Сегодня, мама! - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 10

Но этой кнопкой я пользоваться не стал. Хотя мне и не спалось. Я все думал о папе, о маме, о кошках… Даже Вальку Мельника вспомнил с симпатией.

Как же это нас угораздило вляпаться в такую историю?..

Глава третья,

в которой мы собирались ехать на охоту, а вместо этого попали на семинар кулинаров

Я проснулся оттого, что очень захотел пить. Пару минут повозившись с пультом, я открыл дверь. Осторожно выглянул, есть ли кто в коридоре. Идти по чужому дому в одних трусах было неудобно, а одеваться — лень.

То, что я увидел, меня озадачило. Слева и справа от двери на маленьких неудобных стульчиках сидели молодые ребята в желтой форме хронопатрульных. Оба, похоже, дремали, но в руках крепко сжимали оружие, похожее сразу и на автомат Калашникова, и на наш пылесос «Шмель».

Нас охраняли. Но от кого?

Стоять дальше, высунув в дверь голову, было глупо, и я кашлянул. Вышло это у меня хорошо, потому что в горле пересохло и я здорово охрип. Кашель получился гулкий и раскатистый. Охранники подскочили на своих стульях и направили на меня автоматы-пылесосы.

Я струхнул. Надо было что-то делать, пока они не начали палить с перепугу. Жалко улыбнувшись, я сказал:

— Ква-ква!

Охранники мрачно квакнули в ответ и чуть-чуть опустили стволы автоматов.

— Пить, — попросил я. — Ребята, я пить хочу!

Желтые мундиры смотрели на меня, как японец на чукчу. Вроде и похож, а говорит что попало.

— Water, — начал я снова. — Вода! Куц![15]

Ни фига.

— Drink. Пить. Ап-куц.[16]

Они меня не понимали.

— Что ж делать, у меня этот, как его… сушняк, — в отчаянии начал я.

— Суш-няк? — радостно заулыбались охранники. И разом вытянули из-за спины — там у них на форме были нашиты карманы — прозрачные фляги.

Я растерянно взял их и скрылся в нашей комнате. Похоже, слово «сушняк» было одним из немногих русских слов, вошедших во всеземной язык.

Стас ворочался на своем «облачке» и что-то мычал во сне.

— Вставай, алкоголик! — сказал я и вручил полупроснувшемуся брату бутылку. Сам уселся на пол и стал скручивать колпачок.

— Голова… — простонал Стас.

— Пить надо меньше, — наставительно сказал я и глотнул из бутылки. С некоторым испугом — вдруг там пиво или еще какая гадость? Но там оказался странный газированный напиток, солоновато-сладкий на вкус. Мне сейчас было не до вкусовых тонкостей. Я выхлебал бутылку и развалился на полу. Жажда прошла мгновенно. Язык к горлу больше не прилипал.

— Это… это… не оно? — с подозрением спросил Стас, глядя на желтоватую пузырящуюся жидкость.

— Что «не оно»?

— Не… не то, что вчера?..

— Нет, не шампанское.

Стас сел, держась руками за голову. Посидел так, потом стал тихонечко пить из бутылки.

— Называется «Сушняк», — наставительно сказал я. — Специально для малолетних алкоголиков. Снимает все последствия…

— Хорошо! — ожившим голосом сказал брат.

— Но есть побочный эффект, — вкрадчиво сказал я, — когда вырастешь, детей не будет.

Стас поперхнулся.

— Это нечестно! — завопил он, отставляя бутылку.

— Ты же вчера сказал, что холостяком будешь. Какая тебе разница?

— Я сказал? — Он снова обхватил голову руками.

Наверное, я еще долго бы над ним издевался, но тут дверь открылась и вошел Смолянин. Бинтика вокруг головы у него уже не было, уши торчали по-прежнему.

— Ква-ква! — приветствовал он нас. — Отсыхаете, малолетки?

— Ква, — поздоровались мы. А Смолянин, взглянув на пустые бутылки, покачал головой:

— Осторожней, детям нельзя этого много пить. А то вырастете и… ну, в общем, будут проблемы.

— Мы знаем, — вяло сказал Стас. Теперь уже я, поперхнувшись от страха, спросил:

— Какие проблемы?

