Спектр - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 30

Он замолчал, переводя дыхание. И продолжил, глядя на ключника:

– Мне интересно, каким люди видят мой флаг. Иногда я ставлю на подоконник старую красивую лампу с матовым абажуром и включаю её на всю ночь. Просто так. Пусть кто-нибудь, проходя мимо, увидит свет и решит, что здесь читают хорошую книгу или бьются над упрямой теоремой, занимаются любовью или сидят над постелью больного ребёнка. Пусть подумают что угодно. Главное, чтобы никто не догадался, что у меня нет своего знамени.

Мартин замолчал, налил себе сок.

Ключник пошевелился в кресле, сонно пробормотал:

– Ты развеял мою грусть и одиночество, путник. Входи во Врата и продолжай свой путь.

Мартин, вовсе не собиравшийся заканчивать историю так быстро, поперхнулся соком. Но постарался смущение скрыть, кивнул и сказал:

– Спасибо, ключник. Мне кажется, что меня ждёт долгий путь. Я не уверен, что он закончится на планете аранков.

– Флаги… замки… крепостные стены и глубокие рвы… – пробормотал ключник. – Вовсе не страшно, что флага ещё нет. Важнее, что ты его ищешь.

Мартин подождал немного, но ключник молчал. Он кивнул и направился к двери.

– Нам известна одна-единственная раса в галактике, которая не имеет нужды в знамёнах, – неожиданно продолжил ключник. – Аранки – высокоразумные и во всех отношениях приятные существа. Но они не понимают выражения «смысл жизни». У них нет религии и даже понятия Бога. Они наделены инстинктом самосохранения, но не боятся смерти. Они обладают прекрасным чувством юмора, гуманны, любопытны и обаятельны. Но ни один представитель этой расы не задаётся вопросом, в чём смысл жизни. Никогда. Они рассматривают само это понятие как любопытный феномен, свойственный иным разумным формам жизни, но не испытывают комплекса по поводу своей ущербности… или уникальности.

Ключник помолчал миг, потом добавил:

– И в окнах их домов нет занавесок.

Мартин простоял у двери ещё минут пять, но больше ключник не проронил ни слова.

Ванна – великое изобретение.

Мартин пролежал в каменном бассейне почти час, то делая воду погорячее, то включая гидромассаж, то пуская через форсунки холодные струи, приятно щекочущие распаренное тело. В номере он нашёл пару книжек, оставленных какой-то доброй душой, – томик Стивенсона на французском и «Тёмные аллеи» на английском. Подивившись такому интересному сочетанию, Мартин взялся за Бунина. На английском Бунин шёл плохо, но изголодавшиеся по буквам глаза всё равно радовались.

Сказанное ключником насторожило Мартина, даже отчасти – смутило. Он слышал и раньше про уникальные особенности психологии аранков, но небольшой опыт общения с этой расой вовсе не наводил на мысли о какой-то ущербности. Задаваться вопросом о смысле жизни свойственно любому разумному существу. В той или иной мере свойственно разумным и религиозное чувство. Как же можно жить, не имея цели? Не видя в жизни какого-то глобального, вселенского смысла?

Мартин размышлял на эту тему довольно долго. Попробовал даже поискать смысл жизни для себя, но немедленно подвергся приступу депрессии. Ну не в кулинарных изысках же этот смысл! И не в путешествиях по галактике посредством любезно предоставленных ключниками Врат! Может быть, в любви? Но на данный момент Мартин не был влюблён, и это его вполне устраивало. Может быть, смысл жизни в тщеславии, в желании прославиться в веках? Так это надо быть либо подлинным гением, либо самовлюблённым болваном, уверенным в своей гениальности. В жизни вечной, обещанной религией? Но Мартин, хоть и причислял себя к людям верующим, эту перспективу оценивал весьма скептически. И насчёт собственной праведности он имел глубочайшие сомнения и на сохранение собственной личности в загробном мире особых надежд не испытывал – все религии, если отбросить сладенькие средневековые картины рая, обещали лишь ту или иную форму растворения в абсолюте.

Так что сформулировать смысл собственного существования Мартин не смог, а, напротив, почувствовал жгучую зависть к аранкам, вообще не испытывающим подобных терзаний. Хорошо устроились! Может быть, потому и считаются самой высокоразвитой расой после ключников?

