Осенние визиты - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 28

5

Ярослав проснулся. Поезд потряхивало на стыках, в окно бил свет. Слишком яркий, невыносимо режущий. Он повернулся, посмотрел на бесконечную степь. Серо-желтые мертвые злаки, холмистая гряда вдалеке, что-то слегка похожее на проселочную дорогу. Ярослав застонал – от разламывающей голову боли, от невыносимой, бескрайней, как пространство вокруг, тоски.

– Возьми… – Слава со своей полки протянул ему облатку анальгина. – И лучше две, одна таблетка не поможет…

– Давно… проснулся?

– С полчаса.

Он жадно проглотил таблетки, запил теплой, безвкусной минералкой из открытой с вечера бутылки. Покосился вниз, на старуху. Та сидела в той же позе, что и вчера, как будто и не ложилась. Древняя и равнодушная, как сама степь.

– Ненавижу… это… – Ярослав кивнул на окно. – Здесь жить нельзя…

– И здесь живут. – Слава пожал плечами. Он, похоже, уже избавился от головной боли, но мятое лицо выдавало принятую накануне дозу.

– Это не жизнь…

– А как же твои татарские предки? – Слава усмехнулся. – Лук за спину – и вперед на лихом коне…

– Они потому и скакали, что пытались выбраться из степи, – буркнул Ярослав. – Скоро там Саксаул?

– После обеда.

– Поговори с проводником, а?

Слава кивнул.

– Мы прекрасно понимаем друг друга. Поговорю.

Ярослав валялся на полке еще минут двадцать, пряча глаза от света в грязной подушке, дожидаясь, пока схлынет боль. Слава успел сходить умыться, вернулся добродушным и посвежевшим. Пихнул его в плечо.

– Давай поднимайся. Хватит страдать.

– Я хотел бы проснуться еще раз… – прошептал Ярослав.

– Ну извини, вот этого не получится. Я не могу никуда сгинуть. Вставай.

Он спрыгнул с полки, пытаясь попасть прямо в ботинки. Слава участливо смотрел на него.

– Больше напиваться не будем, – пообещал он. – Мы должны приехать в Москву работоспособными.

– Да уж…

– Выхода у нас нет, Ярик. – Слава похлопал его по плечу. – Соберись. Я пока чай заварю, с проводником потолкую.

Человек был одет в гражданское, но выправка выдавала в нем военного.

Собственно говоря, сам он даже не считал себя человеком. Но это, по сути, такая мелочь. Миллионы живых существ в этом мире считают себя людьми, не имея на то никакого права.

Двойник Николая Шедченко шел по больничному саду, задевая ветки, роняя фонтаны холодных капель. Осень…

Он забрался в больницу через незакрытое окно туалета на первом этаже. Здесь стоял сильный запах табака, перебивавший даже неизбежную вонь. Двойник полковника вымыл руки, перепачканные осыпающимися с рамы чешуйками краски и невесть откуда взявшейся ржавчиной. Постоял, глядя на полуоткрытую дверь. В больнице стояла тишина, достойная скорее морга.

По холодному коридору он прошел к лестнице. На секунду задержался у двери в приемный покой – там о чем-то тихо разговаривали, временами негромко смеялась женщина. Двойник пожал плечами и стал подниматься на второй этаж.

…В ординаторской хирургического отделения молодая женщина, бывшая человеком не больше, чем он, подошла к зеркалу. Оправила волосы, провела холодной ладонью по лицу. Прошептала, глядя в свой отраженный лик:

– Дай мне силы…

Зеркало молчало. Оно умело лишь одно – отражать. Никогда и ничего не таилось на амальгаме, кроме истины, молчаливой, как любая правда.

Двойник Шедченко тихо открыл дверь, завешенную изнутри белой занавеской, и вошел в отделение. Помедлил, глядя на дверь ординаторской. Потом, отвернувшись, прошел в палату, которую выбрал так же легко, как нашел путь в больницу.

Юноша, бывший единственным обитателем палаты, открыл глаза.

– Привет, Сашка, – прошептал двойник Шедченко.

– Здравствуй, дядька.

– Ты как?

– Хреново. – Парень улыбнулся. – А где мать?

– Попозже подойдет. Ты здорово вырос.

– Головы это не коснулось… наверное.

– Ничего. Головой потом займешься. – Двойник Шедченко, который не считал себя человеком, коснулся его плеча с грубоватой, неумелой лаской.

