Раздолбаи. (Работа по специальности) - Лукин Евгений Юрьевич - Страница 45

– Простите, куда? – не понял Кляпов.

– Ну, где не живёт никто… Оборву пару этих… световодов… Крест-накрест – и перемкну на фиг!

– Зачем? – поражённо спросил Никита.

Ромка поднялся, недобро ухмыляясь.

– А так!.. – бесшабашно отвечал он. – Для интереса. Может, опять какой прикол получится…

Утро началось со скандала и скандалом продолжилось. Грозный рёв Лёши Баптиста ворвался во сны так неожиданно, что Никита Кляпов, по правде сказать, испугался. Несколько секунд он со страхом глядел на склонившееся над ним искажённое чугунно-сизое лицо Лёши, но вдруг вспомнил, что бояться ему теперь, собственно, нечего – и снова закрыл глаза.

– Твоя работа? – неистово гремело над ним. – Твоя работа, я тебя спрашиваю?.. Нет, ты глаза не закрывай!.. Ты ответь!..

Никита лежал в темноте и развлекал себя тем, что жмурился то плотно, то слабо, отчего под веками возникало причудливое пятно, становясь то пронзительно-синим, то тускло-багровым.

– Чего разорался? – произнёс из пятнистой темноты недовольный голос Василия.

– Над завалинкой – видел? Видел, что выдолбили?..

– Нет… А чего там?

– Ну пойди посмотри!..

– Так а он тут при чём?

– А чего он тут лежит!..

Кто-то издал негромкое рычание. Наверное, Василий.

– Ты читать умеешь? – тихо проскрежетал его голос, и Никита представил себе упрямо склонённый лоб Василия и суровый взгляд из-под сведённых бровей.

– Ну?.. – озадаченно отозвался голос Лёши Баптиста.

Дальше, наверное, Василий увлёк его в сторонку, и расслышать, что они там говорят, стало весьма трудно.

– …голодовку объявил. Станет он тебе стены похабить!..

– Как голодовку? – оторопело переспрашивал Лёша. – Я думал: хохма… Так он серьёзно, что ли?..

Голоса удалились, и Никита снова открыл глаза. Утро имело странный изумрудный оттенок, а верхушки опор отдавали рыжиной. Невольно вспомнился ночной разговор с разочарованным Ромкой. Что-то он там собирался перемкнуть… Может, и впрямь перемкнул?

Где-то за углом вновь стали рваться страшные матерные заряды. Потом добавился женский визг. Потом началась исступлённая разноголосица. «Интересно, – подумал Никита. – Что ему там такое выдолбили? Хотя нет… Ничего интересного…»

Очень хотелось пить. Вспомнилось вдруг, что голодовка бывает двух видов: сухая (когда даже воду нельзя) и… И какая-то ещё. Когда можно.

Воды в этом мире не водилось. Зато водились иссиня-чёрные капсулы с содержимым, слегка напоминающим сильно разбавленный лимонный сок. Никита спохватился и запретил себе даже думать об этом…

За углом тем временем стало потише. Слышалось только злобное ворчание, тупые удары и рыхлый хруст. Лёша Баптист задалбливал оскорбительную надпись.

Начинался трудовой день. Звякало железо, трещали и лопались глыбы. До Никиты Кляпова никому не было дела…

Потом появился Крест. Настроен он был, надо полагать, весьма агрессивно, поскольку рядом, как по волшебству, возникло сразу две чуткие надзорки. Крест взглянул на них с волчьей усмешкой и перевёл взгляд на Никиту. Тот равнодушно смотрел в зеленовато-жёлтые уголовные глаза и втихомолку радовался своему спокойствию.

– Мочалки жуёшь? – зловеще осведомился Крест. – К-козёл…

Повернулся и пошёл в ту сторону, где вновь шумно заваривалась какая-то новая склока. Орали, как на митинге.

Сборище и впрямь напоминало митинг. Такого стечения народа на одном пятачке здесь ещё не бывало. Пузырёк – и тот выполз из своего логова, прицепив, надо полагать, к заветному крантику рукав подлиннее. Кое-кого Василий и Ромка не то чтобы видели здесь впервые… Видеть-то, конечно, видели, но по именам так до сих пор и не знали. Того, скажем, мужичка неопределённых лет. Или вон ту мосластую девицу с пугающе безумным взглядом. Кстати, вела она себя потише других. Просто, наверное, знала, что у неё маленькие глаза, – вот и старалась раскрывать их как можно шире.

Люська с потолка, крепенькая, как кегля, сидела подбочась на краешке одной из глыб. Муж её, хмурый молодой человек в спецовке-самоплётке, стоял рядом.

