Рецепт идеальной мечты - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 52

Пауза. Потом хриплый шепот:

– А ты что.., еще ничего не знаешь?

– Слушай, говори, что случилось, или я трубку повешу.

– Ух ты! – не сдержалась подруга. – Ну, тогда знай…

Она сделала злорадную паузу и спросила:

– А чем ты болеешь-то? Может, тебе волноваться нельзя?

– Катерина! Прекрати, – рыкнула Надя.

– Подходишь, – непонятно отреагировала Катюша. – Завтра, наверно, и приказ будет.

– Ка…

– А что, из тебя хорошая начальница выйдет. Еще повредней, чем Дарья Михайловна! Ну, ладно, ладно… Дарья вчера из окна упала. С девятого этажа. Насмерть.

– Что-о?

– Окна, наверное, мыла, да сорвалась, – со знанием дела заключила Катюша. В ее голосе не звучало ни капли сочувствия – одна лишь гордость от причастности к событию.

– Ты все врешь… – отчаянно прошептала Надя.

А Катюха искренне удивилась:

– Зачем мне врать? Все уже знают, к директору следователь пришел, девчонки на похороны скидываются, по сто рублей, я уже отдала…

Митрофанова отчаянно цеплялась за стену: кухня закружилась, пол под ногами плыл…

– Надя! Надя?.. – позвала удивленная ее молчанием Катюша.

Митрофанова тихо вернула трубку на рычаг, обхватила голову руками. Кажется, ей надо вернуться в постель.

Просто лечь – и все. И только потом – попытаться понять, переварить и осмыслить…

Но в двери проскрипел ключ, в прихожей затопотали шаги.

– Надя! – требовательно крикнула соседка, Юлия Ефимовна.

Надежда вздрогнула. Ей нужна хотя бы минута. Минута наедине с собой.

Ефимовна копалась в прихожей, и Надя, как могла быстро, кинулась к ванной комнате. Пол качался из стороны в сторону, как аттракцион-корабль в Парке Горького. Семеня по шаткой "палубе", Надя домчалась до ванной, закрылась на задвижку.

– Я сейчас выйду! – крикнула соседке.

Лицо заливали слезы.

* * *

"Все! Хватит!" – Надя еще раз взглянула на свое отражение в зеркале – испуганное, жалкое – и раздраженно плеснула в него водой. По бледному лицу расплылись неряшливые капли.

"Дашка – умерла.., умерла", – тупо повторяла она про себя. И ничего не чувствовала, ничегошеньки – будто смотришь новости, где погибают обезличенные боевики или афганские крестьяне. Только слезы – все лились и лились.

– Дарья Михайловна – умерла, – произнесла Надя вслух. Душа, внутренний голос опять молчали – ничего: ни сожаления, ни ужаса от случившегося. Просто невозможно так вот сразу: и привыкнуть, и пережить.

"Туда ей и дорога", – вдруг мелькнула злая, нелепая мысль. И Надя немедленно ужаснулась своей жестокости.

Она присела на край ванны. Почему же даже думать сил нет? Хочется просто забиться в постель, укрыться одеялом, и чтобы никто не трогал…

– Надя! – возмущалась за дверью Ефимовна.

– Сейчас, – отозвалась она. И включила воду, будто бы умывается.

"Зачем я зеркало-то водой обрызгала?" – спросила себя Надя. И порадовалась: видно, она успокаивается, раз о таких глупостях думает.

"Зеркало, зеркало, все в разводах меркло.., стоп. Разводы. Разводы". И Надя представила: Дарья Михайловна вдруг, в конце марта, еще не весь снег сошел, решает мыть окна. Что за чушь! Михайловна – исключительная неряха! Помнится, Надя была у нее в гостях – та пылесосит-то, кажется, раз в год! А уж на такую мелочь, как мутные окна, внимания сроду не обращает! У нее они и зимой, и летом – все в разводах!

– Значит, ее убили? – произнесла Надя вслух. На последнем слове голос сорвался.

"Да что за чушь? Почему бы ей, Дарье, действительно раз в жизни не собраться привести квартиру в порядок?

Катька же ясно сказала: окна мыла и сорвалась. Ну и поделом ей! Предательница!"

– Нет, не годится, – произнесла Надя.

"Я должна сначала все узнать. Что это было? Несчастный случай – или убийство? – Она принялась протирать забрызганное зеркало полотенцем. – Несчастный случай… Уж очень все сходится.., пытались отравить меня… И потом несчастье с ней… Значит – ее убили?" – Надя взглянула на полотенце в своих руках – оно ходило ходуном.

