Осенние визиты - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 70

– Она что-то сделала со стариком, Рашид.

Визирь вскинул голову, цепко оглядывая Николая.

– И чем же это угрожало нам? Да, если бы Визард оценил обстановку, признал заблуждения, стал на нашу сторону, имело бы смысл его защитить. Но ведь этого не произошло. Правильно я говорю, товарищ Шедченко?

Николай кивнул. Все правильно. Луна сделана из зеленого сыра, а Земля слеплена из манной каши. На дворе – сорок первый год, и танки Гудериана рвутся к Москве. Сейчас Хайретдинов качнет головой и скажет: «Лаврентий Павлович, обратите внимание…» В углу слепо блеснет пенсне…

– Николай Иванович, как можно совершать подобные промахи?

– Я не допускал и мысли, что ей не страшны пули.

– Должны были допускать! Обязаны были допускать! Все! И что она умеет летать, и что ваши пули – из навоза слеплены.

Хайретдинов вздохнул, сел за письменный стол. Спросил:

– Что прикажете делать товарищу Хайретдинову? Лично отправиться в погоню?

– Я кровью искуплю свою вину…

Он ли это сказал? Черт возьми? Он никогда не оглядывался на начальство – потому и сидел в полковниках, а не стал очередным украинским генералом. Откуда, из каких глубин всплыли слова? Полстолетия – это не время? Поколения – это не дистанция? Он ли здесь стоит – или его вояка-дед, до самой смерти гордившийся, что видел товарища Сталина?

Хайретдинов потер лицо. Непонимающе посмотрел на свою левую руку. Потряс головой.

– Ладно, чушь, – изменившимся тоном сказал он. – Поздно теперь разбор полетов проводить… Семен!

Печкин вскочил. По-прежнему навытяжку, и в глазах – стекло…

– Идите отдыхайте… Вы сделали все, что могли. Я вами горжусь.

Семен раскрыл рот – словно собирался что-то гаркнуть. «Служу трудовому народу», например… Шедченко скривился – только не это.

– Отставить, – резко сказал Хайретдинов. – О случившемся – никому ни слова. Идите, лейтенант.

– Он и впрямь лейтенант? – спросил Шедченко, когда Печкин вышел.

– А вы не знали? Полководец… Да. Выперли из армии по сокращению, только год парень прослужил.

Хайретдинов опустил голову, повел челюстью, описав тлеющей папиросой круг.

– Что делать будем, Коля?

– Вам решать…

– Понимаю, что мне. – Хайретдинов не поднимал глаз.

– Что вы с парнем-то сделали?

Хайретдинов поморщился. Неохотно сказал:

– Сломал я его. Случайно. Это легко происходит с военными. Стоит им лишь почувствовать Власть.

– Вы и впрямь были… им, – прошептал Шедченко.

– Был. Не суди только, Коля. Товарища Сталина легко осудить. А он хорошего хотел. Земля – сад, народ – советский, язык – русский. Жулье на лесоповале, честные работают, а потом на Черном море отдыхают… А, оставим… Наломал товарищ Сталин дров. С головешкой проблемы были… но Власть, Власть – знал!

Хайретдинов поднялся, подошел к Шедченко, коротко, резко велел:

– Забудь все, что говорил. Глупости это. Иное время, иные методы… Куда ты ранил суку?

– В бедро.

– Сколько времени у нее заняло исцеление?

– Секунд десять – двенадцать. Но это была не она, вторая девушка ее подняла на ноги.

– Ерунда. Посланница просто отразила в ней свою силу. Эх, как все усложняется…

– Как же ее убить?

– Побольше пуль всадить. На куски разнести. Или – лишить Силы, что всего надежнее.

– Как?

– Это уже моя проблема – понять как. Хорошо хоть, что вы ушли. Не приведи Господь, схватили бы вас спецназовцы… Полюбуйся!

Хайретдинов прошел к столу, с грохотом выдвинул ящик, бросил перед Шедченко сложенный вчетверо бумажный лист.

– Смотри, смотри!

Николай развернул бумагу и вздрогнул.

Скупыми черно-белыми штрихами на листе был нарисован его портрет.

– Это должны были сегодня показывать по телевизору! Это должны были раздать каждому менту! А не того… дегенерата со скошенной челюстью…

Шедченко молчал.

– Засветились вы капитально, – мстительно сказал Визирь. – Знаешь, сколько мне стоил твой портрет? Ровно столько же, сколько год назад этюд Репина!

