Остров Русь - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 25

Богатыри онемели. Алеша помотал головой и прошептал:

– Он же тайны государственные разглашает! Откуда узнал?

А боян пел дальше:

– Не седой он! – заступился за друга Илья.

– Для рифмы, – не прерывая музыки, сообщил боян. И продолжил:

– Имен не надо! – крикнул Кубатай, выхватывая саблю. Воха втянул голову в плечи и робко допел:

– Пам-пам…

– Так-то лучше, – отстояв свое инкогнито, заявил Кубатай, садясь на место. – Мог бы, между прочим, «боян» спеть – и в рифму было бы, и по сути верно. Эх, учить вас, молодых, не переучить…

Оправившийся Воха продолжал:

– Че-че?! – оторопел Илья, а Кубатай грозно сдвинул брови. Воха торопливо запел заново:

– Вот и стало одним гадом меньше в лучшем из миров!

– Пойдет, – вынес вердикт Кубатай, и мир был восстановлен.

– Не надо! – хлопнул кулаком по скатерти Илья. – Не пой про Добрыню! И так на сердце горестно!

– Тарам-пам-пам, тарам-пам-пам,

Пам-пам-пам-пам, пам-пам-пам, – забормотал Воха. И вдруг

изменившимся голосом заорал:

– Какой таз? – поразился Иван. Смущенный Воха признался:

– Да нет, это что-то другое. Я это в былину про пиратов вставлю… Слушайте дальше…

– Дальше? – в один голос изумились богатыри. Но бояна уже несло:

Наступила тишина. Нарушил ее Илья Муромец, привстав с места и тихо, но грозно сказав:

– Так… Былинки хитроумные сочиняем… Подтексты да идейки в них вкладываем?

– Какие идейки? – возмутился Воха, быстро закинул гитару за спину, засунул в карманы парочку авокадо и навьючил торбу. – Меня всегда ругают, что в былинах идей нет! Я первый раз в жизни идею в былину запихал!

– И в последний, – задумчиво сказал Илья, извлекая из ножен меч.

Воха торопливо зашагал от скатерти-самобранки, а удерживаемый спутниками Муромец орал ему вслед:

– Интеллигенция! Вишь, беды нам пророчишь, молокосос! А сам сало за пределы Киева вывозишь! Подрываешь экономическую мощь страны!

– Что ты так разъярился? – поинтересовался удивленный Иван, когда боян скрылся из поля зрения, а Илья немного поутих.

– Суеверный я, – смущенно признался Муромец. – Не люблю, когда беду накликают… Как там он пел-то? Илюша с той поры ушел в запой… Ох боюсь…

– Так ты не пей – и не сбудутся предсказания черные! – радостно заявил Смолянин. – Делов-то!

– Не пить? – изумился Илья и добавил неуверенно: – Что ж, может, это и выход…

Дальнейший путь протекал в тягостном молчании. Былина Вохина произвела на друзей впечатление неизгладимое. Алеша время от времени чесал затылок. Иван хмурился, а Илья повторял: «Я не пью. Я не пью. Я пью, но мало. Много, но не я».

Дорога тем временем вела богатырей по местам живописным, сердцу ласковым. Ох, Русь, Русь! Кто тебя выдумал, раскрасавицу! Дай ответ! Не даешь ответа… Только тянутся вдоль дорог овсы высокие, березки белокурые да рощицы светлые, бамбуковые… И вольно дышится на родной стороне, и сердце покоем наливается, и петь хочется, да нет песни такой, что тебя достойна…

– Богатыри! – раздался вдруг девичий голос. – Богатыри! Заступнички!

– Начинается, – прошептал Илья, бледнея. – Девица! Сечь не будем, лучше сразу убьем!

А к друзьям на лихом коне меж тем приблизилась девица-краса, уже знакомая читателю памятливому и ожидаемая читателем догадливым.

– Алена! – ахнул Иван. – Предательница!

– Не виноватая я! – вскрикнула Алена, гарцуя перед богатырями. – Он сам пришел!

– Кто?

– Гапон! Пришел и говорит: давай, Алена, продадим Русь-матушку! Я кочергу схватила, а он, лукавец, тряпку, сонным зельем напитанную, мне в рот сунул! Я и не устояла…

– Врешь! – воскликнул Иван-дурак. – Сам видел, ты с Гапоном вместе на поле брани была, к лошади привязанная!

Алена от возмущения на миг потеряла дар речи.

– Так ведь привязанная! Пленница я была, а…

– Пленница? Не знаю. Может, это маскировка хитрая, чтоб глаза нам отвести?

– Ты дурак? – обреченно спросила Алена.

– Да!

– Так значит обязан быть смекалистым!

Иван кивнул и неохотно признался:

– Обязан-то обязан, но один раз любой ошибиться должен. Лучше уж я сейчас ошибусь, чем в схватке с Кащеем. Ребята, кто за то, чтобы считать Алену предательницей?

Илья и Алеша подняли руки.

– Кто воздержался?

Мудрец с толмачом, переглянувшись, проголосовали.