Остров Русь - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 8

Не сдержался тут Иван и заплакал во весь голос.

– А дальше-то, дальше что было? – спросил он, всхлипывая.

– А дальше вот что, – ответил Илья, ликом чернее тучи став, – пошел я во Киев, во стольный град пешим ходом. С чемоданчиком. Три дня и три ночи шел да раздумывал: «Не по смерть ли я иду да по скорую? Не сносить мне головы, коль Алену Владимир послушает…» Вот пришел я в Киев, двинул сразу в палаты княжецкие, прошел во трапезную, глядь, князь со свитой своей пир пирует. Крест я клал по-писаному да кланялся и Владимиру, и Василисе-княгине, и боярам, и богатырям…

– Вот это я уже помню! – обрадовался Добрыня, – как ты Владимира под орех разделал. Дозволь дальше мне рассказывать, со стороны-то виднее.

– Рассказ этот ноша мне тяжкая, – молвил Илья Муромец. – Не пристало богатырю ношу с плеч перекладывать.

Он замолчал, и пауза была довольно тягостной. Наконец Илья вновь нарушил ее:

– Позднее узнал я, что, выслушав Алену, князь над ней сжалился и меня наказать обещался. А саму ее, красну девицу, за попа Гапона сосватать…

– А это еще кто? – спросил Иван.

– Не знаешь? – удивился Боян. – Ничего, узнаешь еще.

– Гапон – это Владимиров главный советник, – пояснил Добрыня. – Ежели Алена за попа выйдет, второй дамой на Руси станет, после Василисы. Но сам поп – прохиндей тот еще. Владимир ему верит, а мы, богатыри, закваску в нем вражью чуем. Да доказательств нету.

– Как вошел я в княжецкую трапезную, – продолжал Илья, – встретил меня Владимир неласково. «Это кто еще, – говорит, – к нам пожаловал, словно пес, пешком, не на коне лихом? Посадите-ка его на конец стола, там, где нищие да убогие…» А рядом с князем попишка сидит. Тот так надо мной насмехается: «То, видать, к нам Илюшка пожаловал, что не знает, как к девице свататься, не срубив головы ее батюшке». Осерчал я, понятно, за стол садиться не стал, только чемоданчик свой на него кинул да и вон пошел…

– Ой, погоди, Илья, – снова влез Добрыня, язык которого слегка заплетался, – дай я хоть расскажу, что у князя потом было, ты же не видел. Когда ты вышел да дверью хлопнул, стены в тереме треснули да покосилися. Чемоданчик мы открыли, там – голова Соловьева. Потом прибегает стражник. «Князь, – кричит, – Илья Муромец с крыши твоей все золотые маковки посбивал, а теперь в кабаке сидит, пропивает их. И всю голь киевскую поит». Рассердился князь, послал семерых богатырей Илью сковать да к нему прислать. Не вернулись те богатыри, споил их Илья. Послал трижды по семь, и те не вернулися. Видит князь, вся дружина его так переведется. Говорит: «Видно, спутал я Илью-богатыря с кем другим еще. Кто тут храбрый есть? Вы найдите его да скажите, что приму его с великими почестями». Тут мы с Алешей и вызвались. Ох и погудели!

– Да-а, – протянул Алеша, жмурясь от приятного воспоминания, – пока все оставшиеся маковки златые с Ильей на троих не пропили, из кабака не вылазили. Потом явились втроем к Владимиру да и говорим: «Прими, князь, Илью в дружину, мы ему даем свою богатырскую рекомендацию. А не примешь, мы с ним вместе по Киеву пойдем да камешка на камешке не оставим». Ну куда ему деваться было? Принял.

– А Алена-то как? – поинтересовался Иван, несколько обескураженный услышанным.

– А что Алена? – горестно тряхнул головой Илья. – Похоронила она голову отцову как положено, да так за Талоном сосватанная и осталась. Говорят, и свадьба скоро. Поймал я ее как-то в княжецких сенях, зажал в угол, а она кричит: «Отстань, видеть тебя, лиходея, не желаю! То ли дело Гапон – мужчина интеллигентный, грамотный…» Отпустил я ее с богом, пусть живет. А все Владимир-пес! Приказал бы ей, пошла б за меня.

– Ох как прав ты! – воскликнул Алеша в сердцах. – Пес поганый наш князь! Гапону-то в рот заглядывает, а нам, богатырям, почитай уж третий месяц жалованья не повышает!

– Не ему, собаке, мы служим, – внезапно зарыдав, поддержал друзей Добрыня, – а земле Русской! – Сказал и принялся ладонью размазывать по лицу слезы и сопли.

