Рождение Руси - Рыбаков Борис Александрович - Страница 31

Вдова Игоря, княгиня Ольга, регентша малолетнего Святослава, впоследствии приняла христианство и, возможно, предполагала сделать его государственной религией, но здесь сразу резко обозначилось противоречие, порожденное византийской церковно-полити-ческой концепцией: цесарь империи был в глазах православных греков наместником бога и главой как государства, так и церкви.

Из этого делался очень выгодный для Византии вывод: любой народ, принявший христианство из рук греков, становился вассалом греческого императора, политически зависимым народом или государством.

Киевская Русь, спокойно смотревшая на христианские верования, предпочитала равноправные взаимоотношения с Византией, которые определялись бы взаимной выгодой, равновесием сил и не налагали на Русь никаких дополнительных обязательств, связанных с неубедительной для нее божественностью императора.

Объявленное Ольгой в 955 году желание креститься в христианскую веру следует расценивать не как эпизод ее личной жизни, а как политический поединок монархов, возглавлявших две крупнейшие державы того времени, поединок, в котором каждая сторона стремилась обусловить свою позицию в предстоящей ситуации. Мы не знаем предмета спора, не знаем пределов пожеланий сторон, так как переговоры были тайными и в известные нам источники просочились только намеки и недомолвки. Хотя следует сказать, что автором одного из источников был непосредственный участник этих тайных бесед – сам цесарь Константин Багрянородный, тот самый, который оставил нам подробное описание русского полюдья. Император, как видим, умел хранить тайны.

В русскую летопись включено особое сказание о поездке русской княгини-регентши в Константинополь:

"В лето 6463(955 год] иде Ольга в Грькы и приде Цесарю-граду. И бе тьгда цесарь Костянтин сын Леонов, и приде к нему Ольга. И видев ю добру сущю зело лицьмь и съмысль-ну, удививъся цесарь разуму ея, беседова с ней, рек ей: "По-добьна еси цесарьствовати в граде сем с нами".

Сказание составлено не по свежим следам – в некоторых списках цесарь назван Цимисхием (969-976), а он начал царствовать уже после смерти Ольги; в приведенном отрывке другая несообразность – цесарь сватается к русской княгине, тогда как у него жива жена, беседовавшая с Ольгой. Ольга ответила Константину, что она язычница и хочет, чтобы ее крестил он сам:

"Аз погана есмь. Да аще мя хощеши крьстити, то крьсти мя сам. Аще ли [ин], то не крыцюся". "И крьсти ю цесарь с патриархъм…" "Бе же имя ей наречено в крьщении Олена, якоже и древьняя цесарица, ма-ти Великого Костянтина".

Выбор христианского имени весьма символичен: Ольге дали имя императрицы Елены, принимавшей в IV веке участие в утверждении христианства как государственной религии империи. Цесарь Константин Великий и его мать Елена были за это признаны православной церковью "равноапостольными". Наречение русской княгини при крещении Еленой очень прозрачно намекало на стремление Византии установить с ее помощью христианство на Руси как официальную религию и тем самым поставить молодое, но могучее славянское государство в вассальные отношения к цесарю Византии. Далее сказание разрабатывает понравившуюся автору неправдоподобную, но занятную романтическую тему: Константин Багрянородный будто бы сделал формальное предложение Ольге-Елене: "Хо-щю тя пояти собе жене".

Великая княгиня киевская Ольга на приеме у византийского императора Константина VII Багрянородного. Миниатюра. Радзивилловской летописи. XV в.

С легкой руки В. Н. Татищева историки считали Ольгу в момент приезда ее в Царьград пожилой женщиной 68 лет от роду и усматривали несообразность в сватовстве к ней именно в этом.

Произведем примерный расчет, исходя из известных нам данных и обычаев Древней Руси. Святослав – единственный ребенок Ольги. В 946 году он символически начинал битву с древлянами, бросая копье, но оно упало у самых ног его коня – "бе бо вельми де-теск". В Древней Руси мальчика сажали впервые на коня в 3 года (обряд "постригов"); очевидно, княжичу Святославу три года уже исполнилось, но то, что он смог пробросить копье только "сквозе уши коневи", говорит о том, что ему было не более 3-5 лет ("вельми детеск"). Следовательно, он родился в интервале 941-943 годов.

