По ту сторону - Лукин Евгений Юрьевич - Страница 3

Недоверчиво хмыкнув, ещё раз провернул ключ.

Надо полагать, с разводом Разяев смирился, поскольку, увидев с порога, что дверь в ту комнату, где лежали вещи, принадлежащие бывшей супруге, освобождена от висячего замочка и распахнута настежь, он подумал в первую секунду об ограблении и только о нём.

Попятился, готовый кинуться вдогонку за сотрудником отдела по борьбе с неорганизованной преступностью, когда в отпертом помещении что-то упало с шорохом и в дверном проёме возникла Маруся. Бледная, с широко раскрытыми глазами.

– Лёха… – со всхлипом выдохнула она, вскинула руки и, стремительно подойдя к Разяеву, припала к светлой бежевой куртке. – Прости меня… Я была неправа… Чёрт бы драл все их гороскопы!..

Проделано это было с поистине ошеломительной быстротой, и тем не менее Разяев успел заметить, что бледность Маруси вызвана не только волнением, но и избыточным слоем пудры, имевшим целью скрыть фингал под левым глазом.

Разяев любил жену и поэтому часто ей изменял. Стоило Марусе уехать, хотя бы ненадолго, как на него нападала такая тоска, что усидеть дома было просто невозможно. Сочиняй он стихи, стало бы одним лириком больше. А так приходилось спасаться по-другому: Разяев шёл к какой-нибудь Марусиной подруге, излагал сбивчивой прозой свои чувства к жене – и после четвёртой рюмки, как правило, утешения принимали интимный характер.

Развод он переживал особенно тяжело. Мужья подруг уже начинали коситься с подозрением.

К концу второй недели сердечная боль чуть притупилась и Разяев начал прикидывать, как жить дальше. Видимо, по этой причине внезапное возвращение супруги отозвалось в нём не столько пьянящей радостью, сколько лёгким разочарованием. Почти возмутило.

Растерянный, он стоял посреди комнаты и смотрел, как Маруся, стараясь не поворачиваться к нему левой скулой, мечется от одной груды вещей к другой, бессмысленно их перекладывает – и говорит, говорит, говорит.

– Никогда, слышишь, ни-ко-гда не обращайся больше к этим проходимцам! – со слезой в голосе заклинала она. – Это не наше! Это всё наносное, с Запада, от сатаны… астрология, нумерология, фалеристика…

– Почему фалеристика? – оторопело спросил Разяев, увлекавшийся в детстве собирательством значков и форменных пуговиц. – Фалеристика – это ж ордена… жетоны…

– Да! Жетоны! Медальоны! Все эти твои знаки Зодиака… – Топнула ногой и заплакала. – И не смей их защищать…

– Да я не защищаю…

– Защищаешь!

Разяев подошёл к жене, взял за вздрагивающие плечи.

– Всё по-прежнему, правда?.. – жалобно спросила она.

– А развод? – угрюмо напомнил он.

Отстранилась, уставила на него тревожные стремительно просыхающие глаза.

– Снова заявление подадим…

– Не распишут. Мы по Зодиаку несовместимы…

– Узнавал?

– Узнавал.

– М-мф!.. – Пребольно стукнула кулачком в грудь. – Мерзавцы!.. – Неистово оглядела брошенные как попало вещи. – Собираемся! – внезапно скомандовала она.

– Куда?

– В Лыцк.

И, действительно, принялась укладываться. Несколько секунд Разяев оцепенело наблюдал, как Маруся освобождает большой чемодан на колёсиках от лишнего барахла.

– Какой Лыцк? – заорал он. – Какой тебе Лыцк, дурёха?

– Такой! – огрызнулась она. – Границу ещё не закрыли… И гражданство ещё можно менять…

– А квартира?

– Квартиру сдадим кому-нибудь… Куда она денется? Недвижимость – она и за рубежом недвижимость…

– А жить где будем? В общежитии для беженцев?

Выпрямилась, швырнула на пол какую-то кисею.

– Мы не беженцы, – отчеканила она с достоинством. – Мы – политэмигранты. Мы – жертвы режима. Нас насильно разлучить хотели… по Зодиаку их бесовскому… Подумаешь, развели! Это тут развели… А в Лыцке православные коммунисты у власти. Там и слова-то нет такого «развод»… Короче, завтра с утра – в консульство.

В Лыцком консульстве их приняли без очереди. Взволнованный рассказ об испытаниях, выпавших на долю четы Разяевых, был выслушан с сочувствием. Маруся превзошла саму себя: крыла почём зря хиромантию, эзотерику, гебраистику, очевидно путая её с герменевтикой, дважды ударилась в слёзы. О происхождении синяка никто не спрашивал, всё было ясно и так. Жертва режима есть жертва режима. Потом появился кто-то из высокого начальства с Орденом Трудового Красного Знамени на чёрной рясе.

– Не хмурьтесь, не хмурьтесь, – дружески ободрил он Лёху. – Самое страшное уже, считайте, позади…

– Да я не о том… – кашлянув, отозвался тот. Голова давно шла кругом, и Разяев плохо соображал, что и кому следует отвечать. – Насчёт трудоустройства… Вот я, скажем, сейчас без работы, мне всё равно… а Маруся-то у меня визажист…

Краснознамённый чернорясец устало улыбнулся.

– Поработала, поработала, я гляжу, баклужинская пропаганда, поработала… – мягко упрекнул он. – Не такие уж мы аскеты, как вам тут напели. Если хотите знать, визажисту в Лыцке дел непочатый край. Вот молодёжь наша, комсобогомол, моду завели: портреты вождей и угодников на щеках рисовать. А мы не против… Так что к Марусе вашей очередь выстроится. Будут, как говорится, подставлять левую взамен правой… А вы, хе-хе, полагали, мы сплошь в веригах ходим?..

Когда супруги Разяевы покидали консульство, очередь перед крыльцом возросла с шести человек до одиннадцати. На выходяших посматривали с завистью.

– Они ж в загсах счастливые имена за взятки регистрируют!.. – жаловалась взахлёб ещё одна жертва режима. – Есть хоть один Тит среди олигархов? Нету! Я им говорю: «Ну не нравится мне моё имя! Почему раньше можно было сменить?» А они мне: «Раньше, – говорят, – при этом расположение планет не учитывалось…» Что ж теперь из-за них век удачи не видать?

– А я нарочно приборчик купил – ауроскоп называется… – подхватил другой. – Выходит буржуин из лимузина, я на него линзочку навёл – йо-опэрэсэтэ, думаю… Ореол! Право слово, ореол! Лучик к лучику – чисто солнышко! Зуб даю, ауромейкеров целую бригаду держит! У честного человека может быть такая энергетика? В-ворюги…

– А меня на работу из-за отчества не приняли, – уныло присовокупил третий. – Раз Юрьевич, говорят, значит прагматичный эгоист. Жулик, короче…