Картежник - Логинов Святослав Владимирович - Страница 10

Это был шок. До сих пор лишь немногие очкарики ведали, что человек представляет собой водоэмульсионную систему, подлежащую утилизации, отныне этот обидный факт стал известен широкой общественности.

Взрыв негодования можно было сравнить разве что с Кракатау и Хиросимой в одном лице. Дома не усидел никто. Люди собирались, вооружались плакатами и берданами, иконами и знамёнами. Никто не знал, воевать он идёт или всего лишь протестовать, но из дома шли с детьми и собаками, а кое-кто и коров гнал, словно демонстрация стада могла устрашить галактического агрессора. Воинские части выдвигались походными колоннами, порядка в коих было куда больше, чем в частях цивильных. Человечество являло враждебному космосу свою силу и сплочённость, не умея заметить, что всего лишь выполняет повеление нового хозяина: дружными рядами направляется на пункты утилизации.

Лягухи на болоте хотя бы в разные стороны прыгали.

Глава 7

Гражданин начальник

В общей толпе односельчан отправился на пункт утилизации и мучимый похмельем Казин. Не успел протрезвиться как надо и брёл, страдая отрыжкой. Возле конторы сельчан поджидали совхозная развозка и пара автомобилей, потому что в самом Подсосонье пункта утилизации не было и ехать предстояло в Копорье.

– Ну мы им покажем! – кипятился Лёха, первым взобравшийся на грузовик и занявший место на скамейке возле самой кабины. – Я такого терпеть не стану, я их так утилизирую – как родную маму звать позабудут.

– Не кипятись, петушок, – ласково остудила бывшего зэка тётя Фаня.

Лёха задохнулся от возмущения и… стерпел. Не дозволялось в этот день эмульсионным системам давать волю кулакам.

– Я так полагаю, – рассуждал Степан Минеич, бывший начальник Подсосоньевского отделения колхоза «Дорогой коммунизма», – что нам надо блокировать подходы к инопланетным центрам гражданской техникой, тем самым продемонстрировав решимость не подчиняться агрессору, но в то же время показав, что мы не желаем военного конфликта.

– А чего – не желаем, – очнулся Лёха. – Я так очень даже желаю. Срыть ихние центры к свиньям собачьим – и вся недолга. По радио говорили, мол, пришельцы они… Всё врут – не пришельцы это, а вторженцы. И бить их надо в хвост и гриву!

Проехали монументальный, советских времён указатель: «Совхоз „Дорогой коммунизм…“ – последняя буква отвалилась, и название читалось двусмысленно.

Асфальт кончился, грузовик качнуло на ухабе. Казин с трудом сдержал стон. Голова раскалывалась, и каждый осколок болел на особицу. Всего сильнее ломило в затылке. Над глазами жгло огнём. Виски стянуло частой пульсирующей болью, а темя высверливало преогромным зубоврачебным бором. Но толчки равно отдавались повсюду, припекая, пульсируя или высверливая неприкаянную головушку.

– Ты глянь, а Вохи-то не видать! – произнёс приметливый Лёшка. – Все люди как люди, поехали агрессору мозги вправлять, а он небось на печи лежит. А туда же, боевым представлялся, мол, самый крутой…

– Как бы по избам не полез, – забеспокоилась тётя Фаня. – Он ведь шебутной, Вовка-то!

– Вернусь, фитиль вставлю, – пообещал Лёха отсутствующему напарнику.

Машина вновь подпрыгнула, и больше Олег уже ничего не воспринимал, придя в чувство лишь в Копорье у самой инопланетной постройки, где волновалась огромнейшая толпа двуногого утильсырья. Каждый из собравшихся кричал своё и почему-то искренне полагал, что именно его услышат бесчеловечные преобразователи природы. Свобода слова кругом царила самая необузданная, а вот свободы поступка не было ни малейшей. Кулаком грози, а стукнуть – не смей.

