Мальчик и Тьма - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 3

Я сидел рядом с Солнечным котенком и думал. О том, что во многих домах могут пылиться Настоящие зеркала, способные сотворить чудо. А мы проходим мимо, не догадываемся подставить их под утренний свет…

– Котенок, а как узнать, Настоящее зеркало или нет?

– Просто посмотреть в него. И захотеть увидеть себя таким, какой ты есть. Но люди боятся таких зеркал, предпочитают видеть свое отражение, а не суть. А некоторые уже и не умеют видеть, они способны только смотреть.

– И в чем тут разница – видеть или смотреть?

– Глупый, глупый Данька, – печально сказал Котенок. – Ты действительно еще маленький…

Я обиделся и не стал переспрашивать. А Котенок повозился у моих ног, потом виновато спросил:

– Не холодно?

– Нет.

– Ты не обижайся, если я буду обзываться. На самом-то деле во всем я виноват. Расхвастался…

– Да ладно. Дождемся рассвета и вернемся домой. Жаль только, ничего не увидели.

– А что тут видеть, – сонно отозвался Котенок. – Маленькая долина между скалами. Сто метров на двести, не больше… Ручеек, пара деревьев и несколько валунов.

– Откуда ты знаешь?

– Вижу.

– Так ведь темно!

– Во мне Настоящий свет, – зевнув, напомнил Котенок. – Данька, давай спать…

– Я не хочу.

– Тогда помолчи, а я посплю…

Вам когда-нибудь доводилось сидеть в полной темноте, держа на коленях спящего котенка? Да, именно в темноте, потому что, когда Солнечный котенок уснул, шерстка его стала светиться не ярче неоновой лампочки в детском ночнике. Что бы вы в такой ситуации сделали?

Точно. Вот и я тоже уснул.

2. Мы ждем рассвета

Проснулся я от озноба. Котенок спал, и от него шло ровное тепло, но хватало его только на живот и немного на ноги. А по плечам разгуливал прохладный ветерок.

Я поежился, и Котенок сразу поднял мордочку, засветившись в полную силу:

– Замерз, да?

– Спрашиваешь. – У меня зуб на зуб не попадал, да и есть хотелось ужасно. – Вот простыну опять…

– Вылечу, – без особого энтузиазма пообещал Котенок. – Ладно, уже немного осталось. Это перед рассветом всегда становится темно и холодно.

– Значит, вот-вот рассветет.

Я осторожно опустил Котенка на землю и попрыгал, чтобы согреться. Помогло это плохо.

– Может, мы мало спали? – предположил я, снова усаживаясь на траву.

– Семь с половиной часов, куда уж больше, – фыркнул Котенок. – Знаешь, какое чувство времени у Солнечных котят?!

У меня вдруг возникло жуткое подозрение. Но я не спешил его высказать, а вместо этого спросил:

– Ты до рассвета точно дверь не откроешь?

– Никак.

– А если… ну, в общем… вдруг здесь очень большая ночь?

– Какая?

– Несколько месяцев, как на полюсе!

Котенок помолчал, потом прошелся по траве взад-вперед и грустно сказал:

– Я надеялся, что ты об этом не подумаешь.

Обхватив руками плечи, я смотрел на сконфуженного Котенка. Потом спросил:

– Так что же, мы среди этих гор и останемся? Здесь же и есть-то нечего!

– Мне тоже, – огрызнулся Котенок. – Зато вода есть, можешь попить.

– Меня дома уже ищут, – вдруг сообразил я. – Не знают, что и подумать – исчез из постели, даже тапочки не надел!

– Давай немного подождем, – предложил Котенок. И мы ждали – молча, потому что говорить нам не хотелось, лишь Котенок со своим чувством времени объявлял каждые прошедшие пятнадцать минут. Когда он со вздохом сказал «час», я взорвался:

– И где же рассвет?

– Нет пока, – признался Котенок. – И я его не чувствую. Солнышко еще где-то далеко. Подождем немно…

– Хватит, – оборвал я. – Надо что-то делать.

– Есть один вариант, – со вздохом произнес незадачливый волшебник. – Я же умею летать. Сейчас взлечу и буду лететь, пока не наткнусь на рассвет или закат.

Прозвучало это так, словно рассвет и закат были толстыми каменными стенами. Я невольно улыбнулся.

– А дальше?

