Сегодня, мама! - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 36

Он похорошел. Браслеты не только оживили его, но еще и исцелили от туберкулеза и, наверное, от десятка других мелких болезней. На щеках играл здоровый румянец, в глазах поблескивали задорные искорки.

— Мерзкие слуги Сета! — заорал фараон, потрясая оставшимся дротиком. Меч был заткнут у него за пояс. — Вы обманом бросили меня в кипящее масло! Вы заточили меня после смерти в подземелье, без придворных, слуг и жен! И вот сейчас я вас убью!

Вряд ли папа понял всю эту речь, произнесенную, естественно, на древнеегипетском. Но последнюю фразу понял точно. «Зап ук кизнец!» — часто кричали мы со Стасом друг другу. «Я тебя убью!» Но мы же кричали понарошку, а фараон — нет!

— Послушайте, мы же интеллигентные люди, — начал по-русски папа. — Я — археолог, вы — фараон. Мы сможем договориться…

— А вот и Сет, — не слушая папу, удовлетворенно сказал фараон. — Вначале убью твоих прислужников, потом — тебя.

Подумав, фараон добавил:

— Чтобы Осирис меня похвалил.

Интонацию папа понял. Он затравленно огляделся, потом сказал нам со Стасом:

— Быстро — в японский зал. Я прикрою.

Нас долго упрашивать не пришлось. Мы на четвереньках бросились по лестнице. На ходу я подумал, что папа выбрал японский зал, потому что там очень трогательные картинки на стенах и обстановка умиротворяющая.

Ошибся я. Плохо знал папу.

Вслед нам несся шум. Фараон все-таки боялся в открытую броситься на самого Сета, зато осыпал папу угрозами. Хорошо еще, что папа их не понимал. Подхватив фонарь, он отступал следом за нами и, надеясь, что фараон угомонится, успокаивающе приговаривал:

— Я всегда уважал фараонов. Мы можем договориться как интеллигенты. Все будет хорошо…

Фараон шел за папой, махая дротиком и распаляя себя выкриками. Я вдруг очень четко понял: не угомонится. Самостоятельно не угомонится.

— Надо милицию вызвать, — прошептал я Стасу, поднимаясь на ноги.

— А что скажем? В египетском зале фараон с дротиком бегает? Они не приедут, они «скорую» пришлют. А врачей жалко, даже психиатров. Им в двадцать пятом веке столько работы предстоит…

— Давай скажем, что пьяный хулиганит, папу убить грозится, — с неожиданной дрожью в голосе сказал я.

— Не поможет, — заявил Стас. — Он иностранец. У него дипломатическая неприкосновенность.

Папа с фонарем и фараон с дротиком вошли в японский зал. Взглянув на фараона, я понял — тот на грани. Сейчас взорвется.

— А что с ним милиция может сделать? — спросил я Стаса.

— Выслать, — неуверенно предположил тот.

— Куда? В Древний Египет?

Стас вдруг разразился истерическим хохотом. Это спасло папу. Фараон как раз замахнулся, чтобы пронзить его дротиком, но от неожиданного звука рука у него дрогнула, и смертоносное оружие вновь пролетело над нами.

— Ты опять хочешь убить моего младшего сына?! — заорал папа и взмахнул ногой. С нее слетел тапочек и врезал фараону по глазу. Тот взвыл и отскочил в сторону. Я-то понял, что папа вовсе не замышлял такой хитрый финт, он просто хотел продемонстрировать удар ека-гири. Но фараон всего этого не знал. Теперь он с опаской поглядывал на оставшийся у папы тапочек, ожидая нового нападения. Меч фараон вытащил из-за пояса и крепко сжал в руках.

— Конец тебе, фараон, — ледяным голосом сказал папа. Подошел к одной из витрин и грохнул кулаком по стеклу. Стекло не разбилось. Тогда папа просто выдвинул из-под стекла деревянный лоток и небрежно сгреб с него что-то.

Сюрикены! Я вспомнил, что именно здесь хранилось смертоносное оружие ниндзя, и затаил дыхание. А фараон, почуявший неладное, побежал к папе, крутя меч над головой.

— Ий-я! — крикнул папа и по очереди метнул в фараона всю горсть сюрикенов. Метнул просто шикарно, всеми возможными способами: навскидку, через плечо, с замахом от живота, а под конец, уворачиваясь от меча, в падении. Все сюрикены нашли цель и вонзились в фараона.