Он вырвал бумагу из рук Шедченко, подошел к камину, скомкал, швырнул в огонь.

– Расслабься, солдат… Пронесло. Я тебе показывал свою коллекцию?

– Какую? – тихо спросил Шедченко.

– Этюды мастеров. Картины собирать… пусть этим «новые русские» занимаются. Что в них… в завершенных, лаком залитых. А вот наброски, этюды – видеть, как хотел мастер сделать свое полотно… Это и впрямь интересно. У меня почти сотня набросков. Репин, Иванов, Шишкин, Крамской…

– Принципиально собираете русских художников? – спросил Шедченко.

– А в какой стране живу, Коля? Есть такое слово – патриотизм! – Хайретдинов отвернулся от камина. – Ладно. И на старуху бывает проруха. Не убивайся. Минус Визард – уже хорошо. И минус Кирилл, вероятно… Будешь «Хванчкару»?

Шедченко пожал плечами.

– Если честно – никогда не пробовал.

– Э… многое потерял. Тем больше получишь. – Хайретдинов склонился к столу. – Во здравие и за упокой. Не хмурься, солдат. Пусть сгинут наши враги!

11

Кирилл не любил афоризмов. Это, наверное, глупое занятие – выдирать слова из контекста, придавать им отточенность, к которой и не стремился автор. Прикладывать сказанное совсем по другому поводу и в другое время – к сегодняшнему дню.

Плакатик над дверью вагона гласил: «Чего не следует делать, того не делай даже в мыслях. Эпиктет».

Кто такой Эпиктет, Кирилл не знал. Какой-нибудь древний грек… Оказавшись в метро, он, наверное, утратил бы все свое философское спокойствие и с криком бросился бежать. Решил бы, что попал в Аид.

А вот в историю с Визитерами поверил бы, возможно. Древние боги – они любили веселые шутки с людьми.

Чего не следует делать…

– Виз. Разве можно не думать о том, о чем думать нельзя?

– Можно, – равнодушно сказал Визитер. – Я только этим и занимаюсь.

– Чем?

– Не думаю.

Кирилл невольно хихикнул.

– Кирилл, а ты уверен, что мы правильно делаем? – спросил Визитер.

– О чем ты?

– О ком. О писателе.

Он ответил не сразу.

– Не знаю. Но он же меня отпустил.

– Это мог быть ход. Понимаешь, Посланник Творчества – он хорошо предугадывает наши действия. Видит их словно картинки. Если он все предусмотрел, то тебя специально отпустили. Чтобы мы оба пришли в ловушку.

Кирилл поежился.

– Виз, у нас есть другой выход?

– Да. Хайретдинов. Власть. Только ему не нужны варианты. Он такой… по необходимости жестокий. Тебя бы защитил. Ему, наверное, хочется с кем-то говорить откровенно. А я для него конкурент.

– Тогда вариантов нет.

– Спасибо, – серьезно сказал Визитер. – Ну… Ты все равно помни про это.

Они ехали к Зарову и его двойнику. Весь день промотавшись по городу, придумав и отвергнув кучу планов, как подставить убийцу и женщин милиции. Можно было позвонить по «ноль-два» и назвать имена – наверное, сейчас бы такой звонок, даже от ребенка, проверили. Была лишь одна беда – если их и впрямь арестуют, если свяжут перестрелки в метро и на выставке с Кириллом Корсаковым, то и его начнут искать по-серьезному.

То, что им попадаться нельзя, понимали оба.

Не верить. Не допускать даже в мыслях ничего необратимого…

В вагоне вместе с ними ехала целая компания подростков. Не очень хулиганистого вида, но поглядывающая на обоих слишком пристально. И что болтаются ночью, вроде не беспризорные… Кирилл вздохнул с облегчением, когда мальчишки вышли во Владыкине.

Странно, раньше Кирилл никогда и никого не боялся на улицах. Даже поздно вечером, даже вдалеке от дома. Наверное, потому, что он был, этот дом.

– Ты хорошо дорогу помнишь? – спросил Визитер.

– А разве ты не смог бы найти?

– Смог бы. Но только искал бы долго… Не хочется.

Они понимающе переглянулись. Визитер чувствовал то же самое, что и он.

Визитер тоже боялся не только конкурентов, но и людей.

– Помнишь, мы однажды смотрели какой-то американский ужастик, где за пацаном кукла гонялась? – спросил Кирилл. – С ребятами из «Штурмана». Веснин потом еще сказал, что интересно было бы на пацана посмотреть года через два. Не съехала ли у него крыша.