Эксклюзивный грех - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 30

Надя растерянно затопталась на пороге. Дима оставил ее, решительно шагнул к архивной даме, приложился к ручке. Та приняла галантность как должное. С достоинством произнесла:

– Прошу садиться. Степан Степанович мне уже позвонил.

Когда они расселись, архивная дама с достоинством произнесла:

– Меня зовут Анастасия Андреевна. Я вас слушаю. Надя перевела взгляд с антикварного стола на бесконечные, уходящие в перспективу стеллажи. С наслаждением вдохнула такой привычный запах лежалой бумаги. Медкарты, оказывается, пахнут немного не так, как книги! Бумажный аромат поликлиники более резок, чем в библиотеке. В нем проступает запах чернил и, кажется, рентгеновской пленки.

Дима, подобравшийся, с прямой спиной – ни дать ни взять, гусар на великосветском приеме, – повторил уже рассказанную главврачу легенду о сравнении болезней.

– К вашим услугам, – вежливо кивнула хозяйка архива.

Надя не удержалась, встряла:

– У вас тут как в музее. Ваш стол, и одежда, и лампа – это все старинное, да?

Дима метнул на Надю сердитый взгляд – чего, мол, лезешь со всякими глупостями? Но Анастасия Андреевна не обиделась. Тонко усмехнулась в ответ:

– Здесь все-таки – архив. Собрание отслуживших свое документов. Такому заведению полагается, на мой взгляд, особый антураж. А одежда… – она улыбнулась, и в глазах ее Надя увидела застенчивость восемнадцатилетней курсистки, – это так.., маленькая блажь… Но давайте к делу.

– Давайте, – охотно согласился Дима. Надя вздохнула. Отчего-то ей совсем не хотелось беспокоить строгий порядок на стеллажах. Анастасия Андреевна тоже не спешила запускать Полуянова в святая святых. Она сказала:

– Сначала я объясню вам принципы нашей работы. Дима хотел было возразить, но архивная дама отмахнулась от него в столь властной манере, что тот немедленно примолк. А Анастасия Андреевна принялась рассказывать:

– Как вы понимаете, карты мы храним не хаотично. Они отсортированы по факультетам и по годам выпуска. Например, физический факультет в восемьдесят втором году выпустил… – Анастасия Андреевна на секунду задумалась, – сто тридцать четыре молодых специалиста. Карта в среднем занимает десять-двенадцать страниц. Получается пачка… – дама опять задумалась и сосчитала в уме гораздо быстрее Нади, – ..примерно на полторы тысячи страниц. Архивная дама продолжала:

– В принципе, выпускник по окончании института должен получить на руки не только диплом, но и свою медицинскую карту. Передать ее в поликлинику по дальнейшему месту жительства. Но вы же понимаете… Ля женесс, ля женесс …

– Не берут, – кивнул Дима.

– Не забирают, – машинально поправила его дама и продолжила:

– Три года после окончания института карты хранятся наверху, в регистратуре. А потом их отправляют сюда, ко мне…

– В так называемый глубокий архив, – блеснула познаниями Надя.

– Совершенно верно, – согласилась Анастасия Андреевна.

Дима снова наградил Надю своим фирменным, скептически-усмешливым взглядом. “Вот он, мужской шовинизм в действии”, – мимолетно подумала девушка.

Архивистка между тем продолжала:

– Карты хранятся в связках. Каждая снабжена табличкой, где указан год ухода в архив. Какой отрезок времени вас интересует?

– Годы от тысяча девятьсот семьдесят второго до восемьдесят четвертого, – быстро ответил Дима.

– Значит, данные документы ушли в архив с семьдесят пятого по восемьдесят седьмой, – подытожила дама. Совсем уж мимолетно, на полсекунды, задумалась и выдала:

– Это восемнадцатый ряд, стеллажи с сорок четвертого по сто шестьдесят восьмой. Пойдемте?

Анастасия Андреевна встала, и Надя еще раз с восхищением рассмотрела ее юбку, расширяющуюся книзу, – фасон изумительно подчеркивал тонкую талию. “Лет пятьдесят – а такая стройная!” – завистливо подумала она.

– Пожалуйста, вот вам семьдесят второй год выпуска, – объявила архивная дама.

Надя растерянно взглянула на бесконечные ряды карточек. Ничего себе объем! Она постаралась не выказать своего удивления и решительно взяла первую пачку.

