Тарзан Непобедимый - Берроуз Эдгар Райс - Страница 23

– Черт с ним, с мексиканцем, – отозвался Зверев. – Что же касается американца, думаю, мы сможем распоряжаться его деньгами, пока известие о его смерти не дойдет до побережья, а значит, надо постараться, чтобы не дошло.

– И вы даже не попытаетесь спасти их? – спросил Тони.

– Один я не смогу, – ответил Зверев.

– Я пойду с вами, – вызвался Тони.

– Вдвоем мы мало чего добьемся, – пробурчал Зверев и в приступе внезапно охватившей его ярости грозно двинулся на филиппинца.

– Кто ты такой? – гаркнул Зверев. – Нет, ну кто ты такой? Здесь главный я. Нужен будет твой совет, тогда и спрошу.

Когда Ромеро и Коулт прошли сквозь внутреннюю стену, то видимая внутренняя часть храма казалась безлюдной, и все же во мраке разрушенных галерей улавливалось движение. Коулт оглянулся.

– Дождемся наших? – спросил он. Ромеро дернул плечом.

– Сдается мне, что вся слава достанется нам двоим, товарищ, – усмехнулся он. В ответ Коулт улыбнулся.

– Тогда давай действовать. Пошли. Пока не вижу ничего страшного.

– Там внутри кто-то есть, – сказал Ромеро. – Я видел, как что-то движется.

– Я тоже, – сказал Коулт.

С винтовками наперевес, они смело вступили в храм, но прошли совсем немного, как из темных проходов под арками и многочисленных сумрачных дверных проемов высыпала орда омерзительных на вид мужчин, и тишину древнего города потрясли жуткие боевые кличи.

Коулт, идущий впереди, на ходу выстрелил поверх голов уродливых воинов-жрецов Опара. Ромеро увидел большую группу противников, бегущих вдоль стены огромного помещения с явным намерением перерезать им путь к отступлению. Он развернулся и стал стрелять уже не в воздух. Сознавая всю серьезность создавшегося положения, он стрелял на поражение, и Коулт тоже, в результате чего раздались крики раненых и боевые кличи их товарищей.

Ромеро пришлось отступить на несколько шагов, чтобы не попасть в окружение. Он открыл беглый огонь, чем сдержал наступление их фланга. Быстрый взгляд в сторону Коулта, и Ромеро увидел, что тот удерживает свои позиции, но в тот же миг в голову американца полетела дубинка. Коулт упал, как подкошенный, и моментально его тело облепили страшные низкорослые жрецы Опара.

Мигель Ромеро понял, что его товарищ пропал, и если еще не умер, то в одиночку Ромеро ничем не сможет ему помочь. Ему здорово повезет, если самому удастся спастись. И Ромеро, не прекращая стрельбы, стал пятиться к проему.

Захватив одного из пришельцев, видя, что второй отступает, и опасаясь попасть под губительный огонь страшного оружия в руках оставшегося противника, опарцы заколебались в нерешительности.

Ромеро прошел сквозь стену, повернулся, бросился к внешней стене и через считанные секунды примкнул к товарищам на равнине.

– Где Коулт? – повелительно спросил Зверев.

– Его оглушили дубинкой и схватили, – ответил Ромеро. – Наверное, его уже нет в живых.

– И ты его бросил?

Мексиканец с гневом обрушился на главаря.

– И это спрашиваете вы? Сами струсили и дали деру прежде, чем увидели врага. Если бы вы, ребята, поддержали нас, Коулта бы не убили, а вдвоем нам с этими дикарями было не справиться. И вы еще обвиняете меня в трусости?

– Ничего подобного, – угрюмо возразил Зверев. – Я никогда не говорил, что вы трус.

– Однако подразумевали, – оборвал его Ромеро. – Но вот что я вас скажу, Зверев, у вас этот номер не пройдет.

Из-за стен поднялся дикий победный крик, подхваченный эхом среди руин Опара. Зверев удрученно отвернулся от города.

– Бесполезно, – сказал он. – Одному мне Опара не захватить. Возвращаемся в лагерь.

Низкорослые жрецы, сгрудившиеся над Коултом, отобрали у него оружие и связали за спиной руки. Он продолжал пребывать в бессознательном состоянии, и поэтому они подняли его на плечо одного из соплеменников и понесли вглубь храма.

Очнувшись, Коулт обнаружил, что лежит на полу в большом помещении. Это был тронный зал Опара, куда его приволокли, чтобы Оу, верховная жрица, могла посмотреть на пленника.

