Мемурашки - Логинов Святослав Владимирович - Страница 6

Улица, на которой мы живём, называется Зверинской, хотя никаких зверей на ней нет. Звери живут в зоопарке неподалёку, мы ходим туда, когда гуляем с бабушкой. Зоопарковые звери знакомы и не опасны, если, конечно, не соваться к ним в клетку. Мы кормим кабана набранными в парке желудями, кидаем ириску медведю. Леопард, снующий по вольеру, на миг приостанавливается и смотрит мне в душу пронзительными жёлтыми глазами. Я не боюсь, пока он здесь – можно не бояться.

Другие звери, куда более страшные, живут во дворе, на лестнице дома и даже в нашей квартире. Я называю их зверями, потому что ещё не знаю слова «чудовище». На заднем дворе среди мусорных баков живёт Сторожилка, в подвале – тётя-Мотя, на чердаке – дед-Бородед. Вокруг этих страшилищ всегда увиваются кошки, которые шпионят за тобой, а потом, когда ты попадёшься, станут смотреть, что сделает с тобой схвативший тебя ужас.

Квартира населена зверьём ещё плотнее. Свободны от потусторонних сил только комнаты соседей и кухня. В длинном коридоре обитают Темновалка и Длинноручка. Это здоровенные трёхметровые тётки с самым скверным характером. В электрическом счётчике скрывается вредная Светловалка. Если зажечь в коридоре свет, Светловалка прячет своих неуклюжих подруг, делает их невидимыми. Но попробуй в одиночку поиграть в коридоре – свет может внезапно выключиться. Безымянный зверь живёт в туалете. Если дёрнуть за ручку слива воды – он ужасно рычит.

В комнате под родительской кроватью сидят ещё две твари. Они смотрят из темноты немигающими светящимися глазами, а когда папа засыпает, они начинают рычать. Бесконечные ночные часы я лежу без сна в кровати, не смея шевельнуться, не смея моргнуть, гляжу в эти безжалостные глаза. Если уснёшь – они вылезут, пошевелишься – бросятся сразу. Мне нужно в туалет, писать хочется нестерпимо, но нельзя даже позвать маму. Ну вот, опять кровать мокрая… Мама утром скажет, что такой большой мальчик должен уметь просыпаться. А я и не спал… Папа сонно ворочается, и звери на минуту перестают рычать.

Однажды днём я взял кусок пластилина и замазал блестящие уголки лежащих под кроватью чемоданов. Страшные глаза погасли, несколько ночей я спал спокойно. Но потом во время уборки мою самодеятельность обнаружили и заставили счистить весь пластилин. На следующую ночь гипнотический взгляд вновь смотрел в мою душу.

Под высокой голландской печкой, что выходит разом в коридор и две комнаты – нашу и бабушкину, лежит Лепёшка. Это действительно лепёшка диаметром около метра и толщиной сантиметров двадцать, из серой слоновьей кожи. Лепёшка может выползти на середину комнаты и начать расти, пока не превратится в морщинистый столб почти до потолка. Тогда на столбе откроются два жёлтых глаза, а из стен, пола и потолка вылезут раскалённые до красна железные прутья и медленно и очень больно проткнут тебя насквозь. Я видел Лепёшку, когда болел свинкой и лежал с высокой температурой. Не знаю, что спасло меня тогда.

Сбылось обещание, которое я прочёл в пронзительных кошачьих глазах. Леопард ушёл из зоопарка и поселился в нашей квартире в коридоре. Теперь, если захочешь пройти в бабушкину комнату, нужно бежать стремглав, проскакивая под когтистыми лапами метнувшегося в прыжке зверя.

– Никакого леопарда в коридоре нет! – говорят взрослые.

– Отвести его в коридор и оставить там, погасив свет, – предлагает папа. – Пусть сам поймёт, что там ничего нет.

Я задыхаюсь от ужаса.

– Нет, так нельзя, – говорит мама.

Она берёт меня за руку и ведёт в тёмный коридор. С мамой не страшно, звери не посмеют напасть, а мама меня здесь не бросит.

– Вот видишь, и тут никого нет, и тут тоже никого…

Леопард, неслышно переставляя лапы, ускальзывает из-под самой маминой ладони.

– Вот он!

– И тут нет никого.

Страшное открытие: мама не видит зверей, она не сможет меня спасти, ведь нельзя же всю жизнь держаться за мамину руку. А папа так и вовсе хочет меня им отдать.

Мы с Сашей решаем разобраться с леопардом сами. Саша берёт топор, которым дедушка колет дрова, и который нам строго-настрого запрещено трогать, а я беру самое большое полено, и мы отправляемся в коридор. Леопард кидается нам навстречу, но мы дружно бьём: я – поленом, Сашка – обухом. Подхватываем обмякшего леопарда и тащим на кухню.

– Вот, смотрите! А вы не верили!

Соседка тётя Маруся поворачивает скучающее лицо:

– Подумаешь, леопард… Выбросьте его в помойное ведро.

Мы тащим леопарда к ведру. С каждым шагом зверь становится всё меньше, вот он размером с кошку, вот – совсем маленький. И мы кидаем его в ведро. Мгновенно извернувшись леопардик выпрыгивает из ведра и, быстро вырастая, мчит во тьму коридора. На прощание он оборачивается и одаривает меня взглядом, в котором сквозит обещание мести. Бабушка, мама, тётя Маруся остаются безразличны. Им, взрослым, нет дела до зверей, которые нас жрут.

Надо всей нечистью, взявшей меня в осаду, царит одно инфернальное существо – Синевалка. Сама Синевалка нигде не живёт и ничего не делает. Она просто главная. Раз в жизни я встретился и с ней. В полной тишине и абсолютной темноте бесшумно отворилась дверь и в комнате появилось нечто. Конечно, я ничего не мог разглядеть, ощущал лишь два ультрафиолетовых, за гранью зрения, пятна там, где у этого должно быть лицо.

Сон, явь, бред – не берусь судить. Я всё помню одинаково подробно и зримо. Сюрреальность данная нам в ощущениях: звуках, красках, запахах…

А вот на самой Зверинской улице никаких зверей нет. Лишь раз в год в первую зимнюю ночь по ней пробегает стая жёлтых волков – и горе тому, кто попадётся на их пути.