Ей достался физический факультет. Надя нетерпеливо открыла первое досье: Абакумов Андрей Георгиевич.

Общие данные: рост, вес, давление, пульс, зрение – единица, хронические болезни – гастрит, дискинезия желчных путей. Почерк – незнакомый… Дана справка в бассейн.., на втором курсе – ангина… Подпись врача неразборчива. Но вроде бы это писал мужчина – почерк резкий, слова без окончаний.

Дима склонился над своей стопкой карт – кажется, из семьдесят восьмого года. По его расстроенному лицу Надя поняла: он тоже видит, что карта заполнена не маминым почерком, и поражен количеством предстоящей работы, и думает: как бы ему сузить круг поисков?

Анастасия Андреевна не уходила. Стояла рядом, смотрела сочувственно. Произнесла:

– Кажется, вам предстоит большая работа.

– Н-да… Хотелось бы этот объем сократить… Мы ведь не диссертацию пишем, – раздумчиво произнес Полуянов. И спросил:

– Скажите, а сколько тогда здесь было врачей?

– Участковых терапевтов – семь. Плюс, конечно, специалисты, – без запинки ответила дама.

– А по какому критерию студент попадал к конкретному терапевту? По месту жительства?

– При чем здесь место жительства, если мы – институтская поликлиника, – несколько раздраженно сказала архивистка.

– То есть? – вежливо попросил объяснить Полуянов.

– Все элементарно, – ответила Анастасия Андреевна с видом ученого, которого оторвали от интегралов ради таблицы умножения. – В университете – девять факультетов. Врачей семь. Вот и получается: каждому терапевту – свой факультет. А кибернетиков и радиофизиков тогда было мало, их раскидывали по всем докторам.

Надя напрягла память.., ведь говорили же они с мамой… Ведь рассказывала же она… Наконец вспомнила. Попросила Анастасию Андреевну – изо всех сил стараясь скрыть радостные нотки в голосе:

– Давайте ограничимся, скажем, механико-математическим факультетом.

Дима остро взглянул на нее. Надя уверенно кивнула.

– Как скажете, – пожала плечами Анастасия Андреевна. К счастью, она не стала спрашивать, почему гости заинтересовались именно мехматом. Только проследила, чтобы пачки с картами студентов-физиков аккуратно вернулись на свои места. Потом повела их к следующему стеллажу. А Надя, кажется, услышала голос мамы: “Мехматовцы мои такими дохляками были… Изноешь, Надюшка, с каждым годом они все более хилыми становились. Простуды – бесконечные. Мигрени! Представляешь, молодые совсем пацаны – и уже мигрени! Ну а в сессию, конечно, они нам с Евгенией Станиславовной целую эпидемию устраивали…"

И вот наконец родной мамин почерк, такая знакомая завитушка над твердым знаком в слове “объективно”…

Объективно – студент Авдюшкин, пришедший жаловаться на лихорадку и острую боль в горле, имеет температуру нормальную, пульс – шестьдесят, давление – сто двадцать на восемьдесят. Слабая гиперемия небных миндалин. Рекомендован раствор белого стрептоцида (0,8%) – с ума сойти, стрептоцидом уже давно не лечат! – для полоскания и щадящий режим. Бедный, бедный студент Авдюшкин! Явно заявился в поликлинику за освобождением от учебы. Однако справку ему выбить не удалось. “Дурачок ты, разве маму мою вместе с Евгенией Станиславовной обманешь? – фамильярно подумала Надя. – Даже не додумался подмышку перцем натереть – “это они так температуру нагоняли, и знаешь, Надя, иногда мы на эту удочку попадались!"

Внизу – размашистая подпись, сделанная рукой тети Жени Полуяновой. Засвидетельствовала, значит, запись своей медсестры. А вот следующая помета в карте, от одиннадцатого марта семьдесят четвертого года, сделана уже лично Евгенией Станиславовной. Студент Авдюшкин, кажется, подрался: “носовое кровотечение, гематома в области предплечья, ссадина левого коленного сустава. Кровотечение остановлено, наложена повязка – бактерицидный пластырь. Явка через три дня”.

Надя быстро долистала карту. Студент Авдюшкин на третьем курсе переболел-таки настоящей ангиной, на четвертом умудрился подхватить детскую болезнь ветрянку, на пятом заработал перелом локтевого отростка… В семьдесят восьмом году получил диплом, а медицинскую карту, конечно, не забрал.