Словесники - Лукин Евгений Юрьевич - Страница 3

Как бы случайно оглянулся на Грачиху и замер, уставясь на корзину с червивыми яблоками.

– Эх! – сказал он с восхищением. – Посылала меня благоверная моя за хлебом, но уж больно у тебя, Грачиха, яблоки хороши! Наливные, румяные, ни пятнышка нигде, ни червячка… Меняем, что ли?

Сурово поджав губы, Грачиха глядела в сторону.

– Шел бы ты лучше, словесник, домой, – проговорила она наконец. – Учил бы ты ее и дальше словам своим… Только ты запомни: каким словам научишь – такие она тебе потом и скажет!..

– Каким словам, Грачиха? Ты о чем?

Грачиха спесиво повела носом и не ответила. Радим растерянно оглянулся. Кто смотрел на него осуждающе, а кто и с сочувствием. Он снова повернулся к Грачихе.

– Да молодая она еще! – жалобно вскричал он. – Не сердись ты на нее, Грачиха! Сама, что ли, молодой не была?

Но тут на краю пыльной площади возникла суматоха, торговки шарахнулись со вскриками, очистив свободное пространство, в котором, набычась, стояли друг против друга два человека. Драка. Ну и слава Богу – теперь о них с Лавой до вечера никто не вспомнит.

– А-а… – повеселев, сказала Грачиха. – Опять сошлись задиры наши…

Радим уже проталкивался сквозь толпу к месту драки. Задир было двое: один – совсем еще мальчишка с дальнего конца села, а второй – известный скандалист и драчун по кличке Мосол. Оба стояли друг против друга, меряя противника надменными взглядами. Сломанные корзинки лежали рядом, луковицы и картофелины раскатились по всей площади.

– Чтоб у тебя ноги заплелись… – процедил наконец Мосол.

– …да расплетясь – тебя же и по уху! – звонко подхватил подросток. Тело его взметнулось в воздух, послышался глухой удар, вскрик, и оба противника оказались лежащими в пыли. Потом вскочили, причем Мосол – держась за вспухшее ухо.

Торговки снова взвизгнули. Радим нахмурился. Слишком уж ловко это вышло у мальчишки. «Да расплетясь – тебя же и по уху…» Такие приемы раньше были известны только словесникам.

– Да где же староста? – кричали торговки. – Где этот колченогий! Кривобокий! Лопоухий!.. Вот сейчас староста приковыляет – он вам задаст!

В конце кривой улочки показался староста. Весь перекошенный, подергивающийся, приволакивающий ногу, он еще издали гаркнул:

– Прекратить! А ну-ка оба ко мне!

Драчуны, вжав головы в плечи, приблизились.

– Вы у меня оба сейчас охромеете! – пообещал он. – И хромать будете аж до заката! Ты – на правую ногу, Мосол, а ты, сопляк, на левую!

– Дождались, голубчики! – послышались злорадные женские крики. – Это ж надо! На рынке уже драку учинили!..

Припадая на разные ноги, притихшие драчуны заковыляли к своим корзинкам. Мальчишка утирал рукавом внезапно прохудившийся нос. Перекошенный староста потоптался, строго оглядывая площадь из-под облезлых бровей. Потом заметил Радима.

– Мальчишка-то, – ворчливо заметил он, когда они отошли подальше от толпы. – Видал, что вытворяет? Чуть не проглядели… В словесники его и клятвой связать…

– Хорошо выглядишь, – заметил Радим. – Нет, правда! И ноги, вроде, поровней у тебя сегодня, и плечи…

Староста понимающе усмехнулся.

– Брось, – сказал он. – Зря стараешься. Чуть похорошею – такого по злобе нажелают… Я уж привык так-то, скособочась… А тебе, я гляжу, тоже досталось – подурнел что-то, постарел… Сейчас-то чего не вмешался?

Радим смутился.

– Да хотел уж их остановить, а потом гляжу – ты появился…

– Понятно, – сказал староста. – Красоту бережешь… Ну правильно. Старосте – ему что? Увечьем меньше, увечьем больше – разницы уже никакой… Видишь вон: на другую сторону перекривило – опять, значит, кому-то не угодил… – Он помолчал, похмурился. – Насчет жены твоей хочу поговорить. Насчет Лавы.

Радим вздрогнул и с подозрением посмотрел на старосту. Староста крякнул.

– Ну вот, уставился! – сказал он с досадой. – Нашел соперника, понимаешь!.. Сам виноват, коли на то пошло… Кто тебя тогда за язык тянул?

