Звёздная тень - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 24

— Маленький шаг одного человека… на фиг не нужный всему человечеству.

Слова тонули в тишине. Потрясающая тишина — нет ни ветра, ни голосов, ни привычного «индустриального» шума. Только наше дыхание.

— Странные оптические характеристики, — заметил счётчик, медленно выбираясь из кабины. — Атмосфера практически не искажает спектр…

— И это всё, что ты можешь сказать? — спросил я. Из всех нас только счётчик не испытывал никакого трепета или восхищения перед небом Ядра. — Никаких чувств не пробуждается?

— Я, конечно, могу произнести ряд фраз, означающих сильные эмоции, — насмешливо ответил счётчик. — Но не стоит, Пётр, подходить ко мне… совсем уж по-человечески.

Кивнув, я проглотил обидное замечание. Видимо, счётчик это понял:

— Пётр, полагаю, очень многие расы Конклава испытали бы эмоции, близкие к человеческим. Для меня, однако, существует причина, мешающая оценить эту картину.

Он помолчал.

— На нашей планете, Пётр, вообще не видно звёзд. Все чувства, какие я мог бы ощутить, были испытаны мной давным-давно, когда я впервые оказался в космосе.

Счётчик легко спрыгнул вслед за Даниловым. Маша посмотрела на меня, пожала плечами и осторожно полезла следом.

— Подожди! — окликнул я её. Открыл контейнер между креслами, достал банки с питанием. — Лови!

Две банки я кинул Маше, две — Данилову. Две оставил себе. Счётчик, не дожидаясь вопроса, отказался:

— Мои скромные потребности тебе известны…

— Это комбинированный рацион, — пояснил я. — Удовлетворяет потребности в еде и питье. На всякий случай.

— Корабль так и будет стоять? — пряча банки в карманы, спросил Данилов.

Я отдал мысленный приказ и выбрался следом. Кабина сомкнулась. Кораблик, классическая летающая тарелка, смотрелся здесь вполне уместно. Куда более, чем трое людей без скафандров.

— Он будет ждать, — сказал я. — Что-что, а ждать они умеют…

— А потом придёт кто-то в твоём облике, сядет в кресло и отправится с экскурсией на Землю, — поддержал меня Данилов.

— Не знаю, насколько это вероятно, — ответил я. — Но, наверное, справедливо. Если уж я влезал в чужое тело…

Ты хочешь вернуть свой изначальный облик?

Куалькуа задал вопрос сухо и без любопытства.

Да!

Я начинаю.

— Ребята, отвернитесь… — успел попросить я. И лицо пронзила боль.

Хорошо, что они послушно отвернулись. Не потому, что это выглядело слишком уж отвратительно. Меня скрутило от боли, я не мог сдержать стона, из глаз катились слёзы. Всё тело горело. В этот раз куалькуа то ли был небрежен более обычного, то ли торопился — я чувствовал себя так, будто с меня сдирают кожу.

Когда наконец трансформация закончилась, я стоял на коленях, лицо было в слезах, губа оказалась прокушенной до крови. Единственное, за что я и впрямь испытывал благодарность, — куалькуа всё же убрал рану на шее.

— Пётр… — Маша коснулась меня. — Как ты?

— Как? — Я неуклюже поднялся. — Я — снова я. Вот и всё.

Меня чуть пошатывало, но боль уже исчезла, её сменило блаженное расслабление.

— Таким ты мне больше нравишься, — вдруг сказал рептилоид голосом деда. — И… я тебе завидую, мальчик мой.

Я кивнул. Я понимал деда. Ему никакая боль не поможет вернуть прежнее тело. Через мгновение вместо него уже заговорил рептилоид:

— Всё же не стоило делать это так сразу. На виду у корабля.

— Он заметит преображение на любом расстоянии, — огрызнулся я. — Успокойся. Его это просто не волнует.

Почему-то мне не хотелось смотреть в глаза спутникам. Я отёр лицо, огляделся.

Вне корабля планета Тени оказалась куда менее сказочной. И, признаться, неуютной. Воздух всё же был прохладен для нас. Почва, издалека так красиво расцвеченная звёздной иллюминацией, — простой каменистой землёй. А к пылающему миллионом звёзд небу мы уже немного пригляделись.

— Какая-то дурацкая ассоциация появляется, — поморщившись, сказал Данилов. Он вёл себя так, словно ничего не произошло. Что ж, спасибо. — А? Петя? Есть у тебя такое ощущение, что всё это… — он взмахнул рукой, — что-то очень знакомое? Вот только в новой обёртке. В пышной.

