Эксклюзивный грех - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 25

– Можно жить, – потер он руки, откупорил коньяк и плеснул огненно-коричневую жидкость в два алюминиевых штофа.

– Ой, я не буду, – неуверенно запротестовала Надя.

– Не будешь – не будь, – не стал уговаривать Дима. – Однако, как сын врача, – а, стало быть, сам немного врач, – я рекомендовал бы вам, мадемуазель, добавить две ложечки коньяку в ваш чай. Чрезвычайно полезно после долгих пеших переходов.

Сам же Дима хватил рюмку и со вкусом зажевал коньяк шоколадкой.

"Пусть мне будет хуже, – решила Надя. – Пусть я потеряю самоконтроль. Пусть!..” – И тоже выпила коньячный штоф.

Немедленно затеплело в желудке, а вскорости горячая волна поднялась снизу и ударила в голову. Коньяк смыл и неловкость, и неуверенность в себе, и мысли о неопределенности собственной судьбы и положения.

– Дима, – строго спросила Надежда. – Зачем это все? Зачем тебе дневники Евгении Станиславовны? Зачем мы едем в Ленинград? Почему все наспех? И тайно?

– Хорошие вопросики, – хохотнул Полуянов. Приподнялся, запер дверь в купе и притушил верхний свет. – В одном я тебя могу заверить, Надежда. Это НЕ романтическое путешествие. Совсем неромантическое. – Посмотрел на Надю наглым глазом и добавил:

– Несмотря на твои столь очевидные достоинства.

Надя покраснела. Отчего-то ей почудилось, что под “столь очевидными достоинствами” Дима имел в виду только ее грудь, и ничего больше. Что, право, за шуточки! На уровне вокзальных пошляков!

– Тогда скажи: что происходит? – довольно зло спросила Надя.

"Ну не урод ли!.. – подумалось ей. – Утащил меня из дома. Везет зачем-то в Питер. Без ночнушки, без запасной одежды, без тапочек, наконец!.. Где мы там будем жить? И, в конце концов, – на какие деньги?.."

– Мы едем, – спокойно ответил Дима, – потому, во-первых, что мы скрываемся. А во-вторых, потому – что хотим установить истину.

– Какую истину? И от кого скрываемся?

– Рассказываю. Конспективно – но без умолчаний, цензуры и купюр.

И Дима поведал Наде о странной смерти бывшего главврача Аркадия Михайловича Ставинкова. И о загадочной временной связи его кончины со смертями Евгении Станиславовны и тети Раи. И о том, что три эти смерти имеют отчетливо криминальный оттенок. И о том, что на него самого, Диму, позавчера явно покушались. И он вынужден скрываться. И еще он волнуется за Надю. И поэтому хочет, чтобы она тоже исчезла из столицы.

В рассказ Димы трудно было поверить – однако повествовал он довольно складно. Надо отдать ему должное, концы с концами сходились.

– Почему ты мне сразу не сказал, что на тебя покушались? – строго спросила Надя. – Еще вчера – не сказал?

Дима обворожительно улыбнулся:

– Нервировать раньше времени не хотел. Вдруг бы ты тогда в Рюмино не поехала?

У Нади на языке так и вертелось: “Дурак”. Но вслух она произнесла:

– Значит, эту тетку и правда кто-то нанял…

– Какую тетку? – немедленно насторожился Полуянов.

Надя рассказала ему о соседке по Рюмину, о ее просьбе показать паспорт и отчетливом ощущении: бабе велели следить за Диминым домом.

– В концепцию вписывается, – задумчиво протянул Дима. – Значит, правильно, что мы уезжаем.

– Но кто они, эти люди? Кто? – отчаянно и громко вскрикнула Надя. Дима поморщился:

– А вот визжать, Надежда Батьковна, вовсе не обязательно…

И тут же смягчил резкий тон:

– Не все, Наденька, сразу. А версия у меня одна. Наши матери, твоя и моя, а также главврач Аркадий Михайлович стали свидетелями какой-то ужасной тайны. Какой? Не знаю. Например, где закопана Янтарная комната. Или “Либерия” Ивана Четвертого. Или, напротив: они дознались, что нашему президенту был когда-то поставлен диагноз “шизофрения”. Или каким-то чудом узнали, отчего умер Собчак. Или – кто убил Старовойтову. Или Александра Меня. Или Листьева…

– Это – понятно, – перебила Надя. – А ты? Почему охотились за тобой?

– А может, – пожал плечами Дима, – я тоже что-то знаю? Знаю – да сам не знаю, что я – знаю?.. Я удовлетворил тебя? – двусмысленно спросил он и снова глянул на Надю циничным взором.

