Ганс Крысолов - Логинов Святослав Владимирович - Страница 3

Ещё через день явилось больше полусотни мальчишек и девчонок. Собрались, пожалуй, все дети Гамельна, которые могли располагать своим временем, кто не был полный день вместе с родителями прикован к станку, чтобы заработать на жизнь. Ганс испугался, сообразив, что в городе непременно хватятся детей, но особо раздумывать над этим было некогда, потому что именно тогда пришёл успех.

Первой была Анна. Ганс постоянно ощущал мягкое тепло, идущее от нескладной девочки, но всё же не подозревал, что она так легко и просто воспримет его науку. Анна, как всегда, сидела в сторонке, в общей беседе не участвовала, негромко насвистывала на кособокой свирельке. Те инструменты, что получше, расхватали другие. Но её песенка заставила замолчать всех, кто был рядом, а потом из кустов и примятой травы на Анну дождём посыпались десятки и сотни кузнечиков. Они складывали крылышки и тут же начинали стрекотать в унисон тонкому звуку свирели. Многоголосый хор звенел медью, прочие звуки смолкли, на лицах блуждали рассеянные улыбки, а Ганс улыбался не скрываясь. Его переполняла радость и ещё лёгкая досада, что сам он прежде не мог додуматься до такого простого и красивого чуда.

Анна оборвала музыку и упала на землю лицом в ладони. Кузнечики, большие и маленькие, защёлкали в разные стороны. Гансу пришлось успокаивать напуганную удачей Анну, а затем и разрыдавшуюся Лизхен. Лизхен очень гордилась, что она первая нашла Ганса, она единственная называла его на «ты» и искренне полагала, что обладает какими-то особыми преимуществами. Теперь она жестоко переживала чужую победу.

Но потом получилось и у Лизхен, и у младшего Якоба и у других. Из тех, кто пришёл к нему в первые день, неудача постигла только Питера. Он старался, но звери не слушали его, а посланные Гансом шли неохотно, по принуждению.

И всё же это был замечательный день.

– Приходите завтра! – говорил Ганс, провожая ребятню к дороге. – Завтра мы с вами подумаем, боится ли доброта веселья.

– Нет, не боится! – отвечали ему.

– Правильно! В таком случае завтра мы устроим большой хоровод.

Ночью Ганс спать не ложился. Он сидел на пороге землянки и играл. Звук был так тонок, что человеческое ухо не слышало его. Но Ганс знал, как далеко летит его песня. Завтра он должен устроить настоящий праздник, который запомнится надолго, врежется в память так, чтобы его не смогли вытравить будущие годы. Песню слышали на востоке в чащах Шаумберга, она проникала на западе в глухие заросли на горных склонах Тевтобургского леса, поднимала зверьё в ущельях, похоронивших в древние времена римских пришельцев, дрожала над укромными убежищами, тревожила, будила…

Утром толпа ребятишек высыпала на поляну. Они были возбуждены и настроены на необычное. Ганс рассадил их широким кругом, и оркестр нестройно заиграл. Десятки флейт и сопелок не столько помогали, сколько мешали Гансу, но он быстро сумел заразить весельем нетерпеливую детвору. Оставалось лишь сломить недоверие животных, собравшихся в округе, но не слишком полагавшихся на доброту такого количества людей.

Дудочка в пальцах Ганса твердила:

– Сюда, сюда! Опасности больше нет! Пришла весна, журавли пляшут на болотах, вернулась радость, веселье. Идите все сюда!

Самыми храбрыми оказались зайцы. Несколько длинноухих зверьков выскочили на поляну. Ошалев от света и шума, они принялись словно в марте, скакать и кувыркаться через голову. За ними рыжей молнией выметнулась лисица. Сейчас ей было не до охоты; вспомнив, как она была лисёнком, старая воровка кружилась, ловя собственный хвост. Несколько косуль вышли из кустов и остановились. Десяток кабанов направились было к провизии, сложенной детьми в общую кучу, но Ганс погнал их на середину, в хоровод. Птичий гомон заглушал всё, кроме дудочки Ганса. Дети побросали инструменты и бросились в пляс.

Ганс играл.

Перед землянкой шла весёлая кутерьма. мальчишки и девчонки всех возрастов, всех званий и сословий, нищие в серых лохмотьях или дети купцов и богатых цеховых старейшин в добротных курточках, а иные даже в башмаках, прыгали и орали, визжали, кувыркались и хохотали от беспричинной радости. Сегодня им дано забыть всё, что разъединяет их. Дай бог, чтобы это чувство возвращалось к ним потом хотя бы изредка.

Среди детей бегали и кружились звери, те, кого Ганс сумел найти в окрестностях города, и те, что спустились со склонов гор. Волки, лисы, барсуки, косули и олени. Только сегодня и только здесь они не боялись никого. Пусть дети думают, что это они сделали такое. В конце концов, так оно и есть.

Пальцы Ганса летали над отверстиями флейты. Мотив, потерявшийся в шуме, казался неслышным, но его разбирали все. Постепенно Ганс подводил пляску к концу. Когда замолкнет дудочка, сумеют ли дети и животные не испугаться и не испугать друг друга? Беды не случится, в этом Ганс был уверен. Он чувствовал всех, кто был на поляне. Трое медвежат возились у его ног, а неподалёку, укрывшись за валуном, недоверчиво и ревниво следила за ними медведица. Матёрый волк-одиночка, зимами разбойничавший на дорогах вокруг города, пришёл и схоронился в кустах. Но сегодня они никого не тронут: ревность медведицы успокаивается, а неспособный к веселью поджарый бандит уже собирается зевнуть протяжным скулящим звуком и уйти прочь.

Потом Ганс почувствовал, что сюда идёт ещё кто-то. Их много, они злы и опасны. Что же, милости просим, дудочка встретит вас, и вы уйдёте, никого не тронув. Сегодня у хищников постный день.

– Во имя господа, прекратите! – прозвучал вопль.

На краю поляны, высоко держа чёрное распятие, стоял священник. Позади с алебардами на изготовку, выстроились шестеро стражников. От этой группы веяло такой злобой, враждебностью и страхом, что музыка оборвалась на половине такта.

– Дьявольский шабаш! – прорычал священник, ещё выше вздёргивая распятие. – Запрещаю и проклинаю!

По траве прошуршали шаги, застучали копыта – зверьё кинулось врассыпную. Ганс слышал, как вместе с ними улепётывает трусоватый Франц-попрошайка.

– Бегите! – молча приказал Ганс остальным.

Дети с визгом помчались в разные стороны. Это был не тот самозабвенный радостный визг, что минуту назад. так визжат от страха, встретив в лесу змею.