Алая аура протопарторга - Лукин Евгений Юрьевич - Страница 12

– Ну вот… – протяжно молвил он. – Давай-ка, друг Анчутка, для начала отдышимся…

Суматоха на мосту всполошила всю потустороннюю живность. Придремавшее в кроне вербы крупное аукало, одурев спросонок, вскинулось и огласило рощицу рублеными командами, тяжким буханьем сапог, собачьим лаем… Вне всякого сомнения, там, вдалеке, баклужинцы подняли заставу в ружье.

– Бежим!.. – вскрикнул ополоумевший от страха Анчутка.

Африкан неспешно повернулся к домовому и, вздернув пегие брови, оглядел его с головенки до пяточек. Честно сказать, он и сам не понимал до конца, что его побудило взять под покровительство эту мелкую пушистую нечисть. Ну что ж… Говорят, у каждого антисемита есть свой любимый еврей. Так почему бы протопарторгу Африкану не обзавестись любимчиком из домовых?..

Протопарторг насупился, снял с плеча висящие на шнурках ботинки и, как бы не слыша приближающегося шума, принялся обуваться. Порфирию о его бегстве, несомненно, уже доложили. А назавтра Партиарху станет известно и о нынешней пограничной заварухе. Еще день он будет колебаться, а потом… Кстати, а что потом? Как бы сам Африкан поступил на месте Порфирия? Во всяком случае, взять и объявить во всеуслышание ближайшего своего соратника беглецом и ренегатом он бы не решился…

Широкое лицо чудотворца было скорбно-задумчиво. Вокруг примыкающей к обрыву лужайки металась незримая простому люду мелкая лесная погань: заблудилки, спотыкалки, толканчики… На саму лужайку даже и не совались – отпугивала алая аура Африкана. Просунулось в развилину стволов очумелое рыльце лешего. Хозяин рощицы испуганно повел круглыми бельмами, шевельнул вывороченными ноздрями – и сгинул. Анчутку он не приметил. Хотя будь домовичок один – нипочем бы ему не укрыться от приметливой родни…

Потом кто-то по-кабаньи проломился через кустарник и страшно скомандовал:

– Стой! Руки за голову!

Анчутка в ужасе схватил протопарторга за ногу, мешая шнуровать ботинок. Тот поднял голову и различил в двух шагах перед собой кряжистого отрока в каске и в бронежилете поверх пятнистого комбинезона. Потопал обутой ногой и недовольно кивнул в сторону чернеющей в сумерках осины. Пограничник тут же перенацелил автомат и, мягкой тяжелой поступью подойдя к дереву, уперся стволом в кору. Привычными движениями обыскал осину, нашарил сучок, нахмурился.

– Контрабанда?.. – недобро осведомился он. – А ну-ка документы!.. Куда?! Руки за голову, я сказал!.. Сам достану…

Африкан принялся за второй ботинок. Пограничник с угрюмым сопеньем изучал в свете фонарика сорванный с дерева нежный молодой листок.

– Справка об освобождении?.. Мало того, что рецидивист, так ты еще и шпионов переправляешь?.. Говори, сука, где клиент! Где этот, в рясе?..

Потянуло легким ночным ветерком. Листва осины сбивчиво забормотала. Пограничник выслушал древесный лепет с тяжелым недоверием. Тем временем через кустарник проломился еще один пятнистый в бронежилете и, кинув быстрый взгляд в сторону товарища, проверяющего документы, устремился к берегу.

– Хлюпало! – с плаксивой угрозой в голосе взвыл он, склоняясь над обрывом. – Ну ты что ж ершей не ловишь, черт пучеглазый!.. Водяной, называется! Лыцку продался?..

Внизу плеснуло, зашуршал осыпающийся по крутизне песок, заскрипели, затрещали вымытые из берега древесные корни. Кто-то карабкался по круче. Вскоре на край ее легла лапа с перепонками, потом показалась жалобная лягушачья морда. Глаза – как волдыри.

– Ну да, не ловлю!.. – заныл в ответ речной житель. – Я его еще в нейтральных водах щекотать начал. Вот!.. – И, болезненно скривившись, бледный одутловатый Хлюпало (кстати, подозрительно похожий на скрывшегося от правосудия Бормана) предъявил скрюченный, сильно распухший палец, которым он, судя по всему, и пытался пощекотать нарушителя из-под воды. – Тут же судорогой свело!..

Странные какие-то пошли водяные: ни бороды, ни волос – так, какая-то щетинка зеленоватая… Бритый он, что ли?..