Из-за двери снова забасила Ефимовна:

– Надя! Немедленно открой! Надя!

"Тебя мне только не хватает", – раздраженно подумала Митрофанова. Но от соседки никуда не денешься, та если уж взялась заботиться, то будет заботиться до конца, до колик в печенке. Пришлось спешно вытирать слезы и выходить, изо всех сил стараясь, чтоб не качало.

Ефимовна немедленно стала щупать ей лоб и радоваться, что у Нади нет жара (хотя при чем здесь температура?). Потом Митрофанову усадили за стол и, несмотря на протесты, впихнули в нее кусочек вареной курочки и пару сухарей – еле проглотила. Далее последовала лекция о необходимости себя беречь и немедленно вернуться в постель. Надя согласилась на все, даже на грядущий визит какой-то знахарки, соседской подруги, – и с облегчением спровадила надоедливую в своей заботе Ефимовну.

Потом принесла из кухни телефонный аппарат и легла в постель. Машинально погладила лентяя Родиона, откинулась на подушки.

Но никому звонить пока не стала. Сначала – нужно разобраться самой.

"Значит, возможны три варианта. Первый: несчастный случай, мыла окна и сорвалась. Вероятность, по-моему, крайне мала. Во-первых, кто в конце марта окна моет? Люди этим в мае или июне занимаются… А во-вторых, окна – вообще не по части Дарьи Михайловны.

К тому же трудно поверить в неожиданный несчастный случай. Значит, вариант номер два: покончила с собой.

А что, возможно – сначала отравила меня, а потом – не вынесла мук совести. Но помилуйте, какая совесть! Ограбила библиотеку, пыталась – дважды, со стремянкой и чаем! – убить меня. Нет, такие люди самоубийств не совершают. Да и потом – записку бы нашли! А Катька про это ничего не говорила. Впрочем, про записку она могла и не знать – в любом случае нужно выяснить…

И наконец, вариант третий: Михайловну убили. А если так, то это – полная катастрофа. И в первую очередь – для меня.

Но нет, с выводами спешить мы не будем – сначала нужно все выяснить. Ничего же не случится, если я просто позвоню на работу – и попытаюсь узнать, как все было?"

Надя решила поговорить лично с директором. В конце концов, она, как заместитель погибшей, имеет право знать все подробности.

Секретарша соединила ее мгновенно. Директор был подавлен, но вежлив, и терпеливо, не по-начальственному, ответил на все Надины вопросы: "Достоверно ничего не известно. Самого падения никто не видел, тело Дарьи Михайловны нашли соседи. Милиция поднялась в квартиру – дверь была заперта, замок – цел. Впрочем, замок там английский, он захлопывается сам. У открытого окна действительно лежала губка и стоял таз с водой – пока милиция добралась до квартиры, вода успела замерзнуть… Нет, никаких следов насилия. И – никакой записки. Милиция говорит, что скорее всего – действительно несчастный случай. Однако следователь меня спрашивал, были ли у Дарьи Михайловны враги.

Я сказал, что о таковых не знаю".

Напоследок директор выразил Митрофановой свои "личные соболезнования" и попросил принять участие в организации похорон.

При мысли о похоронах и поминках Надю пробрал озноб. "Нет, не пойду! – твердо решила она. – Не вынесу!.. Но ведь звонить же начнут, настаивать!"

Надя быстро приподнялась и малодушно выдернула из розетки телефонную вилку. От резкого движения закружилась голова, в желудке предательски заухало. Она поспешно вернулась в горизонтальное положение.

"Я ничего не понимаю… Но кажется мне – ой-ой-ой, как кажется, что Михайловну все же – убили. Убили жестоко, безжалостно и.., и красиво. Даже тазик с водой принесли, для отвода глаз… Значит, тем наводчиком, что помог похитителям с нашими книгами, была она? Но что же тогда получается: ее убрал заказчик, чтоб замести следы? Не слишком ли много чести – ради каких-то книг? И почему только сейчас, когда с момента ограбления уже прошло столько времени? А может быть, по-другому: наводчик – не Дарья Михайловна, а кто-то еще? И Дашка под него копала? Подкопала, разоблачила и, допустим, начала шантажировать, что в милицию заявит… Тогда и новую квартиру объяснить можно – вроде как отступные от наводчика. Но ничего себе отступные – квартира в новом доме, какие деньжищи! И зачем же тогда убивать? Может, Михайловне не хватило и она попросила еще? И решили, что ее проще убрать?! Нет, ерунда получается…"