Россия за облаком - Логинов Святослав Владимирович - Страница 22

Вот только на блокпосту нет ни тени, ни кондиционеров, а зелёный чай, налитый во флягу, к полудню превращается в мутную отраву. Так что во фляге – обычная вода с лёгким привкусом дуста. Почему-то здесь всё с лёгким привкусом дуста… обеззараживают так, что ли?

У сержанта Савостина – отдых. Это значит, можно расшнуровать ботинки, улечься на топчан, прикрыть лицо защитного цвета панамой и по памяти читать самому себе стихи. Пушкина читать, «Бахчисарайский фонтан», очень к месту. А что ещё делать? – на синеющие вдали вершины Копет-дага глаза бы не глядели. Правильно поётся в песне: «Не нужен мне берег туркменский, чужая земля не нужна».

Низкогорье Гаурак, изрытое пологими каньонами, на севере переходящее в пустыню с конфетным названием Кара-Кум, принадлежит сейчас неясно кому. Когда-то здесь кочевали илили, затем насильно переселённые в Хиву, затем эти места оспаривали элори и теке, а теперь тут аналог Дикого Поля, с той лишь разницей, что скрываться от преследователей тут можно ничуть не хуже, чем в горных районах Чечни. Недаром в начале прошлого века именно в Гаураке дольше всего не утихали набеги басмачей. А теперь отсюда потянуло палящим ветром ислама. Свои относятся к вере спокойно, так пришлые принесут нетерпимость. Объявились отряды, воюющие неясно за кого и состоящие из чеченцев, арабов, пуштунов, выгнанных с прежних горячих точек, но не успокоившихся, поскольку ничем, кроме войны и грабежа, они заниматься не умеют. Их даже местные называли калтаманами и списывали на них всё, хотя и сами не упускали случая стрельнуть по миротворцам, а там – поди, определи, кто стрелял. По сути, все они калтаманы, то бишь головорезы.

У Никитиных напарников тоже время отдыха. Рядовой Гараев читает книжку с кокетливым названием «Дождливый четверг» – бабский дюдик, в котором глупость выдаётся за иронию. Жара плавит мозги, и даже похождения адвокатши Василисы кажутся чересчур премудрыми. Второй напарник, ефрейтор Кирюха Быков, просто мается.

– Слышь, Саня, – говорит он, – а хорошо бы сейчас водочки.

– Жарко, – отзывается Гараев.

– А мы бы – холодненькой. А к ней – маринованный огурчик. Сбегай, а?

– Куда я тут побегу? – не отрывается от книжки Гараев.

– Сам знаю, что некуда. А ты бы сбегал и принёс.

– Жарко… И вообще, я водки не пью.

– А почему? Ты же татарин. Татарам вина нельзя, а водку можно.

– С чего ты это взял?

– Так в Коране написано.

– А ты читал Коран?

– Вот ещё! Я православный, зачем мне Коран читать?

– А Библию читал? – подал голос из-под панамы Никита.

– Вы что, взбесились? – не выдержал Кирюха. – Я вам поп, чтобы Библию читать? Не, это ж надо, так угораздило: двое мужиков, и оба водки не пьют. Ну, хорошо, Саня – татарин, а ты, Савостин, почему не пьёшь? Ты же русский!

– Невкусно, вот и не пью.

– Ну, ты простота! Водку пьют не для вкуса, а чтобы гулять.

– Это я и на трезвянку могу.

– Ну так прогуляйся до магазина и купи водочки.

Никакого магазина поблизости не было, но беседовать на эту тему Кирюха был готов часами. Возможно, он так прикалывался, либо ему и в самом деле не давал покою призрак запотевшей поллитры.

– Саня, – спросил Никита, сбросив панаму и усевшись на топчане, – а что в самом деле написано в Коране о водке?

– Ничего, – с некоторым даже удивлением произнёс Гараев. – Во времена Магомета водки не было. Запрет на вино есть в сунне, в Коране сказано только, что молиться пьяным – мерзость перед Аллахом. А намаз нужно совершать пять раз в день. Вот и думай, когда можно вино пить? А что водка правоверным разрешена – это неправда, от водки человек ещё пьянее бывает.

– А наш бог пьяненьких любит, – с гордостью сказал Кирюха.

Где-то Никита уже слыхал эти слова.

В помещении появился радист.

– Подъём, лентяи, – скомандовал он. – В штаб воду привезли.

– И что? – спросил Никита.

