Осенние визиты - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 64

Но если граница пройдена – расплата неизбежна.

Дверь открылась. Заров молча посмотрел на Озерова.

Тимофей Озеров был высоким, из-за этого кажущимся нескладным. Всегда несколько отрешенным, словно размышляющим параллельно о чем-то постороннем… решающим уже много лет в уме теорему Ферма, например.

– Привет, Тима.

– Проходи. – Озеров вел себя так, будто они не виделись максимум неделю. Заглянул через плечо Ярослава, молча втянулся обратно в квартиру, покачал головой. – Да… Проходи.

Он неуверенно затоптался в длиннющей сумрачной прихожей, словно это он пришел в гости, а не Заров. Вытащил из-под вешалки груду разнокалиберных тапочек, потер лоб.

– Ну… ты проходи пока…

Озеров двинулся по коридору в свою комнату с такой целеустремленностью, словно ему надо было скрыть от посторонних глаз шпионскую радиостанцию или станок для печати фальшивых долларов.

Ярослав переобулся, отошел от двери. Вынырнувшая из гостиной громадная рыжая псина задумчиво подошла к нему. По уверению Озерова, она была дворнягой, но Ярославу собака напоминала только кавказских овчарок. Впрочем, те, кого хозяин впускал в квартиру, из категории добычи ею временно исключались.

Он подставил псу руку, тот молча ткнулся в ладонь и отошел, стегая хвостом по стенам. Мощная псина. Ярослав таких обожал.

Озеров уже вернулся обратно. Отпихнул с дороги пса, заметил:

– Тебя Скицин искал. Он вроде считал, что ты к нему зайдешь.

– Степка сегодня занят, – не раздумывая, соврал Заров.

– А… ну проходи в зал, чего топчешься… – Тимофей задумчиво посмотрел на него. – Слушай, вид у тебя… Болеешь?

– Устал с дороги.

– Вино пить будем?

– А у тебя есть сомнения?

Озеров усмехнулся. Любовь к «плебейским» сладким винам была их общим коньком.

– Ну и как «серебристый мускат»? Нашел?

Ярослав покачал головой.

– Забудь. Я выяснял у главного винодела Казахстана. Виноградники вырублены, «серебристого» не предвидится.

– Обидно, – искренне отозвался Тимофей.

Заров сел в кресло, на пол рядом немедленно плюхнулась собака, придавив ноги.

– Ладно, будем пить массандровскую мадеру. И расскажешь, как тебя занесло в Москву. – Озеров вышел.

Ярослав посмотрел на пса. Тихо спросил:

– Врать будем?

Собака молчала, шумно дыша и глядя в глаза.

– Будем, – перевел ее взгляд Заров. – Работа такая.

Скицин на памяти Ярослава не пьянел никогда. Или почти никогда. Скорее всего из-за массы.

Сейчас, разливая остатки водки, он увлеченно говорил:

– …решил я после таких совпадений заняться исследованиями художественных текстов с точки зрения их совпадения.

– Плагиат вылавливать? – Визитер потянулся к рюмке.

– Нет, зачем плагиат? Плагиат вы друг у друга ловите, это ваша профессиональная болезнь и любимое развлечение… Сейчас… – Степан открыл стол, принялся рыться в нем, выволакивая на свет какой-то невообразимый хлам: тетрадки, мотки разноцветных проводков, еловую шишку, связку рыжих от ржавчины ключей, стеклянные шарики.

– Подобные сокровища я собирал классе в первом… или во втором, – заметил Визитер.

– Ага, с тех пор и копится… – Скицин пожал плечами. – Все как-то недосуг выкинуть… О!

Он выхватил какой-то лист, уселся обратно, торжествующе поднял палец.

– Слушай и сравнивай!

– Я весь внимание.

– «Иногда я во сне покушался на убийство. Но знаете, что случается? Держу, например, пистолет. Целюсь, например, в спокойного врага, проявляющего безучастный интерес к моим действиям. О да, я исправно нажимаю на собачку, но одна пуля за другой вяло выкатываются на пол из придурковатого дула».

– Красиво, – признал Визитер. – И что?

– Фрагмент второй! – изрек Скицин. – Сравнивай! «Пистолет хлопнул негромко и как-то нехотя. Выплюнул бледный огонек. Затвор, помедлив, отошел назад, выбросил гильзу и с натугой послал в ствол второй патрон». Так-так-так… так… во! «Опять выскочил желтый язычок огня, а следом за ним пуля. Она ударилась о мокрое пальто…»

– «И упала в снег», – закончил Визитер. – И в третий раз герой стрельнул, и снова пистолет сработал с томительным бессилием…

– Молодец. – Степан отложил листок, скрестил руки на животе. – Здорово?

– И что с того? Любой писатель мнит себя господином реальности… когда пишет. И понимает, что мечтам его не сбыться… что пули выкатятся из дула и запрыгают по снегу.

Скицин ехидно усмехнулся.

– Ладно, не придирайся. Я вот хочу подборочку сделать, как господа писатели независимо друг от друга используют сходные образы в эмоционально значимых моментах повествования. Шикарная будет статейка!

– Дождешься, что господа писатели с их эмоциональностью скинутся и наймут киллера. Чтобы он попугал как следует известного психолога.

