сторон, Гвен Винн совсем не весела. Напротив, она почти несчастна!

И по самой нелепой причине, хотя она так не считает; и не подозревает, что сама виновата. Они с капитаном Райкрофтом играют в игру, которая распространена в любовных историях и встречается часто, – это игра в обиду. И играют со всем мастерством и искренностью, какими обладают. Но мастерства у них немного, потому что ревность – плохое оружие. Хотя считается острым, оно часто тупое и слепое, как сама любовь; и не будь они оба под ее влиянием, тут же поняли бы всю нелепость своего поведения. Влюбленные друг в друга до безумия, они сегодня вечером ведут себя так, как будто стали злейшими врагами или – в лучшем случае – разошедшимися друзьями.

Начала эту игру Гвен; но невинно, и даже с похвальными намерениями; будь ему известны эти намерения, ничего бы не встало между ними. Но когда, побуждаемая сочувствием к Джорджу Шенстону, она несколько раз подряд за вечер танцевала с ним, а в перерывах продолжала с ним разговаривать – слишком фамильярно, как заключил капитан Райкрофт, – и все это с обручальным кольцом на пальце, которое он сам на него одел, – неудивительно, что жених начал ревновать; и соответственно начал вести себя так, чтобы и она возревновала. Стратегия, старая, как горы, как сама любовь.

И в своих попытках он, к несчастью, слишком преуспел: нашел готовое средство под рукой, человека, охотно пошедшего ему навстречу. А именно мисс Пауэлл, ту самую, что в прошлое воскресенье плавала в лодке Джека Уингейта, девушку, настолько привлекательную, что в тот вечер она могла соперничать с Гвен Винн.

Хотя гусарского офицера только что ей представили, его имя ей знакомо, известен и рассказ о его героизме. Его внешность говорит сама за себя и производит такое впечатление на леди, что она тут же вписывает его имя в свою карточку для танцев, причем не раз, а несколько раз подряд.

И вот чувство ревности и в нем, и в Гвен, вначале легкое, разгорается ярким пламенем – зеленоглазое чудовище все растет в продолжение вечера.

С обеих сторон оно достигает максимума, когда мисс Винн после вальса, опираясь на руку Джорджа Шенстона, выходит в сад и останавливает, разговаривая, в тенистом месте.

Капитан Райкрофт стоит недалеко, ему все видно, однако слов разговора он не может услышать. Если бы он был ближе, услышанное мгновенно прекратило боль в его сердце и нарочитое ухаживание за мисс Пауэлл – положило бы конец и ее ожиданиям, если таковые у нее возникли.

Покончил этот разговор с надеждами Джорджа Шенстона; они долго пребывали в неопределенном состоянии, но этим вечером неожиданно оживились. Обманутый тем, что Гвен вначале согласилась так часто с ним танцевать, потом тем, как она использовала его для контраста, он снова начинает мечтать и не подозревает, что является только орудием в чужих руках. Напротив, набравшись от этого обмана храбрости, подбодренный, как никогда раньше, он делает то, на что никогда не решался, – предлагает Гвен Винн выйти за него замуж. Делает без предисловий, сразу, как берет препятствие на охоте.

– Гвен! Вы знаете, как я вас люблю, я готов отдать за вас жизнь! Станете ли вы… – Только сейчас он колеблется, как лошадь перед прыжком.

– Кем стану? – спрашивает она. Она думает о чем-то другом и потому спрашивает машинально, а не помогая ему.

– Моей женой?

Она вздрагивает, услышав его слова; она тронута его мужеством и искренностью, но понимает, что должна причинить ему боль.

А как это сделать, чтобы ему было легче? Может, самый прямой ответ – самый лучший. Думая так, она отвечает:

– Джордж, это невозможно. Смотрите!

Она протягивает руку, сверкающую драгоценностями.

– На что смотреть? – спрашивает он, не понимая.

– На это кольцо. – Она указывает на несколько бриллиантов на безымянном пальце, добавляя при этом: – Я обручена.

– О Боже! – восклицает он почти со стоном. –Это правда?

– Да.

На какое-то время наступает молчание; ее ответ не рассердил его, а глубоко опечалил.

С отчаянным усилием он берет себя в руки и наконец отвечает:

– Дорогая Гвен! Если я по-прежнему могу называть вас так… вы всегда будете для меня такой… я буду теперь вечно жить во тьме, в ожидании смерти – да, стремясь к ней!