Радим устыдился и отвел глаза. Действительно, вина за тот недавний случай была целиком его. Мог ведь сослагательное наклонение употребить или, на худой конец, интонацию вопросительную… Так нет же – сказанул напрямик: живешь, мол, со старостой… А старика-то, старика в какое дурацкое положение поставил!.. Радим крякнул.

– Ладно, не переживай, – сказал староста. – Да и не о том сейчас речь… Тут видишь что… В общем, ты уж не серчай, а поначалу я на тебя думал. Ну, что это ты ее словам учишь…

– Это насчет двух горбов? – хмуро переспросил Радим. – Сам сегодня в первый раз услышал…

Староста переступил с ноги на ногу – как будто стоя спотыкнулся.

– Два горба… – повторил он с недоброй усмешкой. – Что два горба! Она вон Кикиморе пожелала, чтоб у той язык к пятке присох.

Радим заморгал. Услышанное было настолько чудовищно, что он даже не сразу поверил.

– Что?! – выговорил он наконец.

– Язык к пятке! – раздельно повторил староста. – Присох! Уж на что Кикимору ненавидят, а тут все за нее вступились. Суетятся, галдят, а сделать ничего не могут… Глагола-то «отсохнуть» никто не знает! Хорошо хоть я вовремя подоспел – выручил…

Радим оторопело обвел взглядом рыночную площадь. Кикиморы нигде видно не было. Торговки смотрели на них во все глаза, видимо, догадываясь, о чем разговор. Староста вздохнул.

– Был сейчас у Тихони…

– У Тихони? – беспомощно переспросил Радим. – И что он?

– Ну ты ж его знаешь, Тихоню-то… – Староста поморщился. – Нет, говорит, никогда такого даже и не слыхивал, но, говорит, не иначе из прежних времен пожелание… Будто без него непонятно было! – Староста сплюнул.

– Сам-то что думаешь? – тихо спросил Радим. – Кто ее учит?

Глава словесников неопределенно повел торчащим плечом.

– Родители могли научить…

– Лава – сирота, – напомнил Радим.

– Вот то-то и оно, – Раздумчиво отозвался староста. – Родители померли рано… А с чего, спрашивается? Стало быть, со всеми соседями ухитрились поссориться. А словечки, стало быть, дочери в наследство…

Радим подумал.

– Да нет, – решительно сказал он. – Что ж она, мне бы их не открыла?

Староста как-то жалостливо посмотрел на Радима и со вздохом почесал в плешивом затылке.

– Ну тогда думай сам, – сказал он. – Словесники научить не могли? Не могли. Потому что сами таких слов не знают. Родители, ты говоришь, тоже… Тогда, стало быть, кто-то ей семейные секреты выдает, не иначе. Причем по глупости выдает, по молодости… Ты уж прости меня, старика, но там вокруг нее случаем никто не вьется, а? Ну, из ухажеров то есть… – Староста замолчал, встревоженно глядя на Радима.

Радим был недвижен и страшен.

– Пятками вперед пущу! – сдавленно выговорил он наконец.

– Тихо ты! – цыкнул староста. – Не дай Бог подслушают!..

Радим шваркнул корзину оземь и, поскользнувшись на разбившейся помидорине, ринулся к дому. Староста торопливо заковылял следом.

Лава испуганно ахнула, когда тяжело дышащий Радим появился на пороге и, заглянув во все углы, повернулся к ней.

– Говори, – хрипло приказал он. – Про два горба… про язык к пятке… откуда взяла? Сама придумала?

Лава заплакала.

– Говори!

– Нет… – Подняла на секунду глаза и, увидев беспощадное лицо мужа, еще раз ахнула и уткнулась лицом в ладони.

– От кого ты это услышала? – гремел Радим. – Кто тебе это сказал? Я же все равно узнаю!..

Лава отняла пальцы от глаз и вдруг, сжав кулаки, двинулась на супруга.

– А ты… Ты… Ты даже защитить меня не мог! Надо мной все издеваются, а ты…

– Постой! – приказал сквозь зубы Радим, и Лава застыла на месте. – Рассказывай по порядку!

Лицо у Лавы снова стало испуганным.

– Говори!!

И она заговорила, торопясь и всхлипывая:

– Ты… ты сам рассказывал… что раньше все были как словесники… только ничего не исполнялось… Я тебя просила: научи меня словам, тогда Кикимора испугается и не будет меня ругать… А ты!.. Ты!..

Радим закрыл глаза. Горбатый пол шатнулся под его босыми ступнями. Догадка была чудовищна.