Царь, царевич, король, королевич... - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 35

– Бей ментов! – завопил Смолянин, подпрыгивая и отвешивая пинки тощему милиционеру. Холмс и Ватсон нерешительно топтались на месте, явно не готовые к нападению на представителей власти. К счастью, их вмешательство не понадобилось. Милиционеры позорно бежали. А мы не сговариваясь кинулись к электричке. Холмс так припустил, что мне пришлось спрыгнуть с его плеча и лететь следом, махая крыльями изо всех сил.

Ватсон, наверное, тоже перепугался. Он даже не стал восхищаться тем, что поезд двигается на электрической энергии. Заскочили мы в тамбур, причем я еле успел влететь между сходящихся дверей, и поезд тронулся.

– Костя, где ты, малыш?! – тревожно воскликнул Холмс. Я покружился рядом и сел ему на нос. Холмс успокоился и укоризненно сказал Кубатаю: – Генерал, стоило ли так… с полицией…

– Стоило, стоило, – хохотнул Кубатай.

– Что ж, вам виднее, – неохотно произнес Холмс. И мы в молчании поехали. Народа в тамбуре не было: видно, все пингвина боялись. Да и в вагоне через пять минут никого не осталось. Но мы туда не пошли, потому что Холмс, как всегда, дымил своей трубкой, давая время от времени затянуться разволновавшемуся Ватсону.

– Милиция – это мелочь… мусор, как метко сказал Смолянин, – веселился Кубатай. – Не то должно нас волновать! Стас! Как он захватил власть? Вот в чем вопрос! Давайте все подумаем!

Взрослые задумались. А я спорхнул с носа Холмса – очень уж там табаком воняло, подлетел к окну и стал любоваться пейзажем.

В Москве я был давным-давно, еще маленьким. И теперь разглядывал пригороды, мимо которых мы проезжали, пытаясь сообразить – настоящая это Москва или нет.

Вроде настоящая. Дома большие, люди все не ходят, а бегают, на каждом перекрестке бананами торгуют…

Электричка притормозила на какой-то станции, и в наш тамбур влетел молодой мужик с огромным чемоданом. Был он таким запыхавшимся, что пингвина даже и не заметил. Улыбнулся радостно и сказал:

– Еле успел! На последней секунде!

– Гонишь… – меланхолично ответил Смолянин. Мужик слегка смутился, но разговор продолжил:

– Вы небось приезжие?

– В какой-то мере, – осторожно ответил Холмс.

– Из провинции. За товаром, – вынес диагноз мужик. Все промолчали. И он, приняв молчание за согласие, вкрадчивым голосом пропел: – Хотите великолепную вещь предложу?

Все молчали.

– Набор посуды! – похлопывая по чемодану, продолжал мужик. – Швейцарский! Нержавеющий! Вилочки для куропаток, щипчики для фазаньих язычков, специальная кастрюлька для варки перепелиных яиц…

– Яйца любишь? – вступил в разговор Кащей. Мужик повернулся и впервые заметил, с кем он едет. Лицо его побледнело, он сглотнул и тихо сказал:

– Нет… никогда не ем. В них холестерина много!

– Ах, холестерина тебе много! – Кащей похлопал крылышками по бокам. – Тебе яйца наши не нравятся?!

Тут электричка притормозила, и мужик со своим чемоданом вылетел из тамбура. Пулей.

Все развеселились, и до Москвы мы ехали без приключений. Когда поезд медленно втянулся на вокзал, взрослые вышли, а я выпорхнул из вагона. Выпорхнул и сразу почувствовал знакомый с недавних пор запах. У мухи-то обоняние – ого-го! А милиционеры пахнут своеобразно, для мухи чем-то даже приятно… Через мгновение я их и увидел.

На перроне стояло штук двадцать милиционеров с дубинками, наручниками и автоматами. Все они хмуро смотрели на нас.

– Ох… – убитым голосом произнес Кубатай, обмякая. – Совсем забыл, что в двадцатом веке уже изобрели телефон…

Один из милиционеров поднял мегафон и заорал:

– Руки вверх! Шаг вправо, шаг влево – попытка к бегству! Взмах крыльями – провокация! Бросай оружие!

Ватсон тоненько охнул, стал медленно оседать и, наверное, упал бы, не подхвати его на руки Шерлок Холмс.

Кубатай преобразился. Грудь его выгнулась, как Дворцовый мост в Санкт-Петербурге, глаза метнули огонь, усы стали медленно приподниматься.

– Никогда! – воскликнул генерал. – Никогда Кубатай не бросал оружия!

Положение было хуже некуда. Московские милиционеры явно обиделись за своих мытищинских коллег. И тут Смолянин, нервно комкая юбку, заголосил:

– Люди добрые! Помогите! Честных людей обижают! Животных мучают! Помогите!

Я, конечно, догадывался, что это нам не поможет, но все-таки от смолянинской отваги стало приятно.

