Осенние визиты - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 46

12

Обеденный зал был еще одним осколком тех, советских времен. Шедченко даже повел взглядом по стенам, отыскивая портрет Маркса или Ленина. На Украине ему приходилось их встречать – в не основных помещениях властных структур. То ли какая-то легкая самоирония демократов… впрочем, они на нее редко способны… то ли стыдливая инерция сознания. Так, наверное, стояли идолы Перуна в сараях киевских хором после Крещения. Вроде бы брошенные на дрова, но все никак руки не доходят.

Портретов не было никаких. Только тканые панно, но достаточно провисевшие, чтобы казаться родными.

– Садись, Коля! – Хайретдинов привстал из-за стола, добродушно улыбнулся. – Позавтракаем, да и за помин души выпьем.

Шедченко подошел, отчаянно стараясь расслабиться. Такие помещения всегда угнетали его.

– За чей помин, Рашид Гулямович?

– За раба Божьего Аркадия. Ах нет, нельзя. Нехристь, иудей. И за Фархада нельзя.

– Профессор?!

– Да, Коля, да. Его достали. Ты садись. Рыбку будешь? – Рашид Гулямович чуть ли не стлался перед ним. При этом не теряя ни грамма достоинства. Этакий образец восточного гостеприимства.

– Рашид Гулямович…

– Зови меня просто Рашид. Хорошо?

– На брудершафт придется выпить, – с некоторым усилием сказал Шедченко.

– Давай.

Николай сел рядом с Хайретдиновым. Овальный стол был сервирован на двоих. Полностью сервирован. И никого в комнате.

– Я подумал, – разливая в рюмки «довгань», сказал Хайретдинов, – лучше холодное поедим, да зато поговорим спокойно. Правильно?

Он улыбнулся. Черт. Хорошая улыбка. Ей хотелось верить.

– Конечно.

– Ну давай, Николай Иванович…

Хайретдинов встал, они переплели руки. Смешной ритуал мужской дружбы, замена кровного братства. Вино есть кровь, а кровь – вино.

а водка, очевидно, лишь концентрат крови…

– Будем жить, Коля…

Они поцеловались, троекратно, и Шедченко с удивлением почувствовал – он не испытывает ненависти к этому человеку. И даже не чувствует его хозяином, идиотом-политиком.

Это что же, судьба Силы? Служить???

– Из всех Посланников тот, что пришел к тебе, был мне наиболее близок, – сказал Визирь. – Поверь. В этот раз ему не повезло, но в следующий раз, возможно… Земля ему пухом. Сейчас мы должны спасти мир.

– Ты понял?

– Девчонка. – Хайретдинов кивнул, и его лицо дернулось. – Дьявол… тьфу! Только его поминать… Почему ты их не кончил, Коля?

– Потому, что он не смог. Я не в силах убить женщину.

– Ой, ну что за бред! – Визирь сел. – Европа, мать ее… Женщина священна! Нет разницы, когда приходит смерть. Что же нам делать, а?

– Тебе решать. Ты – Посланник.

– Да, да… Ладно, что уж теперь горевать. Давай помянем твоего…

Он сноровисто капнул в рюмки водку. Посмотрел на Николая.

– Не был ты человеком, но кто решит, в ком есть душа, – быстро, чеканно изрек он. – Ты зла не хотел. Мир праху, покой тому, кто еще вернется. Будем жить.

Они выпили не чокаясь.

– За Фархада не будем. Потом, вечером. У меня будет денек… не приведи Господь. – Визирь усмехнулся. – Посмотри телевизор. «Покушение на депутата, лидера независимых» – ах, ах! Слушай, Коля, тебя не тревожит карьера?

– О чем ты? – Шедченко потянулся, накладывая себе тонкие пластинки буженины.

– Украина, конечно, страна нищая. Но спецслужбы не обижает. Твой визит к реакционному российскому политику – как к нему отнесутся?

Шедченко усмехнулся.

– Если ты победишь, то это самый удачный шаг в моей карьере.

– А если нет?

Николай плеснул себе еще водки, куда более щедро, чем разливал хозяин. Хорошая водка. Не привык он пить с утра, но теперь все привычки устарели.

– Тогда и жить не стоит. Я видел ее глаза.

Хайретдинов вздрогнул.

– Остановим. Не в первый раз, поверь.

– Дай-то Бог.

– Он на нашей стороне, Коля.

– Рашид, мне надо позвонить домой.

