Астроцерковь - Лукин Евгений Юрьевич - Страница 2

– А что вы везете?

– Да этот… – Детина мотнул головой в каскетке. – Окислитель.

– И стоит, небось, дорого?

– Да уж гробанешься – не расплатишься, – согласился детина, но тут же сам себе возразил: – Хотя если гробанешься, то и расплачиваться, считай, будет некому. Все как есть, сволочь, съедает. Сказано – окислитель…

– Слушайте! – позвал пастырь. – А давайте мы эту цистерну возьмем и угоним!

– А? – сказал шофер и тупо уставился на пассажира.

– Ну да, – нимало не смущаясь, продолжал тот. – Стоит дорого? Дорого. Ну и загоним где-нибудь на стороне. Деньги поделим, а сами скроемся. Идет?

Детина оторопело потряс головой, подумал.

– Не, – сказал он, опасливо косясь на пастыря. – Кому ты его загонишь? Он же только в ракетах…

Тут он поперхнулся раз, другой, затем вытаращил глаза – и захохотал:

– Ну ты меня уел!.. Ну, поп!.. Ну…

Сейчас начнет хлопать по плечу, с неудовольствием подумал пастырь. Но до этого, слава Богу, не дошло – впереди показался первый кордон.

– Сколько с меня?

– С попов не беру! – влюбленно на него глядя, ответил детина и снова заржал: – Ну ты, кудрявый, даешь! Надо будет как-нибудь к тебе на службу заглянуть…

Плоское и с виду одноэтажное здание на самом деле было небоскребом, утопленным в грунт почти по крышу. В дни стартов крыша служила смотровой площадкой и была на этот случай обведена по краю дюралевыми перильцами. Имелось на ней также несколько бетонных надстроек – лифты.

Пастырь вышел из раздвинувшихся дверей и остановился. Формальности, связанные с передачей тючка, звонок на станцию по поводу сломавшегося автомобиля – все это было сделано, все теперь осталось там, внизу. А впереди, в каких-нибудь двухстах метрах от пастыря, попирая бетон космодрома стояла… его церковь. Нет, не каменная копия, что при дороге напротив бензоколонки, – обнаженно поблескивая металлом, здесь высился оригинал. Он не терпел ничего лишнего, он не нуждался в украшениях – стальной храм, единственно возможная сущность между ровным бетоном и хмурым осенним небом.

Чуть поодаль высился еще один – такой же.

Руки пастыря крепко взялись за холодную дюралевую трубку перил, и он понял, что стоит уже не у лифта, а на самом краю смотровой площадки. Затем корабль потерял очертанья, замерцал, расплылся…

– Никогда… – с невыносимой горечью шепнул пастырь. – Ни-ког-да…

Потом спохватился и обратил внимание, что рядом с ним на перила оперся еще кто-то. Пастырь повернул к нему просветленное, в слезах, лицо, и они узнали друг друга. А узнав, резко выпрямились.

Перед пастырем стоял полный, неряшливо одетый мужчина лет пятидесяти. Мощный залысый лоб, волосы, вздыбленные по сторонам макушки, как уши у филина, тяжелые, брюзгливо сложенные губы.

– Вы? – изумленно и презрительно спросил он. Повернулся, чтобы уйти, но был удержан.

– Постойте! – Каждый раз, когда пастырь оказывался на этой смотровой площадке, ему хотелось не просто прощать врагам своим – хотелось взять врага за руку, повернуться вместе с ним к металлическому чуду посреди бетонной равнины – и смотреть, смотреть…

– Послушайте! – Пастырь в самом деле схватил мужчину за руку. – Ну нельзя же до сих пор смотреть на меня волком!

Губы собеседника смялись в безобразной улыбке – рот съехал вниз и вправо.

– Прикажете смотреть на вас влажными коровьими глазами?

– Нет, но… – Пастырь неопределенно повел плечом. – Мне кажется, что вы хотя бы должны быть мне благодарны…

Со всей решительностью мужчина высвободил руку.

– Вот как? И, позвольте узнать, за что же?