– Считаю до трех! – продолжал кричать милиционер. И торопливо начал считать: – Раз, два, два с половиной…

– Отставить! – раздался вдруг чей-то тонкий голос. Ватсон встрепенулся и начал озираться. А я благодаря своим мушиным глазам сразу увидел маленького, лет восьми-девяти, мальчика, который как раз вышел из соседнего вагона и наблюдал за происходящим.

А самое удивительное, что милиционеры его послушались! Опустили оружие… правда, лица у них при этом стали – смотреть страшно!

– Товарищ мальчик! – дрожащим от ненависти голосом произнес милиционер с мегафоном. – Это преступники!

– Доложить как положено, – лениво ответил мальчик, поправляя воротник джинсовой курточки.

– А-а-а! – простонал милиционер, комкая мегафон. – Товарищ мальчик, разрешите доложить?

– Разрешаю.

– Майор Брайдер. Задерживаем опасных преступников, террористов. Напали на представителей власти… хулиганили…

Мальчик подозрительно посмотрел на нас, увидел пингвина… и заулыбался. Подбежал, храбро схватил Кащея за крылоплавник, погладил и заискивающе спросил у Кубатая:

– Это… это ваш?

– Э-э-э… Наш! – смешался Кубатай.

– Ручной?

– Дрессированный, – кокетливо улыбаясь, сообщил Смолянин. – Орликом зовут!

– Здорово… А что они на вас так разозлились?

– Не знаем, – покривил душой генерал. – Шли мы, шли, никого не трогали. Мы – знаменитые цирковые артисты. Это – рыжий клоун Смолянин, а я – зеленый клоун Кубатай. Гастролируем по миру с Орликом… всем нравимся. А тут напали, негодяи… Орлика хотели ударить!

Мальчик явно был из тех ненормальных юных натуралистов, у которых дома аквариум, клетка с канарейками, вольер с хомяками и пара дворняжек. Он побледнел, еще раз погладил пингвина и заорал на милиционеров:

– Разойдись!

– Нет! – храбро возразил майор Брайдер.

Мальчик нахмурился, прищурил глаза… И откуда-то сверху скользнули к земле быстрые серо-стальные тени! «Птицы», – понял я, метнулся к Холмсу и забрался ему под сюртук. Что ни говори, мушиные инстинкты – вещь полезная…

Только эти птицы мух не ловили. Были они металлические, с блестящими, как хрусталь, глазами и длинным клювом, на конце которого дрожал огненный шарик.

– Именем Народного Диктатора приказываю вам разойтись и не трогать порядочных людей! – велел мальчик. – И вообще… все ваше отделение милиции – распускаю!

Милиционеры с грохотом пороняли свои автоматы и наручники. Один жалобно спросил:

– А что нам делать-то тогда?

– На завод идите работать! – строго сказал мальчик, взял Орлика за крыло и потащил за собой. Следом, волей-неволей, поплелись и мы.

Мальчика звали Славой. Он так сказал, когда мы шли по улице. И еще признался, что ужасно животных любит, особенно – птиц. А пингвинов раньше видел только в зоопарке.

Кащей, если честно, вел себя очень прилично. Как дрессированное животное, а не как заколдованный человек. Крякал, махал крылышками, один раз попытался стащить с лотка банан. Подтверждал слова Кубатая.

– А этих… железненьких… – ненатурально хихикнул Кубатай. – Тоже любишь?

– Страх-птичек? А че их любить-то? Они неживые. Они роботы! – засмеялся мальчик.

– А откуда они взялись? – осторожно спросил Холмс.

– Ну, когда диктатор Стас вернулся из Шамбалы и увидел, что все везде плохо, то он сказал волшебное слово… – с воодушевлением начал рассказывать мальчик. И вот что мы узнали…

Стас объявился полтора месяца назад. Первым делом он пробрался на телевидение – явно благодаря волшебству. Влез в прямой эфир во время передачи «Час пик» и объявил, что он – вечно молодой и могучий колдун из африканской страны Шамбала, явился, чтобы помочь всему миру. (Подводило его все-таки образование: про Шамбалу-то он что-то слышал, а вот где она находится – не знал.) Ведущий попытался выгнать странного мальчика из студии, да куда там… Стас пробурчал какое-то заклинание, и откуда ни возьмись появилась стая железных птиц (Стас их потом прозвал страх-птичками). Ударами тока они разогнали охранников и выступающих, техников усадили на места, и Стас свое выступление продолжил. Объявил на всю страну, что жизнь теперь будет славная – малина, а не жизнь. Что президента, парламент и прочих дармоедов он в отпуск отправляет. А править будет сам… ну и все остальные дети старше семи, но младше двенадцати лет. Потому что они самые добрые, умные и честные. Об этом во всех книжках, мол, написано. Детей теперь никто обижать права не имеет, потому что страх-птички будут за этим следить и виновных наказывать. А взрослые пусть не волнуются – как жили, так и будут жить. Стас им все разрешает, кроме одного – управлять.