Иван беспокойно огляделся. Хоть опыт его жизненный и невелик был, а все же чувствовал он, что речи подобные добром не кончатся. Нужно было как-то сменить тему. И он заговорил про то, чем сейчас его головушка более всего занята была:

– Ну, Илья, твоя история – нетипичная. Не обязательно же так бывает! Вот у меня возлюбленная, она и ликом красна, и умом ясна. И никогда она мне поперечь не пойдет. – Тут хмель да желание покрасоваться пересилили Иванову правдивость, и хвастовство его перешло в откровенное вранье: – Да я ей только шепну: «В койку, Маша», – она уж там. Одно слово – искусница!

Богатыри довольно заржали, а Боян, ткнув Ивана в бок, зашипел ему в ухо:

– Ты че, дурак, обалдел? Здесь ведь муж ее – Черномор.

– Где?! – испугался Иван.

– Да прямо за тобой сидит.

Не удержавшись, Иван обернулся. Но место на скамье за соседним столом пустовало.

– Нету там никого, – сказал он с облегчением. Глянул и Боян.

– Только что тут был, а теперь и след простыл. Ну, жди Иван неприятностей…

Но не придал Иван словам этим особого значения, так как Добрыня и Алеша принялись тем временем рассказывать и свои увлекательные истории. Подумал только: небось Черномор давным-давно из кабака ушел. Подумал и успокоился.

А зря. Потому что на самом-то деле все слышал Черномор и теперь, сжигаемый ревностью, мчался он в палаты княжецкие, лелея в душе нехитрый план мести.

Бежал Черномор дорогой не окольною, а прямиком через джунгли, пугая обезьян и попугаев. Вот и палаты.

Князя он застал в тронном зале за игрой в домино с Талоном. Видно, Владимиру в игре не везло, так как сидел он в одних кальсонах да в короне, а его сапоги, мантия и прочие одежды кучкой лежали возле Талона.

– Не вели казнить, вели слово молвить! – вскричал Черномор, кланяясь.

– Ни минуты спокойной! – возмутился князь, не отрывая взгляда от стола. – Поиграть не дадут! Может, все ж таки повелеть казнить, а не слово молвить, а? – но тут же, выговорившись, смягчился: – Ладно, давай выкладывай. – И обернулся к Черномору.

Гапон, пользуясь тем, что Владимир не смотрит, принялся подменивать костяшки.

– Три твоих богатыря да дурак с ними сидят сейчас в кабаке да тебя, Красно Солнышко, хают принародно.

– Вот же мерзавцы! – возмутился князь. – И как они меня хают?

– «Не собаке-князю мы служим, – говорят, – а служим земле Русской».

– Про землю Русскую – это хорошо, – заметил справедливый князь. – А вот про собаку – нехорошо. – Гапон, – повернулся он к попу, и тот мигом отдернул руки от фишек, – чего делать-то с безобразниками будем? Воспитывать?

– Поздно, – заявил Гапон злобно, – воспитывать надо было, когда они на лавку поперек ложились. Теперича только одно поможет: головы поотрубать.

– И то верно, – согласился князь, – мудрый ты у меня, – ласково потрепал он Гапона по щеке, – они мне и самому как бельмо на глазу. Только водку жрут да похваляются, а толку никакого. Но как их взять-то, ежели они втроем по силе – всей моей дружины стоят? Только угроблю ее без толку.

– Ну, это просто, – ухмыльнулся Гапон. – Они, как напьются, куда идут?

– Ко мне, – ответил князь. – Явятся, на ногах чуть стоят, «хотим, – говорят, – подвиг совершить, прикажи, князь, чего-нибудь!».

– Ну вот, давай подождем. Как явятся, тут мы их тепленькими и покоцаем с дураком ихним вместе.

– Точно! – обрадовался князь. – А пока сыграем?

– Сыграем, сыграем, – закивал Гапон, – больно мне кальсоны твои глянулись. И корона.

– На корону не зарься, казенная она!

Черномор нерешительно кашлянул. Князь и Гапон повернулись к нему.

– Чего тебе еще? – спросил Владимир. – Ступай.

– А может, головы-то рубить не надо, а? – спросил Черномор, слегка напуганный результатами своего навета. – Да и богатыри-то тут ни при чем, главное – Иван…

– Ступай, ступай, – повторил князь, – сами разберемся. – И вновь вернулся к домино. – Елки-палки! Все, что ли, уже?!

– Все, – скромно подтвердил Гапон. – Разоблачайся, княже.