Остров Русь - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 23

Когда друзья отъехали на пару верст, Илья разлепил глаза и спросил:

– Что, съели мудреца?

– Нет…

– А чего так тихо?

Богатыри глянули на Кубатая и увидели, что несчастный мудрец вновь принялся за семечки. Через силу, давясь и отплевываясь, но не останавливаясь.

– Это Марьюшка, – догадался Иван. – Когда уезжали, она Кубатаю сказала: пусть мои семечки тебе сами в рот лезут, когда слов мудреных некому будет сказать. Вот они и лезут. Сбылось пожелание.

За спиной богатырей гулко ударил взрыв. Запахло свежестью, как при грозе.

– Самоистребилось чудище, – заключил Добрыня. – Вовремя отъехали, а то бы ударной волной покалечило. Молодец, Кубатай! Это ж надо – такого зверя до смерти заболтать. У меня-то, если честно, уже попа сыграла…

– А чего вы боялись? – удивился Смолянин. – Вот я, как Алеша советовал, сохранял оптимизм. И в результате только чуть-чуть обмочился.

Богатыри засмеялись шутке и дружно похлопали Смолянина по плечу, как бы принимая его в добры молодцы. Доехав до ближайшей речки, они простирнули портки, разложили скатерть-самобранку, что дала в дорогу Марьюшка, и перекусили: салом, бананами, парным молочком и солеными огурцами. Завершила пир знатная медовуха.

И только Кубатай, обреченный поглощать семечки, ожесточенно лузгал Марьюшкин подарок. На глазах его выступили слезы, лоб вспотел, но он героически добивал второй мешок.

Глава четвертая,

в которой хитроумный Иван-дурак побеждает искушение великое

Гнев, о бояны, воспойте Ивана, Иванова сына… Да и как тут не гневаться – на свою да спутников недальновидность? Ведь знали же, что дорога не только посуху пролегает, что река Смородина на пути, а не позаботились!

– Что ж ты, Кубатай, – укоризненно сказал дурак кавказцу, когда до реки они добрались, – мудрецом слывешь, а не надоумил хоть лодчонку какую-никакую прихватить!

– Не кручинься, Ваня, – бодро ответствовал Кубатай, – глянь, какие вдоль берега деревья знатные растут! Вмиг плот соорудим!

Сказано – сделано. За работу они принялись. Илья с Добрыней деревья валили, Алеша с Иваном сучья рубили, Смолянин лианы заготавливал, а Кубатай – командовал. Глазом моргнуть не успели, как дело сделано было: не плот – красавец! А посреди него мачту поставили, на ней парус приспособили – скатерть-самобранку, что Марья в дорогу дала.

– Лошадей придется тут оставить, – заметил Илья. – И на плот они не влезут, и отпускать нельзя – для обратного пути надобны…

– Ну ничего, – ответил Иван, – подождут денек, мы ведь завтра уже и воротимся.

Привязали они коней к деревьям, столкнули плот во Смородину да и поплыли, ветерком попутным гонимые. Подправляли курс шестами длинными.

И трети пути не осилили, как откуда ни возьмись музыка райская раздалась. Льется так, словно разом со всех сторон гусляры на гусельках наигрывают. Да не бояны наши доморощенные, а виртуозы умелые, заморские.

Стали путники кругом оглядываться. Глядь, вкруг судна из волн девы красные с дивным пением на устах показались. Словно рыбки резвятся, поигрывают, нашим молодцам лукаво подмигивают.

– Жарко что-то, – сказал Кубатай, – искупаюсь я, что ли…

– Я тоже! – воскликнул Смолянин. – Я вообще купаться люблю. – Вот, – поднял он вверх руки, – даже перепонки есть.

– Не купаться вы любите, а девами морскими прельстились! – догадался Иван.

– А хоть бы и прельстились, – сварливо ответил Кубатай, – твое какое дело? Ревнуешь, что ли?

– Да это ж русалки, не женщины, они нас в пучину заманивают! – попытался Иван образумить кавказца. – Коль не выдержишь, сложишь голову.

Отмахнулся от него Кубатай и принялся торопливо раздеваться.

– Илья, Добрыня! – крикнул Иван. – Хватайте его!

Двое богатырей ринулись к Кубатаю, а Иван рванулся за Смолянином, который тем временем мелкими шажками крался на корму. На подмогу Ивану Алеша подоспел. Вдвоем вмиг они скрутили толмача трудолюбивого.