В конце концов, отбросив бесплодные философствования, Мартин выбрался из ванны, промокнул полотенцем кожу и нагишом, чтобы тело отдохнуло и обсохло, уселся за стол. Листок бумаги, ручка – что ещё нужно человеку, чтобы вдумчиво оценить ситуацию?

Первым делом Мартин нарисовал два кружочка и подписал их «Ирина-1» и «Ирина-2». Потом перечеркнул кружки. Рядом нарисовал третий кружок, «Ирина-3», и поставил жирный вопросительный знак.

На этом этапе Мартин глубоко задумался.

Библиотека. Прерия. Аранк.

Три планеты. Две первые хранили в себе те или иные древние артефакты, которые Ирина Полушкина собиралась исследовать. Но мир аранков был древним сам по себе, и уж конечно, аранки изучили загадки своей планеты. Зачем же Ирине туда отправляться?

Главный вопрос – каким же образом «Ирина Полушкина, одна штука» превратилась в трёх взбалмошных девиц, Мартин решил пока не трогать. Версию с сёстрами-близнецами, изложенную шерифу, он, конечно, всерьёз не воспринимал. Скорее это было делом рук ключников… с них станется копировать девчонку. Вот только зачем?

И очень, очень сильно напрягали Мартина две случившиеся смерти. Пока их можно было отнести к досадным совпадениям, но начинала уже угадываться в происходящем какая-то система – неприятная, мрачная и, возможно, вовсе не подвластная человеческому разуму.

Вздохнув, Мартин пририсовал на схему квадратик, которым по какой-то прихоти восприятия решил обозначить себя, любимого. Выбора у квадратика особого не было. Либо отправиться на Землю – Мартин провёл жирную черту внизу листа – и отчитаться перед Эрнесто Полушкиным. Либо посетить планету аранков, отыскать там гипотетическую третью Ирину и постараться оградить от всех возможных опасностей… уговорить вернуться домой… заставить подписать бумагу с твёрдым отказом от возвращения.

Подумав о бумаге, Мартин сразу же вспомнил про письмо Ирины, написанное в баре за десять минут до смерти. Шериф изучал письмо очень пристально, но потом согласился отдать его Мартину – для родителей Ирины. Сейчас Мартин достал письмо и перечитал, морщась и борясь с ощущением, что над ним откровенно издеваются.

Дорогие мама и папа! – писала Ирина. – У меня всё хорошо, чего и вам желаю. Милый молодой человек, – ну не наглость ли со стороны семнадцатилетней девчонки! – передал от вас приветы и спросил, не собираюсь ли я вернуться. Нет, не собираюсь. Всё идёт слишком хорошо, чтобы отвлекаться. Как там Гомер, не скучает ли? Поцелуйте его от меня, скоро он получит вкусную косточку. На этом письмо заканчиваю, ваша любимая Иринка.

Мартин не считал себя экспертом по семейным отношениям, но просьба поцеловать собаку в сочетании с насмешливым тоном письма и подписью «ваша любимая Иринка» его смутила. Похоже, девчонка родителей ни в грош не ставила, считала, что ей всё сойдёт с рук, и вообще была душевно чёрствой особой.

Вот только не слишком вязался этот образ с криком «Не стреляйте!» и отчаянным броском под пули в попытке остановить перестрелку. Может быть, это письмо – отголосок семейных ссор? Выдрал Эрнесто любимую дочку или ещё как-то проявил власть, ну а в семнадцать лет это вполне серьёзный повод для обиды…

Мартин с кряхтеньем запечатал письмо в конверт, спрятал в рюкзак – вместе с жетоном Ирины. Нательный крестик он в этот раз брать не стал, Ирину обещали похоронить по-христиански.

– Нет, мало тебя в детстве пороли, – сказал Мартин задумчиво. И поймал себя на том, что разговаривает с Ириной не как с умершей, а в полном и глубочайшем убеждении – им предстоит встретиться снова.

Что ж, тогда и медлить не стоило.

Мартин оделся, грязные носки и бельё выбросил – не таскать же их с собой в ожидании прачечной. Подумал, не подремать ли пару часов, компенсируя ночной недосып, но, видимо, адреналина в крови было достаточно – спать не хотелось.