Раздолбаи. (Работа по специальности) - Лукин Евгений Юрьевич - Страница 11

Сразу после удачного воровства жизнь самоубийством не кончают – это Василий знал точно. И уж во всяком случае, не с таким радостным видом…

Выставив кулак как можно дальше, он ослабил хватку и в ту же секунду почувствовал, что рука опустела. Патроны исчезли.

Тупо уставился на ладонь, будто пытаясь прочесть по ней свою дальнейшую судьбу. Патронов не было.

Вновь покрывшись холодным потом, Василий шваркнул зачем-то оземь пустую кобуру с обрывком ремня и, обложив сдавленным матом теневой овал, шагнул в самую его середину.

Всё-таки, наверное, следовало при этом закрыть глаза – тогда бы он вообще ничего не почувствовал. Но, согласитесь, когда во мгновение ока одна местность сменяется другой, пусть даже и очень похожей, не утратить равновесия – дело сложное.

Василий взмахнул руками, изогнулся, будто и впрямь на льду, но всё же не удержался и с маху сел на пол.

Площади с пятиэтажкой на потолке (равно как и на полу) нигде видно не было. Он сидел на пятачке между тремя опорами, неподалёку от целой толпы молочно-белых глыб, в сторону которых улепётывал во все лопатки пушистый похититель последней капсулы, по-видимому, вообразивший, что за ним погоня.

С застывшей улыбкой идиота Василий скрёб ногтями щетину на левой щеке и, судя по всему, мало что пока понимал.

– Ну ясно… – бормотал он. – Жив, значит, паразит… Ясно…

Потом встрепенулся и с испуганным лицом принялся хлопать ладонями по полу в поисках утраченного боезапаса. Оба патрона лежали рядом – тусклые, зеленоватые. Василий загнал их в обойму, обойму – в рукоять, хотел отправить пистолет в кобуру, но кобура с обрывком ремня осталась где-то там, на краю площади, рядом с теневым капканом, который и не капкан вовсе, а оказывается, вон что…

Погоревав о кобуре (хорошая была кобура, почти новая), Василий сунул пистолет за пазуху и поднялся с пола. Но тут слуха его коснулся отдалённый гулкий звук, очень похожий на выстрел, причём из оружия куда более серьёзного, чем тот же «макаров». Василий насторожился и вдруг понял – это был треск лопающейся глыбы. «Выстрел» вскоре повторился, и лицо Василия просветлело: Ромка! Кому ж ещё?!

«Уши оборву!» – радостно подумал он и пошёл на звук.

За очередной золотистой громадой открылась группа из пяти некрупных молочно-белых глыб. От одной из них была уже отколота примерно четверть, а над тем, что осталось, трудился человек с ломиком.

Но это был не Ромка!

Интеллигентный вроде старичок, розовый, седенький, закутанный в белоснежную простыню, тщательно примериваясь перед каждым ударом, наносил глыбе повреждение за повреждением.

У Василия отяжелели брови. Всё говорило о том, что перед ним – автор вырубленной на опорах похабщины. Озадачивали, правда, возраст и внешность. Приятный такой старичок, только вот одет не по-людски. На тех, что исписывают стены, решительно не похож. Хотя, с другой стороны, на субъектов, ломающих всё из хулиганских побуждений, старичок тоже похож не был, – но вот ломает же! И как-то странно опять же ломает – такое впечатление, что безо всякого удовольствия…

Так и не уразумев толком, что происходит, Василий приблизился к престарелому нарушителю.

– Послушайте! – сердито сказал он. – Чем это вы занимаетесь?

Тот опустил ломик, обернулся – и в старчески-прозрачных глазах его мелькнул испуг.

– О господи!.. – вымолвил он, глядя на незнакомого человека, одетого в обрывки милицейской формы.

(Рост – сто шестьдесят пять-сто семьдесят; телосложение – худощавое; волосы – прямые, седые; глаза – голубые, круглые; лоб – высокий, узкий; уши – малые, прижатые; нос – прямой… Усы, бородка… Ломик держит в левой руке. Возможно, левша…)

Сноровисто разъяв морщинистое розовое личико на составные словесного портрета, Василий на минуту потерял его из виду в целом и был несколько озадачен, обнаружив, что старичок смотрит на него уже не с испугом, а скорее с мягкой укоризной.

– Ну вот… – произнёс старичок, сопроводив слова грустной обаятельной улыбкой. – Опять со мной никто разговаривать не будет… Давно прибыли?

