Автопортрет - Каралис Дмитрий Николаевич - Страница 64

- Чего поздно, Мих? Договаривались в девять.

- А сейчас сколько? Подумаешь, десять. Там что, горит?

- Не горит, но я Ольгу настроил, что ты в половину одиннадцатого будешь...

- Ну что ж, - сделал независимое лицо. - Пока встал, побрился, позавтракал, то, се. И вообще, сегодня выходной... Подождет Ольга, ничего не случится.

Погрузили рассаду, дал денег. Уехал.

Не одобряет он мои коммерческие дела, по всему видно. Учится сейчас в институте марксизма-ленинизма.

28 мая 1987г. Зеленогорск.

Отвратительный стоит май: северный ветер, холодно, пасмурно. Сегодня шел мелкий, как соль, град. Электрическая печка в теплице включена круглосуточно. Астра, которую мы высадили в открытый грунт, пожелтела, даже покраснела и расти не хочет. Зелень деревьев - бледно-желтая, горчичная; листочки березы едва начали раскрываться.

Настроение - под стать погоде. С 12 мая в отпуске и целыми днями вожусь на огороде. Пару дней назад закончил все грядки, но остается около 40 ящиков распикированной рассады, и с ними - заботы.

Мою редакторшу в Ленинград не отпустили, и сдача книги откладывается на неопределенный срок. В "Авроре" вышло интервью с Б. Стругацким и членами семинара. Журнал еще не видел, и гонорар не получал.

По случаю холодов купил сегодня ватное одеяло. И пластинку Бориса Гребенщикова - "Аквариум". Пластинка первая, дай им, Бог, удачи.

12 июня 1987г.

Живем в Зеленогорске: я, Ольга, Максим и тетя Ната.

В начале июня был в Москве, в "Молодой гвардии". Редактировали рукопись.

Жуть!

Такого уровня понимания жизни и литературы я еще не встречал. Нечесаная тетка неопределенного возраста пыталась привести мою повесть к своему куриному мировоззрению. Перечитать повесть к моему приезду она не успела (говорит, читала в январе, в чем я сомневаюсь), но тут же взяла карандаш и стала подчеркивать все подряд.

Когда мы дошли за час до 5-й страницы, я учтиво заметил, что так работать не смогу, и - мое на то право - попросить другого редактора или забрать рукопись. Она немного опешила. До этого бойко приводила мне примеры Тургенева, Горького и Шолохова.

Я предложил ей читать повесть до конца, а завтра встретиться и работать. Я слышал, как она говорила главному редактору: "Рукопись очень тяжелая, и зря Кирюшин не отпустил меня в Ленинград".

К концу первого дня совместной работы она сказала, что ее уже трясет. Еще сказала, что с нами, ленинградцами, всегда много хлопот.

У меня к вечеру тоже разболелась голова, которую я лечил крепким индийским чаем в отдельном номере гостиницы "Орленок", напротив дома, где живет Горбачев - на пр. Косыгина. Про Горбачева мне сказал Коля Александров, которому я звонил. Коля - старый мент - выспросил меня, куда смотрят мои окна, и удовлетворенно заметил: "Все правильно. Кто же тебя поселит с видом на его резиденцию".

Редакторша пыталась склеивать абзацы, обещая: "Потом я их как-нибудь соединю".

Она путает нашествие кайзеровских войск на Петроград в 1918 году с Кронштадским мятежом 1923 года.

Кончилось тем, что рукопись мы вчерне подготовили (я пошел на некоторые компромиссы - убрал пиво, спирт и т. п.), но по трем пунктам не сошлись. Вечером я написал письмо гл. редактору, где указал разногласия, ошибочность толкования редактором этих мест, и добавил, что если моя редакция будет изменена, то я заберу рукопись книги. И уехал из Москвы, побродив по улице Горького, Красной площади и Александровскому садику, где в туалете меня отматерила уборщица - ей не понравилось, что я пришел в намытый туалет "ср...".

Сегодня Ольга продает остатки рассады.

Завтра мне на работу - отпуск "тю-тю".

Солнце, сухой восточный ветер, тепло.

Чистыми деньгами у нас на сегодня 1200 руб. Но еще масса обязательных расходов и 680 руб. долга. Только-только заткнуть дыры.

Сегодня Максим сам ходил в магазин и покупал булку и хлеб. Я шел сзади и приглядывал за ним. Все сделал верно.

