Лабиринт отражений - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 40

Казалось бы, у меня есть все основания раздуться от гордости. Но становится только тревожно.

– И мне кажется, – задумчиво говорит Урман, – что он был прав. Пловец – работа для вас. Главная работа вашей жизни. И я могу помочь с ней справиться.

Вряд ли он сможет предложить мне Медаль Вседозволенности. Такие вещи все-таки не покупаются. Но ставка велика, и награда может быть очень, очень большой.

Зачем мне Медаль, если до конца дней своих я могу не заниматься незаконными делами в виртуальности?

– Вы подписали контракт? – спрашивает Урман.

– Нет.

– Устная договоренность?

– Нет.

– Тогда о чем вы беспокоитесь?

Молчу. Я не знаю, почему держусь за предложение Человека Без Лица. Он силой принудил меня к встрече. Отправил в «Лабиринт», не объяснив абсолютно ничего. И обещание, данное им, вполне может быть блефом.

– Мне надо подумать.

– Хорошо, – соглашается Урман. – У нас почти гарантированно есть пять часов… вы, очевидно, нанесете новый визит в «Лабиринт»?

Неопределенно киваю.

– Я предприму собственные действия, – говорит Урман. – Вы их обязательно заметите, дайвер. И сможете сделать выбор.

– Туманно, Фридрих.

Урман недоуменно хмурится, пока программа-переводчик пытается понять, что я говорю не о погоде.

– Чем, собственно, я для вас ценен?

– Вы поймете, дорогой Иван-Царевич. Да, кстати, кто Пловец по национальности? Как вы думаете?

– Русский… – машинально отвечаю я.

Урман насмешливо кивает.

– Возможно, возможно… До свидания, дайвер. Подумайте и примите решение.

Одновременно с этими словами двери распахиваются и появляются стражники. На этот раз они не держат мечи наголо.

– Вас проводят к мосту, – сообщает Урман.

10

То ли за мной не следят, то ли делают это слишком искусно, чтобы Вика забила тревогу. Я поднимаюсь на стену, провожаемый взглядами охранников, ступаю на мост из волоса.

Интересно, сколько метров я смогу пройти, не выходя из глубины?

Шаг-другой – нить дрожит под ногами, голова кружится. В сотнях метров внизу, в нагромождениях скал, вьются голубые ленточки рек и мерцают оранжевым жаром озера лавы.

– Эй, дайвер, шатаешься! – насмешливо кричат в спину.

А я уже не шатаюсь – падаю.

Наверное, так срываются грешники-мусульмане, пытаясь пройти в свой рай, к ласковым гуриям и горам рахат-лукума…

Ноги соскальзывают, лечу, цепляюсь за нить – и та равнодушно срезает мне пальцы на руках. Воздух ударяет в лицо, холодно и хлестко, приглашая в короткий путь, скалы кружатся внизу, вырастая и ощетиниваясь иглами верщин. Когда я коснусь камней, сервер «Аль-Кабара» отрапортует, что я подвергся смертельным перегрузкам, – и сработает дип-программа выхода.

Но мне совсем не интересно, какой болью расцветит смерть мое воображение.

Глубина-глубина, я не твой…

На экранах – кровь. Привычная картина.

Я стянул шлем, навалился на стол, дернул из разъема телефонный провод.

– Обрыв связи! – сказала Вика. – Нет тонового сигнала в линии! Проверь разъем!

– Все в порядке, – втыкая провод на место, пробормотал я. – Перезагрузка.

– Серьезно?

– Да.

На мониторе голубизна и падающий человечек. На душе гадко.

Я ввязался в очень серьезную историю. Если «Аль-Кабар», «Лабиринт» и те, кто стоит за Человеком Без Лица, сцепятся из-за Неудачника… Ой-ей-ей… Лучше не попадать между таких жерновов. Лучше всего теперь на пару недель забыть про виртуальность. Резаться в обычные игры, пить с Маньяком пиво, апгрейдить компьютер, съездить куда-нибудь в Анталию, где еще тепло, покупаться в море.

Конечно, придется забыть о Вике. О настоящей Вике. Надолго.

Навсегда распрощаться с мечтой о Медали Вседозволенности.

И, конечно, вычеркнуть из памяти Неудачника.

