За железной дверью - Лукин Евгений Юрьевич - Страница 3

– Обрадовалась! Все, думаю, отрубился… – всхлипывая, причитала Маринка. – Овца! Знала же, какой сегодня день… Сама по календарю высчитывала… – Тут она рискнула оторвать одну руку от железа и, наскоро утерев мокрый от слез подбородок, снова вцепилась в скобу. – И черт меня дернул спросить… про киллера этого…

Кирилл ошалело оглядел на диво загроможденное помещение. Комната напоминала склад. Такое впечатление, что сюда было заблаговременно снесено все наиболее ценное из совместно нажитого имущества.

В отдалении заскрежетало, захрустело, затем раздался звон стекла. Слон в посудной лавке… Горку он там, что ли, своротил?.. Оба с замиранием ждали, что будет дальше. Вскоре за дверью жалобно заскрипел рассохшийся паркет, послышалось тяжелое стонущее дыхание – и шкура у Кирилла вновь пошла мурашками. Не мог Олежка Волколупов так ровно и мощно дышать.

Клацнули, шаркнули по металлу когти. Потом еще раз… Вне всякого сомнения, тот, снаружи, пытался подцепить край железного листа. Оба откинулись, всем весом оттягивая скобу. Паркет заскрипел снова. Кажется, отошел…

За окном по содрогнувшейся улице проехало что-то очень тяжелое, заголосило противоугонное устройство – и Кирилл словно очнулся. Взгляд его упал на телефон, смутно белеющий на полу в двух шагах от двери.

– Позвони… – выдохнул Кирилл. – Подержу…

Маринка повернула к нему искаженное залитое слезами лицо. Уставилась с ненавистью.

– Куда?

– Н-не знаю… В милицию…

– Ага… Чтоб застрелили?

При слове «застрелили» Кирилл на секунду замер – и вдруг заматерился шепотом. В правом боковом кармане его щегольской кожаной куртки, которую он, придурок, оставил на вешалке в прихожей, лежал «Удар» – изящная безделица, смахивающая на рукоятку от пистолета. Пять баллончиков в одной обойме… «Си-Эс» плюс кайенский перец. Стреляй хоть против ветра, хоть в помещении – кинжальная капельная струя, тут же все и осядет… «Черемуха» – она ж только против трезвых хороша, а тут такая смесь, что и пьяного уложит, и собаку…

А оборотня?..

Негромкое рычание бродило за железной дверью. Поскрипывал паркет.

И Кирилл поймал себя на том, что истерически хихикает. Да нет, это даже не анекдот, это… это черт знает что такое! Олежка Волколупов – оборотень…

За плечом в оконном проеме сияли синие апрельские сумерки и всплывала полупрозрачная округлая луна… Шестой этаж. Вот если бы первый… Хотя бы второй…

– Слушай… – произнес шепотом Кирилл. – И-и… давно он так?..

– Месяца два, – сквозь зубы отозвалась Маринка. – Как с последней работы выгнали, так и началось… И накручивает себя, и накручивает! Я у него оборотень, все у него оборотни… А потом – видишь что…

– Как же вы так живете?

– Так вот и живем… Дура, дура! Вчера еще надо было замок сменить!..

Противоугонка под окном смолкла. Не снимая рук со скобы, Кирилл подался вправо и приник к дверному глазку. Вроде бы коридор был пуст. Потом внизу смутно шевельнулось нечто темное и округлое. Ну правильно, он же на четвереньках… Ч-черт, не могла глазок пониже установить! Впрочем, дверь-то, наверное, типовая…

– Надолго это? – отрывисто спросил он.

– Когда как…

Весело… То есть можно и до утра тут просидеть. Ладно бы еще замок не был сломан, а то ведь всю ночь не спать, за скобу эту дурацкую держаться… Да уж, что овца – то овца! Ну как это можно было ключ посеять? А с замком, конечно, милое дело… И телефон рядом… В крайнем случае позвонить жене, соврать, что у друга заночевал. Хотя… Почему, собственно, соврать? У друга и заночевал…

Вскоре в комнате стало совсем темно. Потом посветлело, на потолок легло смутное косое полотно волокнистого света – город зажег фонари.

– Блин… но я-то здесь при чем? – сдавленно выдохнул Кирилл.

– Сам напросился… – злобно напомнила Маринка, даже не повернув головы.

Да, действительно…

Может, и впрямь рискнуть? Выждать, когда зверь, совсем еще недавно бывший Олежкой Волколуповым, отойдет подальше – в комнату или на кухню… До прихожей, где висит куртка, два шага… «Удар» – в правом кармане… Кстати, если на то пошло, там и входная дверь рядом… Стоп! А вот этого не надо. Во-первых, неизвестно, в какую сторону крутить головку замка, а во-вторых – Маринка… Если он ее оставит здесь, а сам сбежит… Нет, неловко.

Кирилл еще раз припал к дверному глазку и сделал это зря. Должно быть, тот, снаружи, нечеловечески чутким своим слухом уловил его движение и, снова подцепив лист, рванул. Кирилла бросило плечом на косяк, Маринка со вскриком выпустила скобу и отлетела к боковой стене.

– Дер-жать!.. – натужно прохрипел Кирилл, понимая уже, что не удержит.

В темной неуклонно увеличивающейся щели между косяком и дверью воссияли два совершенно волчьих глаза и послышался злобный ликующий рык, похожий на отдаленный рев немыслимо громадной толпы. «Русский бунт… – вспомнилось напоследок ни с того ни с сего. – Бессмысленный и беспощадный…»

Далее возник легкий, быстро усиливающийся звон, пылающие изжелто-зеленые глаза в черной щели дрогнули, расплываясь, – и Кирилл Скрыпицын, здоровый мужик, потерял сознание. Ненадолго, на долю секунды. Дверную скобу он, во всяком случае, из рук так и не выпустил. Чуть позже, впрочем, выяснилось, что Кирилл и не смог бы этого сделать – пальцы свело…

В чувство его привел железный гул захлопнувшейся двери. Кирилл попробовал вновь напрячь мышцы, но они были теперь как из ваты. Маринка (темный прямой силуэт) стояла рядом.

– По-мо-ги… – изнемогая, просипел Кирилл.

Мольба его осталась без ответа. Некоторое время Маринка напряженно прислушивалась к тишине в коридоре, потом молча протянула руку и включила свет.

– Все, – безразлично сказала она. – Быстро сегодня…

Лицо у нее было изможденное и словно бы покоробившееся – особенно вокруг глаз. Губы сложены горько и брезгливо – как у старой алкоголички.

Отодвинула Кирилла от двери, что удалось далеко не сразу, и, нажав на скобу, протиснулась в коридор.

Олежка Волколупов лежал в полуметре от железного порожка. Вдвоем они подняли его и перенесли на диван.

– Слушай… – обессиленно сказал Кирилл. – А чего ты с ним не разведешься?

Маринка сделала вид, что не расслышала, и отвернулась.

– Что?.. Проспится – человек? – спросил он с усталой издевкой.

Зря он это сделал. Очевидно, слова его явились той самой последней соломинкой, что переламывает хребет верблюда.

Маринка запрокинула искаженное лицо – и тихонько завыла, раскачиваясь. Потом медленно стала оседать на пол. Опомнясь, Кирилл кинулся подхватить – и вдруг понял, отпрянул…

Продолжая завывать, Маринка шла к нему на четвереньках, и радужки обезумевших глаз ее увеличивались, вытесняя белки…

2000