Холодные берега - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 17

– Ильмар… – сказал вдруг Марк, тихо, на выдохе. – Глянь налево…

Я посмотрел – и вздрогнул. По свинцовым волнам полз, рассекая острым носом воду, линкор. Даже с высоты он казался громадным… неужели эти точки на палубе – люди?

– «Сын Грома», – сказал Марк. Странное что-то прозвучало в его голосе – гордость пополам с тоской.

Паруса на корабле были спущены, значит, он под машиной. Из трех высоких труб валил черно-бурый дым, линкор шел на полном ходу. Это с небесной выси кажется, что он медленный и неуклюжий, а на самом-то деле таран волны режет, вода бурлит за кормой, и от материка до Островов корабль за два-три дня дойдет, особенно если ветер попутный дунет. Палуба у корабля была деревянная, выскобленная добела, а вот борта обшиты золотом до самой ватерлинии. Дом небось и на железо бы не поскупился для лучшего корабля Державы, но проржавеет такой корабль.

– Какой сигнал приветствия? – вдруг спросил Марк. Хелен молчала. – Качни крыльями! Быстро!

Она повернула голову. Зло улыбнулась Марку.

– Умный ты, жаль, что дурак. Качну, не бойся. Корабль первым сигналить должен.

Над бортом встал дымок – ударила пушка. Холостым вроде.

Планёр качнулся, Хелен ответила на приветствие. Было в этом что-то титаническое, божественное, выше мелких людских забот. Плывущий по океану гигантский корабль, могучий и величественный, и несущийся над ним планёр – хрупкий, презревший тупую силу ради быстроты и легкости.

Вот в такую минуту даже вор вроде меня гордость испытывает – за Дом, за Державу, за гений человеческий.

И в то же время – смешно. Я, тать нощной, планёр угнал, и мне же преторианский линкор салютует…

– Сколько лететь будем? – спросил Марк у Хелен.

– Если повезет – часов пять.

– А если нет?

– Падать здесь и минуты хватит.

Нет. Не буду больше пугаться.

Раскинувшись поудобнее, сколько позволила теснота, я снова спросил:

– Хелен, так есть у тебя что из еды или нет?

– Неужели аппетит проснулся? – съязвила она.

– Сутки я не ел, сладкая моя.

– Мной подавишься, – фыркнула летунья. Помолчала, потом неохотно сказала: – Сзади… на твоем кресле – карман сзади.

Мы с Марком столкнулись руками, выдирая из кармана тугой пакет.

– Не трясите планёр, обжоры! – крикнула летунья. Какой там! Нам теперь все равно было, мы до еды дорвались. Не слишком много в пакете нашлось – пара засохших бутербродов с сыром, яблоко, апельсин, половинка жареной курицы, стеклянная фляжка. Смололи мы все вмиг, и я себя на том поймал, что очень не хочется делиться с Марком поровну… мальчишка ведь, ему меньше надо…

Тьфу ты, ну почему натура человеческая такая мелочная? Как с каторги убегать – я из-за мальчишки шеей рискую! Как ухоронка с железом или куриная лапа – от жадности корчусь!

– Бери. – Я отдал Марку надкушенный вместе с кожурой апельсин. Словно наказывал сам себя.

Мальчишка спорить не стал, жадно слопал фрукт. А я откупорил фляжку, нюхнул…

Эх, Галлия, земля щедрая! Коньячок из лучших, таким и аристократ не побрезгует! Сивухой не прет, язык не обжигает, а в животе словно костер развели, тепленький, ласковый.

Хмелеть я начал тут же, на третьем глотке. На пустой желудок, да хорошего коньяка – много ли надо?

– Будешь? – дружелюбно спросил я Марка.

– Угу. – Он сделал маленький глоток, поморщился, вернул фляжку. Виновато признался: – Я вино больше люблю.

– А ты, летунья?

Сейчас я весь мир любил.

– Жить надоело? – отрезала Хелен.

Ну, не хочет, как хочет. Может, и впрямь, не стоит пьяному хитрой механикой управлять.

Через минуту меня потянуло в сон. Марка тоже сморило. Какое-то время мы возились, пытаясь устроиться удобнее на крошечном сиденье. Хоть мальчишка и худой, но уже не такой маленький, чтобы на коленках его держать. Эх, маловат планёр… будет ли когда такое, что планёры размером с линкор над океаном понесутся? Я бы слетал. Дело нехитрое, когда летун умелый: сиди, держись крепче, слушай, как ветер парусиновые крылья треплет…

Дважды я просыпался – так, на миг, когда планёр начинал кружить в поисках попутного ветра. Один раз заметил, что солнце в спину светит, и схватил Хелен за плечо:

– Куда летишь, ведьма!