14 июня 1987г. Зеленогорск.

Вчера ловили с Максимом форель в нашем ручье Тервайоки (название я вычитал в книге про Зеленогорск). Поймали пять форелей, маленьких, чуть больше кильки. Тетя Ната сварила нам уху. Ели.

Когда я в рыбацком азарте попросил Макса дать мне нового червяка, он высыпал их из банки на землю и взял одного.

- Давай быстрей, - поторопил я.

- Хороший червячок, - жалобно сказал Максимка, - скромненький такой. Даже жалко.

Закончили рассаду.

На книжке - 1000. С ума сойти! Никогда не было таких денег.

Сегодня приезжали Ольгины родители. Обедали. Солнечный денек. Ходили с Максимом в баню.

Я начинаю копошиться на огороде с утра и заканчиваю в 11-12 вечера, благо, белые ночи. Дни бегут. Завтрак-обед-ужин, и дня нет. Дела находятся ежеминутно. Посидеть покурить не удается. Курю на ходу. "Шут" лежит.

Ольга пробует шить юбки, хочет взять патент. Завтра ей на работу. Она лежит в постели и жалуется - как не хочется идти на работу и видеть скучные лица сотрудников.

Днем у нас было отличное настроение.

21 июня 1987 г. Гараж.

Сорок шесть лет назад, так же, в воскресенье, началась война.

Я попытался представить себя на месте моего отца: что он думал и чувствовал? а мать? старшие братья, сестра? Надежда еще ничего не могла чувствовать - она родилась в августе 1941. А Вере было всего три года...

На огород смотреть не могу. Надоел, измучил. Зайду в теплицу - скорее по привычке, - взгляну на помидоры, пройдусь, покуривая меж грядок и долой. Случаются дожди и, слава Богу, поливать не требуется.

Душа не на месте. Я обнаружил, что не знаю, о чем писать. Да и как писать - не знаю. Третья редакция "Шута ждет меня на 126 странице.

Все сюжеты и темы кажутся мелкими и неинтересными, Плохо на душе.

И беспощадный вопрос: а может, я бездарь, графоман, лентяй, сукин сын, болтун, тупица и болван?

О чем писать, что меня волнует?!

Не знаю... Совсем недавно казалось, что тем - уйма, только успевай строчить. Сегодня душа пуста. Читаю журналы - там горчичка после обеда запоздалое разоблачение перегибов. "Белые одежды" Дудинцева дочитать не смог. "Никто пути пройденного у нас не отберет" В. Конецкого читал с чувством легкой досады. Лишь "Зубр" Гранина доставил радость и еще "Брестский мир" Шатрова в "Новом мире", пьеса.

25 июня 1987. Дежурю в гараже.

Облачно, парит, тяжело дышится и полно идиотов вокруг. Боже, какие кретины встречаются, сердце плачет. Кажется, так писал Житинский. Но если бы только кретины и идиоты - сволочи вдобавок.

Ну чем не сволочь наш Николай Аркадьевич Кудряшок, оформленный слесарем-ремонтником и занимающийся в гараже неизвестно чем?

Сократить хотели - оставили, он как бы инженер по безопасности движения, министр без портфеля. Румяный военный пенсионер лет 55, смахивающий на поросеночка. Да его никакая перестройка не сдвинет с места. Сейчас его назначили секретарем парторганизации, и он воспрял духом: изображает бурную деятельность, лезет с нравоучениями и прихватывает водителей: "Открой фургон, что везешь? Почему остатки картошки в кузове? Откуда капуста?" А потом шушукается с водителями, и они привозят ему домой мешки с картошкой, капусту, морковку и прочий фрукт-овощ. Народ не честен у всех рыльце в пушку, и никто не хочет с ним связываться, хотя за глаза все ругают. Я тоже не лезу - у меня масса слабых мест в биографии, а работа пока устраивает. И от этого противно за себя. Одно из слабых мест - высшее образование. Как только я начинаю "качать права", мне намекают, что работаю не по специальности.

Ну да хрен с ним, с Аркадьевичем.

Дежурил со сторожем Сергеем (так он представился), 1922 года рождения. Услышал от него много интересного про войну. Это следует записать особо.

Родился в селе Пашкино на Алтае, около Барнаула и Бийска. У матери - 22 человека детей и два приемыша, цыгане. Отец погиб на Финской. Мать отправила на войну 17 детей. Вернулось двое.