Колодезь - Логинов Святослав Владимирович - Страница 49

– Мусоргские, они татаре, – поправил Иванище. – В Польше тоже довольно татар осело.

– Один шайтан, Русской земле от них никакой пользы. Перебить бы их всех или назад погнать, откуда пришли, вот тогда Русь святая с колен подымется и славой воссияет! А то ведь ещё жиды есть, а от них самый вред происходит христианской вере.

– Христос жидом был, – не удержался Семён.

– Чево?! – Орефа подпрыгнул от негодования. – Да какой же он жид, если он сын божий? Христос – русский! Уж я-то знаю, мне сама богородица говорила.

– Чо она тебе говорила? – радостно вскинулся Игнашка, мигом учуявший, что рядом запахло сварой.

– То и говорила, что Христа она родила от русского.

– Ты, Орефа, не греши, – возвысил голос Иванище. – Богоматерь Христа родила от духа святого.

– А дух, что, не русский?

– От тебя дух не русский, а вонючий! – Тот казак, что цедил слова лёжа и как бы сквозь сон, резко сел и, глядя на Орефову безумную харю, с расстановкой произнёс: – Дурак ты, Орефа, вот что я тебе скажу по секрету, чтобы все соседи слышали. И волком на меня не смотри, я на твой дурной глаз плевал с высокой каланчи. Кузнеца не сглазишь. Я и не такие ковы, как твои, походя расковывал.

– Это с чего же я дурак? – нездорово ощерился Орефа. – Ты же, Онфирий, сам говорил, что бояре Россию вразнос продают.

– Ну и говорил. Только беда не в том, что понаехало на наши головы иноземцев, а в другом вовсе. Вот я – кузнец и знаю, что говорю. Сам посуди, железо мы варим и в неметчину продаём. А как? Крицами и поковками – в штабиках. А что обратно покупаем? Гвозди, скобы, топоры, иглы – всё из нашего железа! А деньга за работу утекает ганноверским мастерам. Ты мне дай, я не хуже гвоздь скую, или пусть немец сюда приедет, здесь в казну налог платит, а я с ним поревную, и ежели что, поучусь, убогий, у него, у разумника. Так нет, такого лакомства они мужику не позволят, лучше переплатят втрое. Тут бояре все одинаковы. Меня воевода Хрущёв по миру пустил, а в нём, никак, ни татарских, ни польских кровей не замечено. Ты лучше погляди, что персы делают? Шелками торгуют какими? – крашеными! Сырец шах за кордон возить не велел, приказал кумач дома варить, а дорогу и набойку катать тоже у себя.

– Вот и славно, – встрял Заворуй. – Нам сразу крашенное достанется.

– А мы чем торгуем? – Онфирий гремел в голос, не слыша Игнашкиных глупостей. – Смолой, дёгтем, мылом, пеньковой куделью, льном непряденым, воском, мягкой рухлядью. Их делать – работа копеечная, грубая. Вот где Россия иноземцам утекает! Лес сведём, руду покопаем – с чем останемся?

– Да у них же назад отнимем, – подсказал Игнашка. – Вот как теперя.

– Эх! – Кузнец сплюнул в костёр и повалился на налёженное место. – Что с вами говорить… Спать давайте. Батька велел с утра в поход быть готову.

На второй день плавания разбойная флотилия встретила струги Серёжки Кривого, который утёк с Четырёх Бугров от головы Авксентьева. С Серёжкой шли семь сотен казаков, отсидевших зиму на приволжских островах. Корабли сошлись бок о бок, встречу отметили дружным оранием, потом атаманы прямо средь моря устроили совет. Серёжка, мужик смолёный и просолённый, битый людьми и ветрами, казалось, не имел ни званья, ни возраста. Лицом был тёмен, скулами косоват. Чёрная повязка скрывала вытекший глаз. Наряжен второй атаман был ещё пестрей Разина. Расшитый кафтан толстого немецкого сукна, что зовётся брюкиш, шапка на седом бобре, шёлковые шальвары с дегтярным пятном на правом колене, да шамшевые сапожки, в каких ни ходить, ни ездить, а только на пиру красоваться.

Серёжкины люди были наряжены под стать атаману, но и лицом, и телом казались поплоше разинцев – зимовка на море никого не красит.

Разинцы угостили товарищей пивом, погуторили обо всём и дружно решили поворачивать в сторону Дербента. Прежде этот город никто не тревожил, значит, обыватель жирком оброс и подошло время проверить дербентские подвалы, благо что людей стало довольно, да и моряна силу набирает – за день шустрые кораблики смогут прибежать в дербентский присуд.