Господи, беспомощно подумал пастырь, а ведь он бы мог понять меня. Именно он. Кем бы мы были друг для друга, не столкни нас жизнь лбами…

– За то, что я не довел дело до скандала, – твердо сказал пастырь. – Ведь если бы я после всей этой нехорошей истории начал против вас процесс… Я уже не говорю о финансовой стороне дела – подумайте, что стало бы с вашей репутацией! Известный ученый, передовые взгляды – и вдруг донос, кляуза, клевета…

Глядя исподлобья, известный ученый нервно дергал замок своей куртки то вверх, то вниз. Лицо его было угрюмо.

– Я понимаю вас, – мягко сказал пастырь. – Понимаю ваше раздражение, но не я же, право, виноват в ваших бедах.

Мужчина дернул замок особенно резко и защемил ткань рубашки. Замок заело, и это было последней каплей.

– А я виноват? – взорвался он, вскидывая на пастыря полные бешенства глаза. – В чем же? В том, что мои исследования не имеют отношения к военным разработкам? Или в том, что наш институт настолько нищий, что за три года не смог наскрести достаточной суммы?.. Что там еще облегчать? Мы облегчили все, что можно! Прибор теперь весит полтора килограмма! А я не могу поднять его на орбиту, понимаете вы, не могу!.. Вместо него туда поднимается ваша ангельская почта…

Здесь, перед храмом из металла, перед лицом звезд, они сводили друг с другом счеты…

– Послушайте, – сказал пастырь, – но ведь кроме истины научной существует и другая истина…

– А, бросьте! – проворчал мужчина, пытаясь исправить замок своей куртки. Он сопел все сильнее, но дело уже, кажется, шло на лад.

– Одного не пойму, – сказал пастырь, с грустью наблюдая, как толстые волосатые пальцы тянут и теребят ушко замка. – Как вы могли?.. Донести, будто в моих тючках на орбиту выбрасывается героин! Вы! Человек огромного ума… Неужели вы могли допустить хоть на секунду, что вам поверят? Героин – для кого? Для астронавтов? Или для Господа?

Замок наконец отпустил ткань рубашки, и молния на куртке собеседника заработала. Шумно вздохнув, мужчина поднял усталое лицо.

– Люди – идиоты, – уныло шевельнув бровью, сообщил он. – Они способны поверить только в нелепость, да и то не во всякую, а лишь в чудовищную. Я полагал, что газеты подхватят эту глупость, но… Видимо, я недооценил людскую сообразительность. Или переоценил, не знаю… Во всяком случае – извините!

И, с треском застегнув куртку до горла, направился, не прощаясь, к бетонному чердачку лифта.

И стоит ли винить пастыря в том, что за всеми этими поломками, формальностями, случайными стычками он совершенно забыл, что у ворот храма его ожидает человек с печальными глазами и горестным изгибом рта! А человек, между тем, по-прежнему подпирал плечом стену каменной копии космического корабля. Неужели он так и простоял здесь все это время, ужаснулся пастырь и, загнав отремонтированную машину в гараж, пересек двор.

– Я еще раз прошу извинить меня, – сказал он. – Пройдемте в храм…

Они расположились в пристройке. В окне, за полотном дороги, сияли цветные сооружения заправочной станции, и совсем близкой казалась прямая серая линия – бетонная кромка оросительного канала.

– Прошу вас, садитесь, – сказал пастырь.

С тем же болезненным выражением, с каким он смотрел на тщательно упакованный тючок, человек уставился теперь на предложенное ему кресло – точную копию противоперегрузочного устройства. Потом вздохнул и сел. Пастырь опустился в точно такое же кресло напротив, и глубокие карие глаза его привычно исполнились света и понимания.

– Я пришел… – начал человек почти торжественно и вдруг запнулся, словно только сейчас понял, что и сам толком не знает, зачем пришел.

Пауза грозила затянуться, и пастырь решил помочь посетителю.

– Простите, я вас перебью, – мягко сказал он. – Ваше вероисповедание?..

Человек слегка опешил и недоуменно посмотрел на пастыря.

– Христианин…

– Я понимаю, – ласково улыбнулся пастырь. – Но к какой церкви вы принадлежите? Кто вы? Православный, лютеранин, католик?..

Этот простой вопрос, как ни странно, привел человека в смятение.

– Знаете… – в растерянности начал он. – Честно говоря, ни к одной из этих трех церквей я… Точнее – вообще ни к одной…

– То есть вы пришли к Христу сами? – подсказал пастырь.

– Да, – с облегчением сказал человек. – Да. Сам.