– Отпустите, ослы былинные! – блажил Кубатай в руках богатырских. – Ну что из того, что русалки они? Зато – блондинки!

– Терпи, джигит, а то мертвым будешь, – приговаривал Илья, нежно руки Кубатаю заламывая да кушаком связывая. – Еще спасибо мне скажешь.

А девы морские еще слаще запели.

– Ребята, отпустите, – взмолился Кубатай жалобно, а Смолянин только молча скрежетал зубами да все норовил Ивана за руку укусить.

– Что нам делать с ними, Ваня? – вскрикнул Добрыня растерянно.

– К мачте их привяжем, – принял тот решение, благо на плоту имелась целая связка запасных лиан, старательным Смолянином заготовленная.

Подтащив чужестранцев к мачте и стараясь не слушать ни их жалобных стенаний, ни соблазнительных песен морских дев, богатыри с усердием принялись за работу. Но уже через минуту Иван почувствовал, как ноги его подкашиваются и предательские мысли в голову лезут: «К чему все это? Не лучше ль отказаться мне от суеты бессмысленной? Не лучше ль броситься в воды ласковые, чтобы познать объятья прелестные?»

Шагнув было в сторону, последним усилием воли стряхнул Иван на миг пленительные чары и вскрикнул не своим голосом:

– И меня вяжите!

– И меня! – глухо отозвался Илья, безвольно опуская руки.

Проникшись ответственностью момента, Добрыня принялся бегать вокруг мачты, накрепко привязывая к ней пятерых своих товарищей. Закончив с этим, он схватил брошенный шест и, ловко им орудуя, направил сбившийся было плот на верный курс.

Расслабившись и тут же окончательно ошалев от призывного русалочьего пения, Иван вскричал с поразительной убедительностью в голосе:

– Все, Никитич, отпустило! Развязывай!

– Не ври, Иван, – ответил Добрыня укоризненно, продолжая орудовать шестом, – ужель, думаешь, поверю я тебе? Ужель, думаешь, сам я каменный? Насилу сдерживаюсь! Очень я Забаву Путятишну люблю. Если бы не это, давно бы в воду прыгнул.

Лишь сказал он слова эти, как зашатался листом осиновым, заплакал и, вскрикнув: «Простите, ребята, не выдержал!» – кинулся в бездну смородиновую.

Вспенились воды, забурлили, потускнело солнце, заклубились тучи в небе ясном, гром ударил, сверкнула молния! И раздался из пучины смех царя морского, словно гул лавины горной раскатистый.

Завертело плот, как щепку малую в океане-море безбрежном.

То ли в реве волн не слышны стали песни русалочьи, то ли, Добрыню заполучив, ушли они на дно морское, только очнулись тут наши путешественники от влечения извращенного и осознали свое положение.

– Пресвятая Богородица! – вскричал Алеша Попович. – Не дай рабам Твоим в стихии водной без покаяния сгинуть!

– Даже с покаянием, все равно не дай! – уточнил его просьбу Иван.

Тут гладь речная успокоилась, солнышко из-за тучи выглянуло.

– Услышала меня Богородица! – умилился Алеша.

– А что толку, – отозвался Илья, – не утонем, так с голоду помрем. Отвязать нас некому.

Вдруг поверхность реки вскольгхнулася, и прям из воды на плот выскочил молодец златокудрый с гуслями на лямке.

Наши путешественники выпучили глаза.

– Ты кто такой будешь? – подозрительно спросил Илья.

– Садко буду, – ответил тот, вытряхивая из ушей и гуслей воду, – царя морского любимец. Богатый Гость – мое прозвище.

– Пошто так? – поинтересовался Иван.

– Купцом я на суше был, – объяснил вновь прибывший. – Царь морской меня приветил, обучил, как об заклад биться да выигрывать. Много я на том заработал, торговать стал, богатство нажил. Да выяснилось, что не без корысти царь меня одарил: вскорости к себе забрал – песни петь.

– Слыхал я такую байку, – вмешался Илья.

– Байку! – фыркнул Садко. – Тебе б такую байку! Сколько лет света белого не видел!

– А теперь чего же тебя царь морской отпустил? – спросил Иван.

– Богатырь тут утоп, Добрыней назвался, – объяснил Садко. – Приглянулся он царю морскому, тот мне отпуск и оформил кратковременный.

– Добрынюшка! – горестно покачал головой Алеша. – Эх, Добрынюшка!