А кто он, собственно говоря, такой, чтобы переживать за него? Хомо Компьютерис? Человек компьютерный, способный входить в виртуальное пространство без всяких модемов-телефонов? Ну и что? Не стоит надеяться, что его способность, если она действительно есть, можно легко перенять.

Специалисты всех мастей будут исследовать его, снимать энцефалограммы и замерять мыслимые и немыслимые параметры. Неудачника будут усаживать перед компьютерами разных типов, подключать и отключать модемы, привозить к телефонным линиям и прятать в подземные бункеры. И требовать – войди в глубину… расскажи, что ты чувствуешь… какое ощущение возникает в большом пальце левой ноги при входе в виртуальность и как меняется стул после трех суток в виртуальном мире. Проведет он остаток своих дней где-нибудь на охраняемой швейцарской вилле или в пустынях Техаса, в каком-нибудь научном центре ЦРУ. Очень ценная и уважаемая морская свинка.

Впрочем, он русский, наверное – российский гражданин. Если кинуть информацию о Неудачнике в открытую сеть или соответствующим органам…

Я даже засмеялся от собственной наивности. Ну и что? Пошлет старушка Россия авианосцы и танковые бригады на охрану Неудачника? Мало ли талантливых программистов было вывезено из страны – четырнадцатилетнего парнишку из Воронежа Сашу Морозова, например, увезли спецрейсом. Никому у нас не нужны мозги. Разве что разведка соберет остатки былой смелости и перехватит Неудачника. Лишь для того, чтобы замуровать в собственном исследовательском центре, где-нибудь в Сибири или на Урале…

Когда возникала глубина – ее знаменем была свобода.

Мы независимы от продажных правительств, обветшалых религий и пуританской морали. Мы свободны во всем и навсегда. Информация не имеет права быть засекреченной – и мы вправе говорить обо всем. Свободу передвижений нельзя ограничить – и Диптаун не будет знать границ. Мы отстоим свое право иметь все права. Мы изгоним из наших рядов лишь тех, кто восстанет против свободы.

Как наивны и восторженны мы были!

Люди нового, кибернетического мира, свободного и безграничного пространства!

Упивающиеся свободой, играющие ею, словно ребенок, вставший с постели после долгой болезни, радостные и гордые собой. Интересы глубины – все для нее, все во имя ее, во веки веков… аминь.

Но почему я все-таки верю в эти смешные лозунги с той же радостью, как в детстве верил в коммунизм?

Почему мне так хочется верить – вопреки всему?

Преступая законы, громя чужие компьютеры, воруя чужую «интеллектуальную собственность», не платя нищей родине налоги, не доверяя никому, кроме десятка друзей, – и верить во что-то теплое, чистое и вечное? В свободу, доброту и любовь?

Наверное, я просто из той породы, что иначе жить не умеет.

И, в общем, никто мне не мешает верить в свободу и дальше. Отсидевшись в реальности десяток дней, сменив каналы входа в глубину и сетевой адрес.

Верить – очень просто.

Я смотрел на трехмерную сетку нортоновской таблицы, на ровненькие строчки директорий и поддиректорий. Три гигабайта, и все заполнены под завязку. Служебные программы, вирусы-антивирусы, кусочки Викиного «сознания», музыкальные файлы и игры, ворованная информация и свежие книги, еще не успевшие выйти из стен типографии. Вон «Сердца и моторы – снова в пути» Васильева, вон свеженький детектив плодовитого, как пиранья, Льва Курского, вон нашумевший роман Олди. Выйти сейчас, купить много-много пива, распечатать на стареньком «Лазер-джете» пару книжек, завалиться на тахту. Отоспаться – вволю! А господин Урман, которого я никогда не увижу воочию, и господин Без Лица, которого не увижу тем более, могут сражаться с Вилли-Гильермо за Неудачника…

Никогда мне не нравились дураки и камикадзе.

Я взял с корпуса своей «пятерки» телефонную трубку, набрал номер Маньяка. Мне опять повезло – он не болтался в виртуальности и не спал.

– Алло!

– Шура, это я.

– А… – Маньяк убавил тон.

– Ты не занят?

– Ну… немного.

– Программу пишешь?

– Нет, картошку чищу. Галя ужин готовит.

– Поздравляю.