Африкан притопнул туго зашнурованным ботинком и, кряхтя, поднялся с коряги. По всем прикидкам выходило, что статуса чудотворца его в ближайшие несколько дней лишить не посмеют…

– Лохи… – со вздохом подытожил он, не без ехидства оглядев собравшуюся на берегу компанию. – Пошли, Анчутка…

* * *

Ночь была чернее Африкановой рясы и с такими же бурыми подпалинами. По левую руку, надо полагать, лежали невидимые пруды: там гремел сатанинский хохот лягушек. Вдали звездной россыпью мерцала окраина Чумахлы (второго по величине города суверенной Республики Баклужино), а шагах в сорока желтели три окошка стоящего на отшибе домика. В их-то сторону и направлялся неспешным уверенным шагом опальный протопарторг. Кстати, а почему окон три, когда должно быть два? Ах, это у него еще и дверь настежь распахнута… Не решающийся отстать Анчутка семенил рядом.

– Нельзя мне туда… – скулил он, отваживаясь время от времени легонько дернуть спутника за подол. – Домовой увидит, что мы вместе, братве расскажет… Свои же со свету сживут…

– А по-другому и не бывает… – дружески утешил его Африкан. – Только, слышь, мнится мне, Анчутка, никакого уже домового там нет. Ни домового, ни дворового, ни чердачного.

Протопарторг отворил калитку. Три полотнища желтоватого света пересекали отцветающий сад. Безумствовала сирень. Анчутка повел ноздрями, повеселел и больше за подол не дергал. Видимо, понял, что Африкан прав: был домовой, да недавно съехал…

Переступив порожек, оба оказались в разоренной кухне, где за покрытым прожженной клеенкой колченогим столом сидел, пригорюнившись, сильно пьяный хозяин – волосатый до невозможности. Заслышав писк половицы под грузной стопой Африкана, он медленно поднял заросшее до глаз лицо и непонимающе уставился на вошедших. Потряс всклокоченной головой – и снова уставился. Ошалело поскреб ногтями то место, где борода у него переходила в брови… Трезвел на глазах.

– Ну, здравствуй, Виталя… – задушевно молвил Африкан. – Узнаешь?.. Вот обещал вернуться – и вернулся…

– Ты… с ума сошел… – выговорил наконец хозяин.

– Ну, с ума-то я, положим, сошел давно… – усмехнувшись, напомнил Африкан. – А вот в Лыцке чуть было не выздоровел. Ладно спохватился вовремя! Нет, думаю, пора в Баклужино. А то, глядишь, и впрямь за нормального принимать начнут…

Протопарторг покряхтел, потоптался, озираясь. Шеи у него, можно сказать, не было, поэтому приходилось Африкану разворачиваться всем корпусом. Сорванная занавеска, на полу – осколки, сор, клочья обоев. Над колченогим столом – светлый прямоугольник от снятой картины (от иконы пятно остается других очертаний и поменьше)… Мерзость запустения. Обычно жилье выглядит подобным образом после эвакуации.

– А что это у тебя такой бардак? – озадаченно спросил гость. – И дверь – настежь… Разводишься, что ли?..

– Зачем пришел?.. – выдохнул хозяин, со страхом глядя на Африкана.

– Зачем? – Африкан еще раз огляделся, присел на шаткий табурет. – Хочу, Виталя, кое о чем народу напомнить… Хватит! Пожили вы тут тихо-мирно при Глебе Портнягине… – Ожег темным взором из-под насупленных пегих бровей. – Примкнешь?

Пористый нос Витали (единственный голый участок лица) стал крахмально-бел. Безумные глаза остановились на початой бутылке. Судорожным движением Виталя ухватил ее за горлышко и попытался наполнить небольшой граненый стаканчик. Далее началось нечто странное и непонятное: водка с бульканьем покидала бутылку, а вот стакан оставался пустым. Вовремя сообразив, что рискует остаться вообще без спиртного, хозяин столь же судорожно отставил обе емкости на край стола.

– Что скажешь? – сурово спросил чудотворец.

Часто, по-собачьи дыша, Виталя смотрел на протопарторга. Наконец отвел глаза и замотал кудлатой головой.

– М-м… н-нет… – промычал он, будто от боли. – Н-не проси… Завязал я с политикой… Полгода уже как завязал… Партбилет сжег, икону спрятал, орден – тоже… Зря ты пришел, Никодим… У меня ведь жена, дети…