В эту же волнующуюся толпу вмешался и очнувшийся Олег Казин. Работая локтями, пробился к самому входу или, во всяком случае, к тому месту, где обозначалось что-то слегка напоминающее ворота. Кругом орали, молились, пели, скандировали и сквернословили. В этаком бедламе и себя самого было бы не расслышать, однако и Казин заорал, взбудораженный общим порывом:

– Сволочи, твари вонючие! Я вашего сина выручил, а вы вот как?.. Да я вас всех об колено да в печку!.. Бирюлек надавали, вот вам хинди-руси, а теперь на утилизацию пхаете, да?..

В полном экстазе похмельный крановщик сорвал с шеи радужную кчемулинку и завертел над головой, как бы собираясь метнуть её из пращи. И замер, сообразив, что на площади в единое мгновение прекратилась акция протеста. Словно людям заткнули рты мокрой тряпкой, так что и мычать сквозь влажную фланель ни у кого не получалось.

– Слушаю вас, гражданин, – произнёс иноземный голос, непонятный никому, кроме гражданина Казина, в кармане которого покоилась переводческая малявина.

– А, проняло!.. – радостно возопил Казин и, доказывая миру и городу, что свобода поступка ему возвращена, пнул стену ногой, обутой в кирзу. – Вы чего, гады, зараспоряжались, ядрит туды в качель? Кто вам позволил чужим распоряжаться?

– Планета приватизирована досточтимым сином из Синляндии, – принялся оправдываться голос. – Именно им отдано распоряжение об утилизации.

– А ты и рад, падла?

– Я не умею радоваться, и я не падла, я Передвижной Утилизационный Комплекс – ПУК, предназначенный для оптимального освоения планет с распространёнными жидкофазными системами. Я умею только выполнять распоряжения.

– Так вот тебе моё распоряжение, – орал Казин, ничуть не беспокоясь, как нелепо звучит его голос среди всеобщего молчания, – чтоб ты немедленно убирался отсюда и, если угодно, можешь утилизировать своего разлюбезного сина.

Комплекс издал судорожный звук, напоминающий его аббревиатуру, затем осторожно произнёс:

– Сина нельзя утилизировать. Как и всякий гражданин, син обладает личной неприкосновенностью.

Казин торжествующе расхохотался.

– Да какой он на фиг гражданин? Облажался ты, парень, с этим делом. Ты паспорт у него спрашивал или на слово жулику поверил?

ПУК пожужжал немножко и вежливо ответил:

– Права гражданства действительно были временно утрачены досточтимым сином из Синляндии и восстановлены в полном объёме неделю назад. Это первый известный случай восстановления утраченного гражданства, так что вы вполне могли быть не в курсе. Немедленно после оформления документов досточтимым сином было отдано распоряжение об утилизации.

«Успел, проныра, чтоб ему по второму разу в Марьином ручье забухнуть!» – ругнулся в душе Казин.

Потом в похмельную голову пришла светлая мысль, и Казин закричал торжествующе:

– А по какому это праву он вздумал распоряжаться? Заявку на владение недвижимостью кто подавал?

– Досточтимый син из Синляндии, – терпеливо ответствовал ПУК.

– Не-е, хренушки вам! Сегодня он син, завтра – апельсин, а послезавтра ему и вовсе у меня в бытовке бомжевать придётся. Без бумажки ты букашка, так что не на морду смотреть нужно, а в удостоверение! – Казин внушительно потряс голографической кчемулиной. – Вот кто заявку посылал, а не какой-то фальшивый син. Этих синов небось полная Синляндия бегает. А Земля – моя, так что убирайся отсюда, и чтобы я тебя тут больше не видел!

ПУК задребезжал, не умея переварить жестяными мозгами столь изощрённый довод. Наконец он изрёк:

– Я не предназначен для разбирательства спорных вопросов. Поскольку в данной ситуации налицо спорный вопрос, я перехожу в режим консервации, а ваши требования пересылаю в межгалактический арбитраж. Если вас не затруднит, сообщите, каким образом можно будет с вами связаться.

– В Подсосонье я живу, – важно ответил Казин. – Туда пусть и обращаются.

И, сплюнув на краешек стены, Олег Казин с достоинством удалился, раздвигая плечом ошеломлённую толпу.