Возвращение Богов - Ливадный Андрей Львович - Страница 18

Пух, уже отбежавший на приличное расстояние, вернулся и покорно лег у его ног. Его великолепная шерсть слиплась и висела мокрыми сосульками, тело сотрясала крупная дрожь.

Антон, превозмогая вернувшийся озноб, достал стимулятор из неприкосновенного запаса и заставил себя проглотить желатиновый шарик. Ему очень хотелось пить, но вода во фляге закончилась, а очищать болотную жижу при помощи химических фильтров не было времени.

В первые полчаса этого безумного ночного марш-броска до них периодически доносились мяуканье и крики котов, потом они смолкли, и это сильно беспокоило Антона. Пух ткнулся лбом в бок Антона, словно поторапливая человека. За эту ночь между ними установилось молчаливое, основанное на интуиции взаимопонимание. Путь по лесу под проливным дождем был труден и опасен. Антон дважды проваливался в болото, не заметив впотьмах окна стоячей воды, и оба раза ему на помощь приходил Пух. Потом сам кот сильно поранил лапу, загнав в нее двухсантиметровый шип, и Антону пришлось при свете карманного фонарика делать маленькую хирургическую операцию по удалению зазубренной занозы…

Антон погладил мокрого, трясущегося кота и разогнулся, оторвавшись от ствола дерева.

– Идем.

Пух молча вскочил и с готовностью затрусил вперед. Он мог передвигаться гораздо быстрее человека и проще переносил все перипетии их ночного путешествия.

Дождь почти прекратился, небо кое-где разъяснело, и в ложбинках над болотцами поплыли первые клочья утреннего тумана.

Антон не задавался вопросом, почему он очертя голову следует за Пухом. Ему не нужно было ничего решать, – далекий вой сразу же резанул по нервам лейтенанта предчувствием большой и непоправимой беды.

По мере того как где-то за горами, далеко за краем котловины вставало солнце, здесь, внизу, сгущался туман. Несмотря на то, что большую часть пути они проделали в кромешной тьме, Антон заметил, что все это время они двигались вдоль края болота, лишь изредка углубляясь в него, когда не оставалось иного выбора. Пух отлично знал и чувствовал направление.

Вот и сейчас он на секунду остановился, его мокрые бока ходили ходуном, пока он жадно втягивал в себя утренний воздух. Потом, что-то почуяв, он вновь сорвался с места, не забывая при этом то и дело оглядываться на человека.

Пологий, поросший травой и редкими кустами болотный берег вдруг начал круто забирать вправо, впереди из утреннего тумана все явственнее проступали контуры невысокого холма, когда Антон услышал подозрительный скрежет и почти тотчас же споткнулся обо что-то мягкое…

Он остановился, едва удержав равновесие на скользкой земле, взглянул себе под ноги и почувствовал, как что-то оборвалось внутри.

Под ногами Антона в испачканной кровью траве вытянулось полутораметровое серое тело с огнестрельной раной в боку.

Это был кот… вернее кошка, если судить по двум рядам сосков на ее животе. Остекленевшие глаза животного смотрели в розовеющие небеса.

Сзади раздались мягкие шаги. Он обернулся.

За его спиной стоял Пух. Мокрая шерсть вздыбилась, глаза горели безумным, желтым огнем.

Он медленно подошел и обнюхал труп.

Потом поднял глаза и посмотрел на Антона.

В этом красноречивом взгляде было все – боль, недоумение, ярость, упрек…

Антон стоял, понурив голову, и ощущал, как черное безумие, что владело им все эти годы, накатывает неумолимой, удушающей волной. Он снова, как тогда, после взрыва, чувствовал себя виноватым. И никакой здравый смысл не в состоянии был избавить его от этого чувства.

Он не мог посмотреть в глаза Пуху.

Здесь, на берегу мутного болота, он впервые понял, кто такие люди и какова их мера ответственности за свои поступки.

Чума… Проказа, ползущая по Галактике и разносящая споры смерти.

Одни сеяли жизнь, другие уничтожали ее, но и те и другие в глазах этих существ были одного рода-племени. Зарвавшиеся, обуянные гордыней и ненавистью друг к другу боги, не способные разобраться со своими собственными проблемами…

Антон заставил себя поднять взгляд и нашел полные муки глаза Пуха.

– Мы не боги… – прошептал он. – И никогда ими не будем…

Потом повернулся и, не скрываясь, зашагал к краю болота, из которого, окруженный поваленными деревьями, торчал корпус тяжелого орбитального перехватчика.

В глазах Антона стояли слезы. Никогда в жизни лейтенант Вербицкий не чувствовал внутри себя такой абсолютной пустоты, как в эти мгновенья. Его рука легла на рукоять автоматического пистолета.

Берег болота в этом месте резко заворачивал, образуя залив со стоячей мутной водой. Среди поваленных, вывороченных с корнями деревьев ему то и дело попадались окоченевшие трупы котов. В некоторых местах зияли свежие и уже заполнившиеся водой воронки.

Орбитальный перехватчик – огромная, длиной около сорока и толщиной десять метров, треугольная обтекаемая плита – торчал, вонзившись одним крылом в вязкую почву болота прямо посреди залива. Его люки были открыты. В четырех точках к корпусу были прикреплены аварийные кронштейны с автоматическими лебедками, от которых к скалам тянулись черные шнурки металлических тросов.

Скрежет повторился.

Антон видел, как натянулись тросы и многотонная машина слегка подалась вверх, понемногу начиная выравниваться. Нехитрый механизм был позаимствован у внедорожников: прикрепленные к броне штурмовика лебедки натужно ревели, сматывая тросы и сантиметр за сантиметром выдирая боевую машину из болотной жижи.

Снаружи никого не было видно, пилот наверняка находился в этот момент в рубке управления.

По краю болота в живописном беспорядке были разбросаны вросшие в землю обломки скал. Антон остановился под прикрытием такого валуна и обернулся, чтобы посмотреть, что делает его спутник.

Из высокой травы, в том месте, где лежала мертвая кошка, торчали спина и загривок Пуха. Он по-прежнему обнюхивал труп.

Удостоверившись, что тот не собирается соваться в болото, Антон повернулся, услышав за спиной тяжкий вздох трясины, чавканье и гулкий удар.

Орбитальный перехватчик наконец выровнялся и плашмя обрушился в воду. Один из тросов не выдержал рывка и лопнул, располосовав воздух свистящим черным росчерком. Тяжелая машина слегка погрузилась в потревоженную, бурлящую жижу и застыла, удерживаемая тремя натянувшимися тросами.