– Затариться надо. А то, как в прошлый раз, опять нам останутся подонки. Лейтенант сказал, самим надо ехать, чтобы первыми воду взять.

Блокпост возле урочища Кумыз был самым дальним, и если самим не подсуетиться, то опять воду получишь последним. То, что привезли им в прошлый раз, водой можно было назвать лишь с очень большой натяжкой, поэтому, хотя передвижение по дорогам без сопровождения бронетехники было запрещено, все трое тут же поднялись, и вскоре мощный, хотя и потрёпанный скверными дорогами «Урал», покинул блокпост. Все три водовоза уместились в кабине, в кунге громыхали только ёмкости для воды. Саня Гараев сидел за шофёра.

Каменистые россыпи, заросшие колючим янтаком и саксаулом, тянулись по обе стороны дороги. Чужой, почти марсианский пейзаж. Не поверить, что кто-то называет эти места родиной.

– Слышь, – продолжал болтать Кирюха, – я тут, огонь когда разводил, золу на вкус попробовал. Так она горько-солёная, вроде как сгоревшая спичечная головка.

– И что? – не отрывая внимательного взгляда от дороги, спросил Саня.

На блокпосту был генератор, работавший на мазуте, но топливо берегли и готовить старались на огне. Ломкие саксауловые ветки горели жёлтым, даже в солнечный день видимым пламенем, оставляя очень много золы. Но пробовать её на вкус никому в голову не приходило.

– А ничо! – обиделся Кирюха. – Ты дома-то золу из печки лизни – она и такая, и сякая, и на зубах скрипит, а пресная! А тута – солёная. Понимать надо.

– Эмпирик ты, вот что я тебе скажу, – заметил Никита.

Обидеться на эмпирика Кирюха не успел. Снизу ударило, словно тяжёлый «Урал» подпрыгнул на небывалом ухабе. Несколько последующих мгновений выпали у Никиты из памяти, лишь потом он обнаружил, что всё ещё сидит в накренившейся машине и тупо смотрит, как катится по дороге оторванное колесо.

Что-то давило на грудь, мешая подняться. Никита опустил смутный взгляд и увидал, что на него навалился Кирюха Быков. Всё в его позе указывало, что Кирюшка уже не живой, живые так лежать не могут.

Потом где-то в стороне – та-та-та! – застучал автомат.

Понять, что происходит, никак не удавалось, но Никита полез из кабины, отчаянно стараясь выдернуть автомат из-под навалившегося Кирюхи. И он таки выбрался наружу и даже с автоматом в руках, но тут его приложило вторично, и Никита отключился надолго, так и не успев сделать ни одного выстрела, ни понять, куда нужно стрелять, ни хотя бы испугаться толком.

Никита не помнил, сам он шёл куда-то или его тащили. Когда память вернулась, он обнаружил себя на полу в полуразрушенной саманной постройке. Крыша халупы давно обрушилась, глинобитные стены торчали, словно обломки зубов. Пересохший камыш, которым когда-то была крыта нынешняя развалина, был свален у стены. Казалось бы, кругом пустыня, откуда здесь взяться камышу, но чуть оживают по весне древние пересохшие русла, как повсюду, едва не на глазах вымахивает камыш, который здесь называют джидой. Растёт джида даже на солончаках, и заготавливать её нужно прежде, чем она отцветёт и станет ломкой, негодной ни в какое дело. Зато, срубленная впору, джида тверда как дерево и столь же долговечна. И если обвалилась камышовая крыша, значит, строилась нынешняя руина в те времена, когда непокорливые ахальские теке громили в этих местах корпус генерала Ломакина.

Теперь на кучу трухлявых стеблей были накинуты одеяла, и на них сидели несколько человек, в упор разглядывавших Никиту.

– Хорош… – сказал по-русски один из сидящих.

Никита завозился и тоже сел. Голову ломило, во рту горчил рвотный привкус, но тело, в общем-то, слушалось. Руки ему не связали, да и зачем? Что может сделать контуженый человек под прицелом пяти направленных в упор автоматов?

– Кургуммэ? – произнёс главарь, обращаясь на этот раз к Никите.

Слово это Никита знал, умел и ответить как положено, но ответил по-русски:

– Как сажа бела.

– Правильно понимаешь, дела твои неважнецкие. Аллах дарует победу верным и отдаёт недостойных в руки победителей. Он схватывает не верящих, когда они того не ждут, и предаёт мучительному наказанию. Мне жаль тебя, солдат.