— Волосы не будут перекрашиваться, — тихо, словно говорил какую-то гадость, которую и произносить-то не хочется, сказал Смолянин. Он ткнул рукой стену, и перед ним засветилось облачко-кресло. Бухнувшись туда, Смолянин задумчиво посмотрел на Стаса.

— Мужик, ты правда убежденный холостяк?

Стас глянул на меня. Я пожал плечами.

— Ну, может, я еще передумаю, — промямлил он.

Глаза у Смолянина загорелись.

— Передумывай, парень! Такую жену тебе найдем, все позавидуют!

Стас покраснел как рак. Я-то знаю, что он девчонок ужасно стесняется и даже не заговаривает с ними первый. Смешок я подавил, но Смолянин все же что-то услышал. У него даже уши слегка повернулись в мою сторону — вот честно, не вру!

— Старшему, конечно, еще лучше жену найдем, — успокоил он меня. — Уже есть две кандидатуры — дочь Ережепа и племянница Кубатая. Хочешь, завтра и свадьбу сыграем. Или свадьбы. — Он умоляюще посмотрел на Стаса.

— Мы так быстро не женимся, — отбрил Стас. — И жен себе ищем сами.

— Но только среди персонала Департамента, — предупредил Смолянин. — Ввиду вашей особой секретности.

— Смолянин, зачем так торопиться? — спросил я. — Что вам наши жены сдались?

Переводчик вздохнул:

— Не буду лепить горбатого, парни. Мы не знаем, что с вами делать.

— А че делать-то? — запетушился Стас. — Сами себе дело найдем!

— Боимся мы, — грустно сказал Смолянин. — Вдруг вы опять машину времени сделаете и в прошлое убежите. Или рассекретите что-нибудь. А так — жены бы за вами присматривали, развлекали… У нас бы стали работать. Домами дружить бы стали…

Смолянин вздохнул и опустил голову. Без всякой связи сказал:

— Спал сегодня отвратно… Всю ночь Кубатай мешал. Уложил меня спать, а сам ходил, семечки грыз, компьютером шумел… А лег — храпеть начал.

— Вы что, вместе живете? — спросил я.

— Да, уже два дня. Он древнерусский решил выучить и со мной вместе поселился. Думает, язык легко изучить! Одна операция по расширению ушей, чтоб звуки лучше запоминать, полмесяца занимает. А потом стимуляция мозга, так что вся голова шишками покрывается. И труд, труд, труд.

Смолянин опять вздохнул и безнадежно попросил:

— Вы уж женитесь по-доброму, кенты. А то Кубатай меня угробит. Он же настырный, как все осетины.

— Он осетин? — удивился я.

— Ага, — Смолянин оживился. — Два года назад выяснил…

И он поведал нам удивительную историю. Оказывается, за последние пятьсот лет все народы на Земле перемешались. Из-за каких-то там эпидемий, войн, просто из-за того, что государств не стало… Ну и когда люди опомнились, оказалось, что никто своей национальности не знает. В лучшем случае слышал, что прабабка была на четверть турчанка или еще что-нибудь подобное. И у людей появилась мода докапываться до своей национальности. Тратилось на это много сил и средств, но получалось не у всех. Генерал-сержант Кубатай тоже долго не знал, кто он. Пробовал записаться в евреи, но его не приняли. Обманули, сказали, что лимит исчерпан. Пошел было в русские, но те обиделись, что он сначала к евреям ходил, да еще выяснилось, что водку пить не любит. Все ему уже сочувствовать начали, но Кубатай упорно рылся в архивах. И однажды на медкомиссии, когда выяснилось, что у него отличное ночное зрение, понял истину. Ведь осетины, как известно, в темноте отлично видят, не зря же в стихотворении сказано:

С тех пор Кубатай стал официально признанным осетином.

— Здорово! — сказал Стас, который уважал упорство в достижении цели. — А ты, Смолянин, кто?

Смолянин обиделся.

— Как и вы, ребята, русский… У меня письменное свидетельство есть, — сухо добавил он.

— Какое? — спросил я. И Смолянин не удержался — наверное, любил эту историю.

— Письмо я отыскал, — начал он свой рассказ. — От прапрадеда к прадеду. Там написано… — Смолянин откашлялся и начал декламировать:

— «Дорогой сынок Ваня! Очень рад, что тебя приняли в Московский университет. Ты, как настоящий русский, должен учиться в России, а не на Украине…»