– Да никогда такого не было! – кричала Люська, ударяя пяткой в глыбу. – Наглость! Самая настоящая наглость! Вчера с утра – одними красненькими, сегодня – одними лиловыми!..

– Позвольте-позвольте… Мне сейчас и серенький тюбик выдали, – с довольным видом сообщил Сократыч.

– А остальные?

– Ну, остальные… Остальные, конечно, лиловые. Да там всего-то, собственно, было три тюбика…

– Хозяева хреновы!.. – рявкнул Лёша, выкатывая глаза.

– Лёшка! За хозяев – пасть порву! – весело предупредила пьяненькая уже с утра Маша Однорукая.

Подошёл Крест и молча стал в отдалении.

– Да ладно вам бухтеть-то, – скривясь, проворчал безымянный мужичок неопределённых лет. – Чего, спрашивается, без толку глотку рвать? Хозяин – барин. Что хотят – то воротят!..

Вновь грянула яростная разноголосица. Оробевшие мохнатые зверьки пялили на толпу глаза из-за рёбер и выступов необычно рыжеватых колонн.

– А вот нечего на хозяев сваливать!.. – перекричала всех растрёпанная Клавка, влезая на громоздкую, как постамент, глыбу. Сцена окончательно обрела черты митинга. – Нашли крайних! Тут не хозяева – тут другие виноваты!..

– Это кто же?

– А вот! – Разящий перст неистовой Клавки вонзился в воздух. Все ошарашенно оглянулись. Вне всякого сомнения, палец был наставлен на Машу Однорукую. – Тюбики – лопатой гребёт, с утра до ночи не просыхает!..

– Да на твои, что ли, пью? – опомнившись, взвилась та на дыбки.

Ромка, обнявшись с одним из камушков, тихо изнемогал от смеха.

– Сколько из-за неё одних кабелей пооборвали? – надсаживалась Клавка. – Так ей всё мало – она теперь ещё с сапогами затеялась! Всю трубу изрезала! Что? Не так? Только бы хапать, хапать!… А эти! – Клавка развернулась и продолжала, тыча пальцем то в Люську, то в Лику. – До сих пор босиком ходили – ничего с ними не делалось! А теперь они уже, видите ли, не могут! Ножки боятся бить! Белые!.. А что из-за ихних сапог кабели рвут и трубы обдирают, это им – тьфу! У, бесстыжие!..

Ответом был яростный женский вопль в несколько глоток. Как будто кто-то нечаянно облокотился на клавиши органа.

– А свет? – визжала, вскочившая Люська. – Свет!

– Что свет?

– Что же теперь, и свет не выключать?

– Выключать! – грянула Клавка. – Но совесть-то иметь – надо? Ну одну трубку перебила, ну другую… Но ведь не десять же кряду! Сегодня кольцо ободрали, завтра совсем перережут!.. Вот вы что тогда получите вместо тюбиков! Вот! – И Клавка выбросила в воздух два полновесных кукиша.

Толпа примолкла. Мысль правдоискательницы многим показалась резонной. Василий невольно покосился на Сократыча, вспомнив, что тот совсем недавно говорил примерно то же самое. Дедок слушал, изумлённо отшатнувшись.

– Или вот ещё гусь! Фартука ему захотелось!..

Василий взглянул и увидел, что палец Клавки наставлен теперь на него. Прямой наводкой.

– Ишь! Лучше всех он, понимаешь! Все, значит, без фартуков обходятся, а ему фартук подавай!.. Сколотил, понимаешь, банду из побирушек! Ночью на грабёж их посылает…

Выступы и вдавлины ближайших опор взорвались возмущённым щебетом. Последние слова Клавки были приняты зверьками близко к сердцу.

– Ты ври да не завирайся! – побагровев, рявкнул Василий. – Какая банда?.. При чём тут тюбики?

Но поборница справедливости и сама почувствовала, что её малость занесло. Действительно, лупоглазые пушистые побирушки по хрупкости своей серьёзных повреждений нанести не могли. И Клавка развернула стволы на следующую цель.

– А этот… Чего за камушком прячешься? Рогульку – ошкурил, а провод – отрезал! Штаны ему! Без штанов он уже не может!.. А вдруг нам тюбики как раз через эту рогульку и выписывают?..

Тихо подвывая, Ромка оползал по глыбе.

– Бли-ин… – привизгивал он. – Я та-щусь…

Лика, видя столь несолидное поведение любимого человека, попыталась приморозить Ромку взглядом, но безуспешно.