И Василий усомнился: а точно ли он квалифицировал увиденное как хулиганство и вандализм? Больно уж раскованно и любезно повёл себя старичок. Чуть ли не с хозяйским радушием.

– Вчера, – поколебавшись, сказал Василий. – С товарищем… А кто это с вами не будет разговаривать?

– О, найдутся! – вскричал старичок. – Можете в этом даже не сомневаться!.. А вы, я смотрю, из милиции?

– Из милиции. – Василий насупился, приняв, насколько это позволяли обрывки формы, суровый официальный вид. – Так что вы тут делаете?

Старичок озадаченно поглядел на ломик, на полуразваленную глыбу.

– Ломаю, молодой человек, ломаю… – со вздохом сообщил он.

– Зачем?

Старичок улыбнулся в ответ ласково и ободряюще.

– Знаете что, – решительно сказал он. – Вы ведь сейчас потребуете объяснений, причём подробных… А подробно объяснять на пустой желудок – это, знаете ли… Словом, давайте начистоту: с булыжником этим я, конечно, погорячился. Сложный оказался камушек, непростой… – И старичок с досадой звякнул ломиком по неровному стеклисто-мутному сколу. – А вы, я смотрю, мужчина крепкий… Причём учтите: кроме меня вам здесь никто разъяснений не даст, а мне терять нечего – мне теперь из-за вас так и так бойкот объявят… Короче, чисто деловое предложение: вы сейчас берёте этот ломик и доламываете то, что я начал. Дальше вместе пообедаем, ну, и заодно попробуем развеять какие-то ваши недоумения… Соглашайтесь! Предложение, мне кажется, самое для вас выгодное.

– У меня товарищ потерялся!..

– Найдётся! Здесь, знаете ли, при всём желании не пропадёшь. Прошу…

– Да, но… – нерешительно начал Василий, принимая из рук бойкого старичка орудие разрушения.

– Не бойтесь, она хрупкая, – неправильно истолковав его колебания, подбодрил тот.

– Да знаю, что хрупкая…

Старичок изумился.

– Знаете?.. И откуда же, позвольте спросить?

– Да тут такое дело… – нехотя объяснил Василий. – У товарища железяка была… От летающей тарелки отломал…

– От ле-тающей тарелки? – с каким-то даже негодованием переспросил старичок. – Это же невозможно!

– Ну вот возможно, оказывается… Взял он эту железяку, шарахнул с дура ума по такой вот каменюке – та вдребезги…

На розовом лице старичка обозначилось выражение крайнего недоверия.

– Стукните! – внезапно приказал он, указывая пальцем на глыбу. – Стукните-стукните! Я посмотрю, как это у вас получится с первого раза!.. Ничего себе шуточки! – возмущённо продолжал он. – Ударил разок – и вдребезги! Я второй год здесь живу – о таком даже и не слышал!..

– Сколько? – ошеломлённо перебил Василий. – Сколько вы здесь живёте?..

– Нет, вы стукните! Стукните! – закричал старичок.

Голова у Василия шла кругом. Он стиснул зубы и нанёс сильный колющий удар. Кривой несподручный ломик с хрустом воткнулся на десяток сантиметров, брызнули мелкие осколки.

– Вот! – ликующе объявил старичок. – И так вы будете её тыкать до самого вечера!

– Так я же ничего не говорю! – огрызнулся Василий, с трудом выдёргивая ломик. – Это товарищ её с первого раза разнёс, а я-то что?..

– Ну, значит, ваш товарищ – феномен, чудо ходячее!

– Да уж… – буркнул Василий. – Что верно – то верно…

Он размахнулся и нанёс ещё один удар с тем же результатом. Раскачал ломик, вынул и далее, убавив силу, принялся долбить упорно и мерно. Старичок тем временем, хмурясь, ходил вокруг глыбы, ощупывал её, осматривал, чуть ли не обнюхивал.

– Где же она, подлая, прячется?.. – бормотал он. – Должна же быть напряжёнка… О! По-моему, где-то здесь… Послушайте, э… – Он обернулся к Василию, и на лице его отразилось некоторое смятение.

– Ради бога, извините, – сказал он. – И сам не представился, и вашего имени не спросил. Как вас зовут?

– Василий, – сказал Василий.

– Очень приятно! А меня – Платон Сократович.

– Что?!

Старичок горько улыбнулся.