– Я не верил, что ты сможешь приехать…

– Знаешь, я люблю тебя, идиота. Спи.

– А ты?

– Мне надо поговорить с врачом. – Он позволил себе странную улыбку. – Ладно, парень. Спи.

Юноша кивнул.

– Ты сразу меня узнал? – отступая к двери, спросил мужчина.

Александр Шедченко кивнул.

– Это здорово.

Мужчина вышел, плотно прикрыв за собой дверь, посмотрел на серый рассвет, вползающий в коридор через мутные окна. Шумно, не таясь, подошел к двери ординаторской, толкнул ее.

Женщина в белом халате, стоявшая у окна, молча и без удивления посмотрела на него.

– Я пришел, – сказал тот, кто не боялся считать себя нечеловеком.

6

Мария смотрела на того, кто был рожден злобой и тьмой, не отводя глаз, не произнося ни слова.

В глазах мужчины не было ничего человеческого. Только холод профессионального убийцы. О, она знала, что этот умел убивать. Он достаточно повоевал, прикрываясь приказами и красивыми словами для того, чтобы безнаказанно отбирать чужие жизни. И пусть большая часть его войн была там, на Востоке, ни одна из них не была войной за веру. Он не умел нести свет.

– Я пришел, – сказал тот, кто принял облик военного.

– Я знала, что ты придешь.

Мария заставила себя ответить. Даже этого ей необходимо любить. Но любить – не значит прощать.

– Ты сама понимаешь, что должно произойти, – сказал мужчина.

– Знаю. Ты должен покаяться – или умереть непрощенным.

Мужчина улыбнулся, словно он имел право улыбаться.

– Глупая девчонка… Ты считаешь, что несешь свет…

– Я несу свет. Но могу и лишать его тех, кто недостоин.

– Что ты сделаешь с миром, если войдешь в него, если победишь? – Мужчина медленно продвигался к центру комнаты. Мария застыла у окна.

дай мне силу…

– Я дам миру любовь.

– Мир уже не спасти любовью, девочка. Слишком часто любовь предавали, слишком часто ею оправдывали зло.

– Кто ты такой, чтобы судить о добре и зле?

– Я? Я слуга.

– Ты слуга Тьмы.

– Нет, человечества. Тех, у кого есть силы любить, но нет сил ненавидеть. Я просто страж покоя. И не моя вина, что покой хранит лишь Сила.

– Да, не только твоя вина в этом. Но и слуга отвечает за то, что творит по приказу.

– «Слуги… повинуйтесь господам своим. Ибо то угодно Богу…» – Мужчина вновь улыбнулся.

– Лишь в тебе выбор – Свет или Тьма.

– «Свет, который в тебе, не есть ли Тьма?»

– Я знаю, что ты умеешь искушать, – сказала Мария. – Ибо слово – оружие. И ложное слово – оружие Тьмы. Твой дар – искажать слова.

– Мой дар – служить.

Мужчина обвел комнату взглядом. Взял со стола нож.

– Не хотел бы этого делать, – негромко сказал он. – Мы еще можем объединиться. Есть другие… и в них подлинная Тьма. Давай предотвратим худшее, а после будем решать.

– Я лишаю тебя Света, – сказала Мария. На мгновение мужчина замер, неуверенно поднимая руку к глазам. Потом засмеялся и покачал головой. Сделал еще один шаг к Марии.

– Я не верю в тебя – и ты не сможешь меня ослепить. Выбирай, девочка.

– Даже твой земной брат отступил от тебя. Как можешь ты верить в свою правоту?

– А где твоя сестра, девочка?

Мария смотрела лишь на него. Неотрывно, чтобы даже в глазах не отразилась Анна, тихо входящая в открытую дверь.

– Моя сестра уже спасена, и прощено ей все, что было и что будет. Моя сестра есть любовь.

– Ты говоришь о любви, не умея любить.

Мария даже улыбнулась этим словам – всей лжи, которая была в них.

– Нельзя любить человечество, не любя человека, – сказал тот, кто был ложью и Тьмой. – И слепая любовь хуже ненависти. Всепрощение – дорога, которой приходит зло.

– Я прощаю даже тебя, – сказала Мария в тот миг, когда Анна, оказавшаяся за спиной двойника Шедченко, достала из кармана пальто нож и вонзила его в спину посланника зла.