Увидев, что пленный пришел в себя, охранники рывком поставили его на ноги и толкнули вперед в сторону возвышения, на котором стоял трон Оу.

От неожиданного зрелища Коулт решил, что у него начались галлюцинации или все это ему снится. Помещение огромных размеров отличалось полуварварским великолепием, которого почти не коснулось разрушительное действие времени.

Он увидел перед собой, на разукрашенном троне, молодую женщину исключительной внешней красоты, окруженную полуварварской роскошью древней цивилизации. Свита ее состояла из неказистых волосатых мужчин и прекрасных дев. Глаза ее, направленные на него, были холодные и жестокие, а от всего облика веяло высокомерием и презрением. С ней разговаривал на непонятном для американца языке приземистый воин, напоминавший фигурой скорее обезьяну, нежели человека.

Когда тот закончил рассказ, девушка поднялась с трона, достала из-за пояса длинный нож, подняла его высоко над головой и заговорила быстро и гневно, не сводя глаз с пленника.

В группе жриц, стоявших справа от трона Оу, пленника внимательно, с прищуром разглядывала девушка, недавно вошедшая в пору зрелости. Под золотыми дисками, прикрывавшими тугие белые груди, сердце Нао трепетало от мыслей, вызванных созерцанием этого странного воина.

Когда Оу закончила говорить, Коулта увели. Он так и не понял, что слышал свой смертный приговор, вынесенный верховной жрицей Пламенеющего Бога. Стражники препроводили его в темницу возле входа в туннель, ведущий от площади, где совершались жертвоприношения, к подземным ходам под городом. И так как камера находилась не совсем по землей, то через окно и решетку в двери доходили свежий воздух и свет. Здесь охрана его оставила, предварительно развязав руки.

Из маленького окошка камеры Уэйн Коулт видел внутренний двор Храма Солнца, сплошные ряды галерей, поднимавшихся к вершине высоченной стены, и каменный алтарь посреди двора. Видневшиеся на нем и на мостовой возле основания коричневые пятна поведали ему то, что не смогли выразить непонятные слова Оу. Он с содроганием осознал неотвратимость уготованной ему судьбы, и внутри у него все похолодело, а по спине побежали мурашки. В предназначении алтаря ошибиться было невозможно, особенно видя оскаленные черепа предыдущих жертв, глядящие на него пустыми глазницами.

Загипнотизированный ужасом, он неотрывно смотрел на алтарь и черепа, пока наконец не взял себя в руки и не стряхнул с себя оцепенение, и все же безнадежность положения продолжала угнетать его. Затем он обратился мыслями к своему спутнику и его возможной участи. Воистину, Ромеро был храбрым и верным товарищем, – единственным из всего отряда, который произвел на Коулта благоприятное впечатление и с которым Коулту было приятно общаться. Остальные же казались либо невежественными фанатиками, либо алчными оппортунистами, в то время как поведение и манера разговора мексиканца выдавали в нем беспечного вояку, который с радостью отдаст жизнь за всякое дело, какое посчитает нужным в данный момент, и которому прежде всего требовались приключения и острые ощущения. Разумеется, Коулт не знал, что Зверев и остальные бросили его на произвол судьбы, но был уверен, что Ромеро его не бросил, разве что только сам попал в передрягу, либо же мексиканца убили или захватили в плен.

Весь оставшийся долгий день Коулт провел в одиночестве, размышляя о своем несчастье. Наступила темнота, а про него как будто забыли – никто так и не явился. Коулт задавался вопросом, не вознамерились ли они оставить его вообще без пищи и воды, либо же церемонию принесения его в жертву на этом мрачном алтаре в коричневыми пятнами планируют начать так скоро, что нет необходимости заботиться о его физических потребностях.

Он прилег на жесткий, похожий на цемент, пол камеры и попытался хоть немного забыться во сне, но тут его внимание привлек еле слышный звук, идущий со двора, где стоял алтарь. Прислушавшись, он определил, что кто-то направляется в его сторону, и, бесшумно поднявшись, подошел к окну и выглянул наружу. В темноте ночи на фоне слабого света далеких звезд он увидел, что кто-то движется к его камере, но не сумел определить, человек это или зверь. И вдруг откуда-то сверху со стороны руин ночное безмолвие нарушил протяжный крик, который теперь уже американец воспринимал столь же естественной частью загадочного города Опара, как и сами разрушающиеся развалины.