Концы сюрикенов торчали из Неменхотепа IV, как иглы из ежа. Фараон слегка покачивался, но еще стоял. В шоке, наверное. Папа медленно поднялся с пола, в глазах его были слезы.

— Прости, фараон, — прошептал папа. — Так получилось…

Неменхотеп поднял руку и вынул изо лба сюрикен. Задумчиво осмотрел его и бросил на пол. На лбу появилась капелька крови, и все. Даже дырки не осталось. Потом фараон встряхнулся, как мокрая кошка, и сюрикены осыпались на пол. Папа сразу прекратил сокрушаться.

— Оживитель! — заорал я. — Он еще включен! Стас, доставай!

Он уже и сам понял. Вытянул из кармана пульт, поглядел на переключатель и горестно закричал:

— Включен! Неменхотеп неуязвим!

— Так выключайте, чтобы уязвимым стал! — крикнул нам папа, отбегая обратно к экспозиции японского оружия. Ему предстоял еще один бой. Но, между прочим, по его же вине: кто просил папу щелкать переключателем? А если бы у нас в карманах лежали портативные атомные бомбы? Никогда нельзя ничем щелкать и нажимать на кнопки, если не знаешь, какой получишь результат!

Стас послушно выключил оживитель. И фараон, на мгновение остановившись, замотал головой. Почувствовал, видимо. Но все же крикнул в потолок:

— Слава тебе, о Осирис, сделавший тело мое прочно-неуязвимым против ударов Сета!

Папа тем временем вооружался. Он взял в правую руку кусари-чигирики, в левую — тонфу. Грозно потрясая кусарями, произнес:

— Последний раз предупреждаю тебя, фараон…

Но Неменхотеп не стал его слушать. Он ринулся в атаку. И закипела жестокая битва.

Вначале побеждал папа — за счет экзотичности своего оружия и удивления фараона, который почувствовал боль от ударов. Папа два раза съездил Неменхотепу по голове тонфой — это напоминало разборку американского полицейского с гаитянским эмигрантом. Потом удачно набросил кусари-чигирики на ноги фараона и свалил его на пол.

Но и Неменхотеп оказался бойцом не промах. Ударом меча он перерубил цепь на кусарях-чигириках, и папа остался с древком, на котором болтался обрывок цепи. Другая часть цепи вместе с грузиком вдребезги расколотила древнюю вазу, лишь неделю назад отреставрированную мамой.

— Па-па, па-па! — скандировали мы со Стасом.

Папа и фараон сражались. Неменхотеп еще раз получил тонфой по голове, а это очень больно. Американские полицейские не зря свои дубинки с них скопировали. Но, видимо, ожив, фараон получил огромный запас сил. Он махал мечом как заведенный, а от ударов лишь морщился, но не отступал.

— Анубисга гордак векп фараонга![31] — крикнул я в надежде отвлечь его. Но Неменхотеп лишь начал скверно ругаться.

Когда он окончательно прижал папу к стене, а мы со Стасом готовы были разреветься, папа вновь продемонстрировал виртуозное мастерство. Он с жутким воплем бросил себе под ноги какой-то кулечек, и по глазам резанула яркая вспышка. Когда мы вновь прозрели, папы уже не было, а Неменхотеп бродил по кругу, растирая слезящиеся глаза и ругаясь уж совершенно неприлично. Я даже не ожидал, что древнеегипетский такой богатый. Временами, делая просвет между непристойностями, фараон выкрикивал:

— Где ты, мерзкий Сет! Ну дай мне намотать твои кишки на твою голову! Ну дай мне потоптать тебя ногами, осквернитель гробниц!

— Каких гробниц? — возмутился Стас.

Тут фараон услышал его и кровожадно улыбнулся:

— Ладно, я пока изрежу на кусочки твоих прислужников!

Мы с братом со страху прижались друг к другу. Но папа отозвался — из соседнего зала, австралийского.

— Я здесь, любимая, приходи, чтобы я поцеловал тебя!

Это было одно из немногих известных папе египетских предложений. Мама научила. Но фараон воспринял папины слова уж совершенно ужасно. Он заорал такое, что я вначале ничего не понял, а потом обрадовался, что не понимал. Фараон высоко поднял меч и бросился в австралийский зал. Мы — следом.

— Последняя битва, — дрожащим голосом возвестил Стас. Я не ответил. И так было ясно, что сейчас все решится.

Папа стоял в самом конце зала. В руке у него был боевой бумеранг из железного дерева. За резинкой трико — еще один.