– Почти, – проговорила она, прикладывая все усилия, чтобы опять не покраснеть. На этот раз, кажется, удалось.

– Давай тогда пить чай, – сказал он, – а то он совсем остыл.

Чай он, однако, пить не стал, а налил себе очередную рюмку коньяку и с видимым удовольствием ее опрокинул.

– И как же ты думаешь искать истину? – спросила, прищурясь, Надя.

– Как? Для начала я допрошу тебя.

– Да?! Ну нет – это я для начала допрошу тебя!

– Н-да? – Дима удивился ее неожиданному напору, однако скрестил на груди руки и поощрил ее:

– Ну-ну, валяй.

– Где мы в Питере будем жить? – требовательно спросила Надя. – И на что жить? И что там делать?

– На что жить – это ты не волнуйся. – Дмитрий вытащил из заднего кармана джинсов бумажник, достал из него кредитную карточку. – Вот это видела? – с мальчишеским хвастовством помахал кредиткой. – “Виза”. Да не простая, а золотая… Далее. Насчет “где жить” – у меня тоже все схвачено. Жить будем в неге и роскоши. Сама увидишь… А вот чем в Питере заниматься – я у тебя хотел спросить.

– У меня?

– Точней, не спросить, а посоветоваться… Вот скажи, моя боевая подруга, что связывало бывшего главврача Аркадия Михайловича Ставинкова и твою мать?

Надя слегка покраснела.

– Н-ничего.

– А точнее? – строго спросил Дима.

– Н-ну, я знаю, что они когда-то работали вместе…

– Твоя мама была влюблена в него?

– Нет! Нет. Она просто очень уважала его… Как специалиста и…

– ..и как мужчину, – подсказал Дима.

– Какая чушь!.. – фыркнула Надя. – Сразу – “как мужчину”! Будто других отношений в жизни не бывает!..

– А что – бывают?.. – делано изумился Дима. – Ладно, тогда другой вопрос: а когда твоя мама с этим Аркадием Михалычем виделась в последний раз? Или по телефону разговаривала?

– Они не перезванивались. Это я точно знаю. Иначе мама бы мне сказала. Она мне все про себя рассказывала. А виделись… Мы лет пять назад вместе с мамулей в Питер ездили, на экскурсию. Ну, тогда она ему и позвонила. Мы все втроем встретились. Он нас пригласил в какое-то кафе. Детское. Такое, знаешь, с пластиковыми столиками… Дешевое… Посидели мы там, попили кофе с пирожными. Повспоминали они, как вместе работали. Через полтора часа разбежались… И, знаешь, – ты, конечно, можешь думать все, что тебе угодно! – но они с мамой не производили впечатления людей, между которыми… – Надя запнулась, но потом все-таки докончила:

– Между которыми что-то было.

– А мать тебе не рассказывала о каких-нибудь происшествиях, связанных с нею и с Аркадием Михайловичем? Или с ним и с моей мамой? Из той, ленинградской, жизни? Или об их прежних отношениях?

– Да нет… Разве что… – Надя прикусила губу. – Разве что мама моя рассказывала мне, что Аркадий Михайлович какое-то время был влюблен в твою маму. Но та ему взаимностью не отвечала. Она была очень строгих правил, твоя мама.

– Ну вот, – удовлетворенно хмыкнул Дима. – А ты говоришь: “Как будто других отношений не бывает”!.. Конечно, не бывает! Где мужчина и женщина – там любовь, где две женщины – там ревность… Ну, ладно. Значит, был влюблен… А они, моя мать и этот Ставинков, не знаешь ли – встречались? Бывали где-то вместе?

Надя покачала головой.

– Не думаю. Он ведь женат был, этот Аркадий Михалыч. Не очень удачно, но женат. Так что если они даже встречались, то свидания свои не афишировали.

– Чего только не узнаешь о родной-то матери… – В голосе Димы под всегдашней насмешкой Надя почувствовала затаенную боль. – Ну да бог с ним, со Ставинковым… – продолжил он. – Ты вот мне скажи: а какие-нибудь случаи из своей медицинской практики тетя Рая тебе рассказывала?

– А Евгения Станиславовна – тебе?..

– Здесь вопросы задаю я, – шутливо нахмурился Дима. – Впрочем… Моя-то мне рассказывала. Да я их мимо ушей пропускал…

– Нет, а я помню кое-что… – задумчиво проговорила Надя, глядя в стекло вагона, за которым было черным-черно и где отражалось ее лицо. – Мама мне эти истории по многу раз рассказывала. С педагогическими целями.