Степан вздохнул.

– Кровожадный вы народ, литераторы… Если уж нанимать, так чтобы убил. Дешевле выйдет.

– Ты что, серьезно?

– Конечно. Попугать, сломать пару ребер – это ведь не разовая акция. Надо хотя бы дважды прийти. Соответственно и цена выше.

– Не предполагал. Откуда ты знаешь?

– От одного клиента. У него на почве бизнеса такой невроз попер… даже жалко мужика… немного.

– Степан… – Визитер откинулся в кресле. В голове шумело. Было тоскливо и сумрачно. – Тебе нравится наш мир?

– Ты о чем?

– О жизни.

– Я что, похож на идиота? Нет.

– А как бы отнесся к ситуации, когда один человек получает в свои руки власть над миром? Хороший человек, желающий миру добра.

– На хоррор потянуло? – Степан оживился. – Я бы отнесся крайне отрицательно. История полна таких мечтателей. Тебе назвать десяток имен людей, желавших всеобщего блаженства?

– Не надо. Степан, я говорю не о диктаторе, не о пророке. Никакого насилия… даже никакой явной власти. Просто мир непроизвольно начинает подстраиваться под конкретного человека. Отвечать его представлениям о счастье.

– Это еще хуже, – быстро ответил Скицин. – Явного диктатора-благодетеля шлепнули бы… или распяли на торопливо сколоченном кресте. Тайный правитель, исподволь навязывающий свою волю человечеству, куда страшнее.

– Да почему?

– Да потому! Кого ты хотел бы видеть в такой роли?

– Себя.

Скицин замолчал, наклонил голову, разглядывая Визитера.

– Вот оно что… ну извини. Недооценил. Ты такой кошмар придумал, что меня пот прошиб.

– Почему? Ты сам хотел бы стать… стержнем цивилизации? Ее душой?

Степан кивнул.

– Хотел бы. Но не дай Бог. Ни мне, ни тебе.

– Степан, давай чуть конкретнее.

– Да ты что, Ярик… Славик. Рехнулся? Механик наших душ, ты подумай немного! Власть над миром! А в руках – не танки и дебилы в касках, а пружинки, которые двигают нашими поступками! Знаешь, как отразится на миллиардах то, что тебя в детстве не брали играть в футбол, а в юности завалили на экзамене?

– Не знаю.

– И я не знаю. Но все, все, что было с тобой, оно не исчезло никуда. Оно где-то там, в тайниках души, куда нормальные люди не заглядывают! И править будет не твоя четко сформулированная и добродетельная мысль, а тот оскал темноты, что у каждого в подсознании! У каждого! От папы римского до маньяка, приговоренного к расстрелу! Человек – не Господь Бог, который безгрешен… Впрочем, этот вопрос тоже сомнителен, выдумать ад, не греша самому, – это еще та проблемка!

– Богохульник.

– Скептик. Ярослав, такой мир стал бы кошмаром.

– Не уверен. Скажем так: были в истории личности, которые становились подобной душой цивилизации. Пусть даже не всей, их ограничивала общая отсталость мира…

– Угу. На Христа сошлись. Общая отсталость… хм. Слава! – Скицин перегнулся через столик, поводил пальцем. – Я в одной статье прекрасный пример вычитал… Помнишь историю про доктора Джекила и мистера Хайда?

– Ну.

– Что совершил страшный и жуткий Хайд, воплотивший для Стивенсона все мыслимые пороки души человеческой?

– Убил кого-то.

– Да. Убил. А еще пнул ребенка. Тебе не кажется показательным, что хорошему писателю и великолепному фантазеру Стивенсону даже в голову не пришло, что его мерзкий Хайд может ребенка убить? Чем дальше развивается цивилизация, чем выше ее нормальный моральный уровень со всяческой заботой об экологии, простуженных китах, бездомных кошечках и прочих стареньких бабушках, тем чудовищнее становится противоположный полюс. Допустимое зло. Представимое зло! Да, люди в целом становятся лучше, чище, милосерднее. Но – как расплата за эту принятую всеми мораль, за декларируемые ценности и заповеди – растет темный клубок, прячущийся в душе. Есть у меня коллега, очень хорошая девушка. Как-то мы с ней общались на сходную тему… и я спрашиваю: «За какую сумму ты бы могла убить человека?» Ну, пообсуждали кандидатуру, сошлись на мне самом как индивидууме приятном и симпатичном. Она меня в миллион долларов оценила. В общем, даже приятно стало, киллеры и за десятую долю процента этой суммы работают… Потом обсудили вопрос с убийством невинного ребенка. Ну, тут, кажется, она больше бы попросила. Но! Ты понимаешь – все допустимо для современного человека! Все! За самые заурядные баксы, которые она в общем-то умеет зарабатывать! Куда до нас инквизиции и гестапо! Им хоть приходилось оправдываться перед собой – это, мол, еретики, а это недочеловеки. Нам же никаких оправданий не надо, только цену назови! Для того чтобы сделать маленький персональный рай и потешить неудовлетворенные мечты. А если перед тобой не мешок с капустой будет лежать, а власть над миром… Славик! Все станет допустимо! Все! Без ограничений!