Замуж в Древней Руси выходили обычно в 16-18 лет. Ольга, по этим расчетам, родилась в интервале 923-927 годов. В момент бесед с Константином ей должно было быть 28-32 года. Ее правильнее было бы назвать молодой вдовой, а не сильно пожилой княгиней.

Ольга, торжествуя, ответила сватающемуся цесарю: "Како хощещи мя пояти, крьстив мя сам и нарек мя дъщерию?" Крестный отец по церковным порядкам не мог жениться на своей крестнице. Автор сказания изображает дело так, как будто бы Ольга заранее задумала крещение как способ избавления от нежелательного брака с императором. Получив такой коварный ответ, цесарь будто бы воскликнул: "Переклюкала ми [перехитрила меня] еси, Ольго!" И дасть ей дары мъногы: злато и сьребро и паволокы и съсуды разноличьныя и отъпусти ю, нарек ю дъщерию собе".

Сам Константин описал встречи с Ольгой в книге "О церемониях" под 957 годом. Здесь говорится о дарах русскому посольству, упомянуто золотое блюдо, на котором было поднесено 500 милиарисиев. Об этом блюде упомянул новгородский купец Добрыня Ядрей-кович, побывавший в Константинополе в 1212 году. Он писал, что видел в Софийском соборе "блюдо велико злато, служебное Олгы Русской, когда взяла дань, ходивше ко Царюгороду".

Император, описывая церемонию приема Ольги в своем дворце, упомянул два ее визита – 9 сентября и 18 октября. Ольга прибыла со своим священником Григорием. О крещении княгини император не говорит ничего. Трудно допустить, что если бы Ольга действительно была окрещена в Царьграде императором и патриархом, то Константин, перечисливший состав посольства, размер уплат, приемы, беседы и обеды, не намекнул бы в своем тексте на это важное событие.

Вероятнее всего, что Ольга прибыла в Византию уже христианкой (недаром при ней был священник, вероятно – духовник), а красочный рассказ о крещении ее императором – такая же поэтическая фантазия русского автора, как и сватовство женатого Константина. Предметом долгих и, очевидно, не вполне удовлетворивших стороны переговоров было нечто иное, не связанное ни с крещением, ни с браком. Из слов Доб-рыни Ядрейковича явствует, что Ольга взяла у греков "дань", но это скорее всего просто богатые дары. Летописное сказание раскрывает больше:

"Си же Ольга приде Кыеву и, якоже рехом, приела к ней цесарь Грьчьскый, глаголя, яко "Мъного дарих тя. Ты бо глаголаше къ мъне, яко, аще възвращюся в Русь – мъногы дары присълю ти: челядь и воск и скору и вой в помощь". Отъвещавъши же Ольга, рече к сълом [послам]: "Аще ты, рьци такоже постоиши у мене в Почайне, якоже аз в Суду, то тогда ти дам".

Выясняются две важные подробности: во-первых, русское посольство слишком долго держали в царе-градской гавани ("Суд"), а во-вторых, Ольга обещала за что-то дать "дары многи". Кончилось дело тем, что Ольга сама получила какую-то "дань"; даров и воев из Киева не прислала и очень злопамятно пообещала Константину, что если бы ему довелось приехать в Киев, то он натерпелся бы у нее в киевской гавани Почайне.

Главным предметом обсуждения был, очевидно, пункт о военной помощи Византии со стороны Киевской Руси. У многих историков возникала мысль о том, что причиной напряженности переговоров был вопрос об организации русской церкви с элементами самостоятельности.

Через два года, в 959 году, судя по западноевропейским источникам, Ольга направила послов к германскому императору Отгону I якобы с просьбой прислать епископа и священников. Просьба, "как оказалось впоследствии, была притворной".