– О чем разговор. Звони. – Хайретдинов вынул из кармана трубку, протянул Шедченко. Путаясь в обилии кнопок, Николай включил телефон.

почему в армии нет ничего подобного? Проводная связь, как во Второй мировой, позорище…

– Алло?

Нина взяла трубку сразу. Словно ожидала звонка.

– Коленька?

– Как ты, малышка? – Он постарался забыть о Хайретдинове. Да, он женат двадцать лет и все еще любит жену. Пусть его считают моральным уродом. У него есть дом и есть семья, а не только веселые девочки-штабистки.

– Хорошо, а как ты? Почему вчера не звонил?

– Занят был, Нина. Очень занят. – Шедченко прикрыл глаза. – Теперь… теперь все хорошо.

– Как Сашка?

– Гораздо лучше. Привет от Тани.

Пауза.

– Коля, все действительно в порядке?

– Да. Да, малышка.

Шедченко посмотрел на Хайретдинова. Того, казалось, всецело занимал бутерброд с осетриной.

– Лучше, чем когда-либо.

13

Как странно.

Мир не изменился.

Мир – все тот же!

Кирилл почти бежал за Аркадием Львовичем и Визитером. Они о чем-то тихо говорили… Да нет, не тихо, конечно. Попробуй поговори тихо в длиннющем подземном переходе между двумя станциями метро. Но отставание на шаг, которое все никак не мог преодолеть Кирилл, заглушало слова намертво.

намертво…

Люди, люди вокруг. Сотни, тысячи. Интересно, что думает человек, приехавший из маленького села и впервые попавший в Москву? Миллионы – вот они. Девчонки, чуть постарше Кирилла, наверное, но уже совсем другие, совсем взрослые, настолько, что сладко щиплет в груди, пробегают навстречу, и даже взгляд их не касается мальчишки, хотя они могли бы учиться в одном классе. Пухлые куртки, яркие брючки, накрашенные глаза… Почему все взрослеют по-разному?

Тетка с двумя тяжело нагруженными тележками, она катит их впереди, как таран, и толпа расступается, как морская вода под килем парома. Толпа подростков, тоже чуть старше, чем он, и вроде бы все сами по себе, даже не разговаривают, но они спаяны какой-то невидимой силой, взаимным притяжением, законы которого не хочется понимать, и толпа расходится перед ними так же стремительно, будто вода перед сторожевыми катерами, хищно оскалившими орудия…

Растерянные, шарахающиеся, виновато улыбающиеся, тщетно пытающиеся придать себе хоть тень столичной торопливости – не москвичи. Чужие.

Кирилл ускорил шаги, пытаясь догнать Визитера и Аркадия Львовича. Они что, забыли о нем совсем? Пришельцы!

Он запнулся, пробежал немного, удерживая равновесие, непроизвольно оглянулся…

Убийца был метрах в пяти-шести. Строгое, мужественное лицо. Только распухший нос портит картину.

Ноги подкосились. Кирилл обрушился на стертый грязный мрамор, люди шарахнулись, обходя его, а убийца замер. Они смотрели друг другу в глаза.

Словно смотришь в ночь…

Кирилл всхлипнул, привставая, не отводя взгляда от лица человека, который… Нет, не думать об этом!

Убийца покачал головой. Печально и строго. Не отрывая взгляда, не делая больше ни шага. Встряхнул «дипломат», зажатый в руке, и тот послушно распахнулся, словно мечтая вывалить свое содержимое на истоптанный пол, но убийца уже подхватывал пластиковую крышку, подпирая «дипломат» коленом, придерживая перед собой, пока извлекал из него что-то… сверкающее и темное, сгусток силы, сжатый в строгие линии, спящее нечто, угловатую хищную тень.

Это так приходит?

Не кино, не фантазия, не страшный сон. Автомат, подкинутый в сильных руках, целящийся в глаза. Сейчас вспыхнет пламя у дула, совсем нестрашное, словно венчик газовой горелки, и мир дернется, взорвется, выкидывая из себя его – Кирилла Корсакова, тринадцатилетнего пацана, к которому пришел Визитер…

– Нет! – закричал Кирилл, елозя на грязном полу, отползая, не отрывая взгляда от убийцы и его инструмента. – Не-е-е-ет!

Над плечом ухнуло – громко, натужно, будто превозмогая кошмар, и убийца присел, переводя ствол автомата с Кирилла на кого-то другого…