Вновь замаячили перед Семёном притопленные дербентские башни, но на этот раз вместо рогатки на шее была пищаль в руках и сабля на поясе. Тогда Сёмка был говорящим товаром, а ныне собирался выйти на базар набольшим хозяином.

В городе вовремя заметили полосатые паруса. Когда корабли пристали к берегу, их встретили запертые ворота и охрана на стенах. Медные пушки Нарын-калы гамкнули в сторону незваных гостей, и хотя никого не побили, но заставили призадуматься. Призадумавшись, казаки решили дуром на стены не лезть и, пограбивши окрестные посады, вернулись на лодки.

Семён в этих делах замешан не был, у него нашлись свои заботы – поважнее. С небольшим отрядом, отгонявшим для воинского пропитания овечьи стада, Семён поднялся недалеко в горы, где обреталось знакомое имение обнищавшего Фархада сына Нариманова.

За прошедшие годы хозяйский дом, казавшийся когда-то бог весть какой хороминой, похилился и впал в ничтожество. Краска на стенах облезла, сад задичал. Но всё же усадьба стояла на холме, видная отовсюду, и не могла не привлечь опасного внимания рассыпавшихся по округе лихоимцев.

Семёну повезло: зная, куда идти, он оказался возле Фархадова дома прежде всех своих приятелей. Дом казался пустым, ворота плотно замкнуты, но опытный глаз приметил на задворках какое-то шевеление, и, ни минуты не сомневаясь, Семён принялся барабанить в запертые ворота. Ему долго не отпирали, так что Семён уже собрался сигать через ограду, но тут на дорожке послышались шаркающие шаги, засов с грохотом упал, и перед Семёном предстал Фархад Нариман-оглы.

Не ожидай Семён увидеть старого хозяина, ни за что не признал бы его. За двадцать с лишним лет Фархад не просто состарился. От прежнего сала-узденя не осталось, почитай что, ничего. Лицо сморщилось и посерело, остатки волос клочьями ваты пушились за ушами, некогда дородная фигура усохла. Бывший господин более всего напоминал привратника в собственной усадьбе. И тем не менее природная гордость не покинула старика. Выпрямившись, сколь позволяли годы, он смотрел поверх головы явившегося разбойника, хотя не мог не понимать, что тот единым щелчком способен прекратить течение его жизни.

– Что нужно тебе на моей земле и в моём доме? – гневно потребовал старик.

– Напомни мне, хозяин, что говорил мудрейший Газали о ненужной жестокости.

– Не мучайте тварей Аллаха… – растерянно произнёс уздень, опуская полуослепший взор на лицо страшного гостя.

– Здравствуй, Фархад-ага, – улыбнулся Семён. – Я тоже не забыл этих слов и пришёл с миром. Не узнаёшь?

Семён проговорил с Фархадом-агой дотемна. Узнал историю узденева разоренья и возвышения Васаят-паши. Играя желваками на сжатых челюстях, выслушал, как забирали из дома невольницу Динару. От знакомых купцов старый Фархад знал даже, что его любимица была вскоре перепродана и сгинула где-то в Кундузе. Семён слушал, кивал, морщился, обкусывая усы.

Лишь единожды мирная беседа была грубо прервана. На улице раздался шум, какие-то крики и дружное баранье меканье. В комнаты без стука влетел парнишка в мохнатой шапке и знакомым пастушьим посохом в руках.

– Хозяин! – закричал он. – Разбойники овец переняли, на корабли уводят!

Фархад-ага лишь усмехнулся безнадёжно, но Семён резво вскочил и через резную калитку пустился на улицу. Четверо казаков, нещадно ругаясь, гнали к берегу небольшую отару. Сразу было видно, как изрядно поубавилось у Фархада скота. По счастью, среди грабителей оказалось двое знакомых: попище Иванище, так и не сменивший подрясника на более подходящую к промыслу одежду, и лютый поповский недруг колдун Орефа. К ним и устремился Семён.

– Мужики! – крикнул он. – Не замай! Это моего приятеля овцы, не забирайте последнее. Фархадка хоть и бусурманин, а человек душевный.

– Не суйся под горячую руку! – предупредил Орефа, замахиваясь древком пики не то на Семёна, не то на слишком шуструю овцу, вздумавшую ломануться в распахнутые ворота.