Она вздрогнула:

– Поток ищу! Успокойся, вор, на Острова нам уже не вернуться, не тот ветер!

Марк открыл глаза, протянул руку, взял карты. Вглядывался в них минуту, потом вернул Хелен.

– Все правильно, Ильмар…

И тут же заснул снова.

Правильно так правильно. Я уснул. Мне снилось, что мы снова взлетаем с острова, ревет ракетный толкач, только это уже было не страшно, наоборот, я сам сижу на переднем креслице, дергаю рычаги, и матерчатая птица послушно взмахивает огромными крыльями…

– Маркус! Ильмар! Маркус!

Проснулись мы вместе. Колени у меня затекли, не разогнуть… вот незадача, будто Марк, уснув, потяжелел чуть не вдвое.

– Плавать умеете? – отрывисто спросила Хелен.

Впереди тянулись скалы. Берег! Сестра-Покровительница, и вправду – берег! И не какой-нибудь там остров, Европа впереди, Держава…

Вот только море было под нами. Совсем рядом. Казалось, что пенные брызги с верхушек волн вот-вот захлестнут планёр и утянут за собой, на дно.

– Толкач включай! – закричал Марк. – Хелен, толкач!

– Я его час назад сожгла, – хмуро отозвалась летунья. – Крепко же ты спал, мальчик…

Значит, не примерещился мне рев ракетный…

– До берега доплывешь? – спросила Хелен.

– Нет, – ответил я. – Ноги затекли.

– О тебе речи нет, дурила, – отозвалась девушка. – Маркус, доплывешь?

До берега с милю еще было, и я головой покачал. Никому тут не доплыть, вода холодная, море бурное.

– Нет, Хелен, – спокойно сказал Марк. – Не доплыву я. Тяни уж… Ночная Ведьма. Звездный час твой пришел… сама ведь знаешь, чего я стою.

Она обожгла его разъяренным взглядом. И снова в свои рычаги впилась. А планёр дергался, носом клевал, все ниже и ниже клонился.

Когда с острова взлетали, я того боялся, что море далеко. Теперь – вот как все повернулось! – наоборот. Убиться-то мы не убьемся, наверное. Только внизу – буруны да камни, а впереди – обрыв да водяные валы, дробящиеся о скалы в пыль. Изломает планёр, и из кабины не выберемся. А и выберемся – не доплывем до берега. А и доплывем – прибой нипочем живыми не отпустит.

– Тяни, ну тяни же, Хелен! – крикнул Марк. – Как в Далмации тянула, когда зажгли тебя! Тяни, Ночная Ведьма! Прошу тебя!

Девушка молчала, вся в свою механику ушла, будто частью планёра стала. И пусть мне самому было страшно, но не восхититься ею я не мог.

Неужто и впрямь она из тех летунов, что в горах воевали, бомбы на головы гайдукам бросали? У нее же, наверное, Железный Орел с венком за храбрость, особой аудиенции с Владетелем удостоена… Тяни, Хелен, тяни свою машину! Никогда больше тебя ногой по животу не ударю, клянусь! Только долети до берега! Сестра, Сестра-Покровительница, глянь на меня, пропадаю! Искупитель, дай время повиниться, много зла на мне, не успею все вспомнить, пока тонуть буду!

Планёр уж было совсем к воде прижался, и Хелен такое словечко выдала, что не всякий мужик решится повторить. И словно того дожидаясь, планёр вдруг вверх подался, тяжело, но все же вверх! Правду, видно, говорят русские, что черное слово беду прочь гонит!

– Давай! – радостно крикнул Марк.

Скалы надвигались, и летели мы на одном с ними уровне. Высокий берег, больно уж высокий. Неужели врежемся в камень?

Но, видно, не зря Хелен славу имела!

Перед самыми скалами, когда, казалось, я уже листики на кустах случайных различал да ополоумевших чаек, над гнездами мечущихся, вздернула она машину, будто норовистого коня перед барьером. И не подвел планёр, перемахнул скалы, чиркнул брюхом по земле, захрустело дерево, затрещали колеса на буграх. Помчались мы, еще быстро, но уже по тверди, и планёр на ходу рассыпался, нас, драгоценных, оберегая, стекла в окошках бились и сыпались – я Марка к себе прижал, лицо от осколков укрывая, и сам зажмурился. А Хелен впереди ругалась по-черному и плакала навзрыд при каждом треске – все это в те короткие миги, пока мы останавливались.