– Когда подкреплюсь, вернусь к тебе. У Солнечных котят отличное чувство направления, я тебя обязательно найду. Откроем дверь – и готово.

– Так что же ты раньше этого не предложил? – возмутился я.

– Понимаешь, я ведь уже не солнечный лучик, – признался Котенок. – Я буду лететь очень быстро, но может понадобиться несколько дней.

Вот тут мне стало страшно по-настоящему.

– Ты представляешь, что говоришь? – прошептал я. – Что со мной потом дома сделают?

– Другого выхода нет. Ждать – или лететь.

Я отвел взгляд от Котенка. И вдруг понял, почему возмутился этим предложением. Мне страшно.

Я, наверное, стал бояться темноты. А без Солнечного котенка темнота станет полной. И… что, если он не прилетит?

– Давай, – выдавил я. – Лети. Только быстро, а то передумаю.

Он понял.

– Данька, не вешай нос. Я буду лететь очень быстро. Если захочешь пить – ручеек прямо перед тобой, метрах в тридцати. Жди.

И прежде чем я успел сказать, что передумал, что не смогу ждать его в одиночестве и мраке, Солнечный котенок подпрыгнул и взвился в воздух. Оранжевый комочек света стремительно поднялся, превращаясь в крошечную точку на черном небе. И полетел прочь. Действительно очень быстро: я потерял его из виду за несколько секунд. Только хватит ли ему сил все время мчаться с такой скоростью?

Минут десять я ревел, уткнувшись в густую мягкую траву. Как ни странно, это меня капельку согрело. Поднявшись, я пошел на поиски ручейка, о котором говорил Котенок.

Странное это дело – бродить во тьме. Теряется и расстояние, и время. Лишь камни, изредка попадавшиеся под ноги, доказывали, что я не топчусь на месте.

Руки я держал перед собой, боясь, что в любой момент оступлюсь, но вскоре услышал журчание воды, а еще через мгновение трава под ногами сменилась влажным песком.

Нагнувшись, я жадно пил холодную чистую воду. Потом, отойдя на несколько шагов – так, чтобы слышать ручеек, – лег навзничь в траву, высокую, сомкнувшуюся надо мной.

Делать было совершенно нечего. Раньше я и не подозревал, как выматывает полное безделье. Я лежал, слушая плеск воды и гул ветра где-то далеко-далеко вверху. Лежал, наверное, очень долго. А потом снова заснул.

Разбудили меня шаги. Я открыл было рот, чтобы окликнуть вернувшегося Котенка, но вовремя сообразил, что эти шаги другие: тяжелые, человеческие.

Сразу вернулся страх.

Шаги приближались сразу с двух сторон. В нескольких метрах от меня идущие встретились. И я услышал тягучий голос:

– Там нет никого.

– Там нет никого тоже.

Я понимал говорящих, хотя мне почему-то казалось, что они говорят на чужом языке. И от этих медленных, тяжелых голосов меня пробила дрожь. Я замер, боясь шевельнуться.

– Здесь никого. Но дозорный видел свет.

– Дозорный видел Настоящий свет.

– Это невозможно.

– Но дозорный видел.

– Здесь нет света. Здесь нет никого.

– Тот, кто светил, улетел.

– Или ушел по скалам. Здесь низкие скалы.

– Нас обвинят в медлительности.

– Это плохо. Надо сказать, что здесь был Крылатый, убежавший вчера.

– Нас спросят, где его сердце.

– Мы скажем, что он защищался. Мы скажем, что залили долину Черным огнем.

– Это расточительно. Это плохо.

– Но это лучше медлительности.

– Да. У тебя есть Черный огонь?

– В башне.

– У меня нет Черного огня. Мы полетим в твою башню, возьмем огонь и сожжем долину.

– Так хорошо. Летим.

И я увидел, как во мраке разворачивается тьма. Черные полотнища тьмы, чернее темноты, непрогляднее мрака. Две пары огромных крыльев. В лицо ударил ветер, наполненный едким нечеловеческим запахом, и тьма взвилась в небо.

Несколько минут я лежал, убеждая себя, что мне приснился кошмар. Но едкий запах еще держался в воздухе, а в том месте, где стояли говорившие, я нащупал выдранную траву.

Ждать возвращения тех, кто при ходьбе вырывал с корнем траву, мне совершенно не хотелось. Еще больше не хотелось дожидаться Черного огня, чем бы он ни был.