В принципе я был с ним согласен. Какая-то ассоциация и у меня вертелась. Неуловимая. Призрачный, карнавальный свет… безжизненная даль… стерильное безмолвие.

— Карел, можешь что-нибудь предположить?

— Догадки — не самая сильная моя сторона.

— Тогда я хочу поговорить с дедом. Домыслы — как раз по его части.

Через неуловимый миг счётчик передал контроль своему квартиранту.

— Спасибо, Петя, — первым делом сказал дед. — Ящерка не так холодна, как хочет казаться… нипочём не уступает место.

Рептилоид энергично покрутил головой. Дед наслаждался возможностью самостоятельного обзора.

— Вот и сбылась моя мечта — своими ногами ступить на чужую планету. Наполовину сбылась, — с мрачной иронией изрёк дед. — Что ты хочешь спросить, Пит?

— У тебя не появилось никаких ассоциаций?

Дед помолчал.

— Ничего особенного, Петя. Так… из разряда красивостей. Чистилище.

— Что?

Если сейчас дед ещё способен был смущаться, то это произошло.

— Я же говорю — абсолютная лирика! Чем-то подобным я представлял себе тот свет. Ни рай, ни ад, а именно чистилище. Как там у Данте… э… «я поднял взгляд очей»… э…

— «Казалось, твердь ликует их огнями; о северная сирая страна, где их сверканье не горит над нами!» — невольно подхватил я.

Маша громко фыркнула. И неожиданно попросила:

— Андрей Валентинович, не давите нас поэзией! Боюсь, тут всё будет куда реальнее и неприятнее, чем загробный мир.

Я уставился на деда. Первый раз после воплощения в теле рептилоида Маша заговорила с ним. Неужели всё же согласилась, что он остался человеком и в теле счётчика?

Но вряд ли дед способен простить ей предательство…

— Хорошо, Маша, — добродушно ответил дед. — Не буду давить. Я прекрасно помню, что твоим любимым поэтом был Пушкин, любимым писателем — Толстой, а любимой музыкой — «Лунная соната».

Кажется, она покраснела. Вот уж не пойму почему. Вроде бы ничего обидного дед не сказал.

С минуту ещё мы топтались вокруг корабля, будто ожидая. Чего угодно — торжественной делегации с цветами, толпы мыслящих грибов или танкового корпуса. Но мир Тени игнорировал нас столь хладнокровно, словно и впрямь состоял лишь из голой равнины.

— Ну что, пойдём? — Данилов вопросительно посмотрел на меня. — Кажется, туда…

— Счётчик помнит точное направление, — сказал дед. — Он просит меня уйти на второй план… так что — до свидания.

Рептилоид выдержал короткую паузу и продолжил:

— Я готов служить проводником. Будем двигаться?

Я кивнул.

— Эти идиоты Геометры, — буркнула Маша, — могли предусмотреть в корабле какой-нибудь НЗ. Компас, оружие, палатка… хотя бы на случай аварийной посадки.

— У них не бывает аварийных посадок, — бросил Данилов. — Хорошо ещё, что они не разучились питаться в процессе эволюции.

Вспомнив приторно-солоноватый вкус пищи Геометров, я покачал головой:

— Когда попробуешь содержимое консервов, у тебя появится шанс изменить мнение.

Идти было легко. Поверхность казалась выглаженной, утрамбованной. Словно и впрямь, как в версии деда, тут проводили какие-то испытания. Почему-то вспоминались степи вокруг Байконура — однажды после посадки мы устроили ночной пикник с ребятами из русских экипажей, казахскими техниками и Мэн Ли Дзяном, начальником отдела грузовых перевозок. Только тогда горел костёр, жарились шашлыки, бывший выпускник МГУ Сакен Жубанов по просьбе Мэн Ли виртуозно исполнял на домбре китайские песни, рекой лилась мерзкая синьдзянская рисовая водка, а я потягивал бутылочку пекинского пива — неожиданно приятного на вкус… Звёзд, конечно, в небе было меньше. И пыли побольше. Здесь почему-то пыли нет совсем. И травы нет никакой. В пору устраивать санаторий для аллергиков и астматиков.

— Абсолютное отсутствие растительности, — словно прочитав мои мысли, произнёс Данилов. — Очень странно. Откуда кислород?